Три «О». Галина Оборина
Начало истории об известной семье пермских художников
Художник Галина Оборина (1918—1969) так хотела назвать выставку, где были бы её картины, её мужа Петра Оборина (1917—2005) и дочери Елены (р. 1939). Ах, какое бы это могло быть событие! Но не случилось. Галина Оборина умерла майской ночью 1969 года от кровоизлияния в мозг, ей было чуть за 50. Они жили в Мотовилихе, на улице Культуры, которая теперь носит имя директора Мотовилихинских заводов Лебедева. Соседний дом дал трещину: оказывается, его построили над заброшенной шахтой. Жильцов переселили. Пётр Оборин написал в своём дневнике: «Нам сказали, чтобы готовились к выезду. Вечером понервничали. А ночью…»
Елена Оборина показывает этюдник мамы. «Посмотрите, — говорит она, — краски какие тогда были: с 1969 года не высохли». Вместе с красками, под палитрой, лежит и упаковка валидола того времени: Галина Оборина давно болела. Здесь же её последний этюд — белые палатки на берегу синей реки — и чистая палитра. «Мама всегда следила за палитрой», — говорит Елена, бережно закрывая этюдник и складывая в один из бесчисленных ящиков: из них, альбомов и стеллажей с картинами и состоит вся небольшая двухкомнатная квартира.
Когда возникает какой-нибудь вопрос, Елена на секунду задумывается, а потом вскакивает и очень точно вытаскивает альбом, тетрадь, фотографию или этюд. У неё пластика молодой девушки, которой зачем-то 77 лет. «Очень редко, когда наследники так заботятся о памяти своих родителей, такими доброжелательными к исследователям и галеристам бывают», — говорит владелица галереи «Марис-Арт» Татьяна Пермякова, а уж она-то знает!
У Елены Обориной всё хорошо упаковано: каждый альбом в пластиковом пакете, все папки подписаны. Пётр Оборин тоже был аккуратистом — всю жизнь вёл дневники и записи. Только в апреле 1984 года собрал «вместе полпуда своих записей-рефлексий, перевязал и сжёг. И почти ничего не осталось. Жалко: жизнь вспомнить почти не с чего», — написал он спустя время.
За день до этого он выступал в галерее перед молодёжью. Рассказывал о том, как работал в агитмастерской во время войны. «По блокнотным записям тех лет я просто вспоминал, живо восстанавливая в памяти отдельные эпизоды той поры». Хорошо, что часть документов работники ПГХГ уже забрали в свой архив: так, до нас дошли списки эвакуированных художников с пометками рукой Петра Оборина «нужны дамские валенки», «туфли 38-го размера», смена белья — тогда всё было проблемой, всё нужно было доставать, а он, как член правления союза художников, отвечал за бытовой сектор.
Он ведь не только дневники на мусорку относил, но и картины свои сжигал. Елена Оборина говорит, что больше всего ей жаль портрет камнереза Михаила Лисунова. Такое, говорит, было удивительное сочетание мощной фигуры камнереза и хрупкой вещи, которую он держал в руках, что эта картина, возможно, затмила бы «Первый успех», ставший визитной карточкой не только художника, но и региона.
И нам жаль. Михаил Лисунов заслуживает памяти. Он долгое время был единственным местным камнерезом с дипломом столичного вуза и с 1953 года возглавил экспериментальный цех в Кунгуре, им же и созданный. Кроме того, именно он первым стал делать большие выставочные анималистические скульптуры. С Лисунова начался очень важный художественный этап развития камнерезного промысла в регионе. В 1960-е он уехал в Молдавию, где вскоре умер. Работы его сохранились и время от времени выставляются в Кунгурском музее, а вот детали его биографии практически неизвестны. Кажется, родился в 1913 году, вроде бы, воевал на фронте. До войны начал работать в знаменитой Кунгурской артели камнерезов, той самой, которая посылала свои работы на выставки в Париж, Нью-Йорк, Москву… Портрет Михаила Лисунова, написанный Петром Обориным, дал бы зрителям массу информации о том, что это был за человек, — не биографической, но человеческой. Но, увы…
Другая утрата — портрет Василия Каменского, написанный в 1947 году. Но тут уж Пётр Оборин не виноват, не уничтожал он его. Картина была написана по заказу Пермского драматического театра, а потом растворилась неизвестно где и даже непонятно в каком году. По словам специалистов, знакомых с ситуацией, в то время картины часто передавали на баланс сельских дворцов культуры, в красные уголки, были даже колхозные галереи! Но сохранность там никто обеспечить не мог.
Сохранились фотография с того портрета Василия Каменского, этюд, который сейчас находится в музее в Троице, и карандашный рисунок. Последний очень честный: бывший футурист и энтузиаст похож на растаявший снег, на персонаж фильма ужасов. К 1947 году Каменский уже давно был задвинут в кладовку истории, которая, так уж получилось, располагалась в живописном селе Троица. Весёлые приятели поэта к тому времени сделали свой жизненный выбор: Маяковский застрелился, Бурлюк эмигрировал, а Каменский всё-всё понял. Портрет всё же более политкорректный: там изображён сложный, мощный человек с твёрдым взглядом, галстук которого дурашливо болтается на ветру. Он куда-то идёт, хотя уже без энтузиазма. К этому времени ноги у поэта уже были ампутированы, что придаёт портрету дополнительный драматизм.
«Если вы увидите где-то этот портрет, напишите нам в редакцию», — просили газеты в середине 1990-х годов, когда произошла очередная реинкарнация Петра Оборина. Но нет, никто не откликнулся.
Старейший художник Перми, как называет Петра Оборина искусствовед Ольга Власова, был ещё и мощнейшим. Ни одна картина кисти пермского художника не имела такого успеха, какой достался «Первому успеху», написанному им в 1954 году. Картина была показана на Всесоюзной выставке и в составе передвижной выставки художников РСФСР проехала все социалистические страны Восточной Европы. Затем она заняла место в постоянной экспозиции Пермской художественной галереи, украсила обложку журнала «Огонёк» и вышла отдельной открыткой тиражом 300 тыс. экземпляров. Заказы на повтор картины шли вплоть до конца 1980-х — заряд свежести и оптимизма, который несла эта работа, оказался очень мощным.
Другой пермский художник Евгений Широков всю жизнь пытался перепрыгнуть «Первый успех» Оборина, но его известность была «пожиже»: портрет балерины Надежды Павловой тоже вышел на обложке журнала, но «Юности», тиражом значительно меньшим, одну из его картин — портрет Астафьева — взяли в Третьяковскую галерею, но не в постоянную экспозицию, а в запасники… Зато Широков всех победил материальным успехом и регалиями — тут ему не было равных, однако к искусству это имеет отношение очень опосредованное.
Ещё он обставил Оборина и других пермских художников позиционно: они все были в его власти. Как бессменный председатель художественного совета, Широков в Пермской области имел почти неограниченную власть. «Дебри с нечистой силой», — так Оборин в своих записях однажды назвал ситуацию с оплатой одной из своих работ.
Тяжело про это говорить, но придётся: под конец своей жизни прославленный пермский художник очень бедствовал. Его дочь рассказывает, что в 1997 году, когда ему исполнялось 80 лет, не было даже возможности накрыть стол для немногочисленных гостей.
Впрочем, к стеснённым условиям ему было не привыкать. Когда готовили праздничное издание к 50-летию Пермского отделения Союза художников, его спросили о самом светлом периоде его жизни. Он ответил слегка невпопад, зато честно: «Наша вечная бедность и борьба за существование. Мечты о мастерских и сплочённый коллектив».
За скобками остался и ответ о личной жизни: самым светлым периодом жизни был, конечно, брак с Галиной. С её смертью жизнь его пошла в другом регистре.
«Как мою маму все любили, какой она была талантливой умницей, какой обаятельной и простой была! — говорит Елена. — Мы на пленэр в Коми-округ всей семьёй ездили. Тогда же просто было: стучались в деревне в любую избу, и нас кормили и пускали переночевать, как правило на сеновал. Моя мама так умела слушать, так разговаривать с хозяйками, что они расставались с ней со слезами на глазах и просили ещё приезжать».
Познакомились они с Петром Обориным в художественном техникуме, который тогда, в 1935 году, размещался в начале улицы Газеты «Звезда», в здании, где сейчас находится спортивный диспансер. Это было уникальное учебное заведение, и, если бы не война, в Перми могла бы сложиться своя художественная школа, не менее интересная, чем балетная или инженерная.
В техникуме был очень сильный преподавательский состав. Начнём с того, что его первым директором был Пётр Субботин-Пермяк, продолжим тем, что его выпускник Виктор Орешников с 1953 по 1977 год был ректором Ленинградского института живописи, скульптуры и архитектуры имени Репина, а закончим тем, что настоящая история художественной жизни Перми ещё ждёт своего исследователя.
Только один штрих из студенческой жизни Галины и Петра Обориных: как раз в то время, когда они поступили, набирал обороты скандал с одним из преподавателей техникума Петром Афанасьевым (1866—1960). В чём он провинился? Он поставил жёлтый череп на красную книгу! А ведь красный — это цвет советского флага! Поэтому художник был обвинён в контрреволюционном заговоре и покинул Пермь. Вот такая «прививка» случилась в самом начале творческой жизни художников.
В 1938 году Оборины поженились и с тех пор всё делали вместе. «Галя, поставь чайник», — записка на этюде с фиалками говорит об их отношениях больше, чем что бы то ни было.
Семья жила через дорогу от техникума. Сохранились рисунки Петра Оборина этого живописного старого дома с зарослями конопли у крыльца и маленькой дочкой во дворе — типичный портрет патриархальной Перми.
Здесь у Петра Оборина начался новый жизненный этап. Начался он и у Галины Обориной. Дело в том, что жена художника — это сложнейшая профессия, требующая полной самоотдачи. История знает много примеров, как женщины складывали свою единственную жизнь под ноги своим великим мужьям. Но не таков был Пётр Оборин. Он очень любил свою жену и давал ей возможность и творить, и развиваться.
Её коньком стали пейзажи и натюрморты, а в историю Галина Оборина вошла в прямом смысле: её работы представляют не только художественный, но и научный интерес. Дело в том, что она работала как художник на археологических раскопках, которые вёл выдающийся российский историк и археолог Отто Бадер.
Он попал сюда не столько волею случая, сколько благодаря репрессивной политике государства, которое всех немцев тогда считало врагами. Пермский университет вытащил Бадера из Нижнего Тагила и дал карт-бланш на раскопки. Бадеры и Оборины дружили домами, а после отъезда первого в Москву писали друг другу письма.
Их тоже сохранила дочь Елена. Она же и формировала первую персональную выставку Галины Обориной, которая прошла в Доме художника. Выставку давно планировали, но так получилось, что прошла она в год смерти Петра Оборина, в 2005 году. Так снова переплелись их судьбы, закольцевались жизнь после смерти и физическая смерть.
Продолжение следует
Материалы по теме
Три «О». Пётр Оборин
Завершение истории об известной семье пермских художников
Три «О». Елена Оборина
Продолжение истории об известной семье пермских художников. Начало в №1 за 2017 год
Подпишитесь на наш Telegram-канал и будьте в курсе главных новостей.