«Интереснее говорить про вещи, которые внутри человека, а не снаружи»
Режиссёр — резидент Дягилевского фестиваля Анна Гусева — о своём профессиональном опыте, о работе с Теодором Курентзисом и о новом спектакле — «Самсон и Далила»
— Вы уже в четвёртый раз ставите главный оперный спектакль Дягилевского фестиваля. Мы можем говорить в этой связи о некоей общности, о цикле, о едином месседже, или это четыре абсолютно отдельных проекта?
— Если рассматривать три самых больших по количеству участников спектакля — это De temporum fine comoedia Карла Орфа, «Персефона» Стравинского и «Самсон и Далила» Сен-Санса (16+) — постановка этого года, — то, действительно, можно провести между ними аналогию по художественной форме, по стилистическим решениям и по используемым на сцене средствам. Внешне они в чём-то схожи: в них, помимо солистов, присутствуют танцующие хоры и танцовщики, которые работают в тесной физической связке с ними. Действие построено на ультрачуткой реакции на изменения в музыке; сцены меняются буквально каждые несколько тактов; кажется, что вся сцена плывёт, едет, танцует, двигается, шевелится, ни секунды не стоит на месте.
Фото: Алексей Костромин
Большая роль у видеоконтента, который создаёт атмосферу и влияет на повествование. Это тоже объединяет все три спектакля.
Стилистическому единству способствует работа в команде: она у нас постоянная на протяжении всех «дягилевских» проектов. Люди, с которыми мы создаём спектакли, для меня не только коллеги: мы близки по духу, это мои настоящие друзья, без которых я не представляю свою жизнь — не только творческую, но и обычную. Хотя не могу сказать, что эти две жизни как-то разъединены… Настя Пешкова (хореограф. — Ред.), Юля Орлова (художник-постановщик и видеохудожник. — Ред.), Ваня Виноградов (художник по свету. — Ред.), Марья Козлова (художник по гриму. — Ред.), Анна Чистова (художник по костюмам. — Ред.) — это люди, с которыми мы дружим, ходим друг к другу на дни рождения и обсуждаем не только общую работу, но и какие-то личные вещи: что нас поразило в жизни, что удивило, что понравилось.
Это, наверное, и есть команда мечты. Это наш маленький рай.
— Ваши коллеги как-то влияют не только на постановочные решения, но и на смыслы спектакля?
— Мы с Юлей Орловой прорабатываем концепции, а с Настей Пешковой — мизансцены. На троих мы часто шутим: «Встретились буддист, социалист и контемпорари-артист…» Нас объединяет общий подход к истории, рассказанной на сцене, — через метафизическое, через экзистенциальное. Я не рассказываю историю о том, как Самсон влюбился в Далилу, а она его предала, о том, кто такие евреи и филистимляне, и тем более о том, как воевала Палестина с Израилем. Не то чтобы меня не волновали вопросы современности, но мне интереснее говорить про вещи, которые внутри человека, а не снаружи. Когда мы думаем о метафизической стороне истории, без которой жизнь тоже невозможна, мы идём в глубину и понимаем, что такое мир в дисгармонии, в дисбалансе. Это разговор о том, что такое мир, в котором много жестокости.
В «Самсоне и Далиле» центральный элемент сценографии — это огромные весы с одной-единственной чашей; вторая половина конструкции отсутствует, и создаётся ощущение потери равновесия, в котором пребывают все герои. Мне кажется, это ощущение испытывал и создатель этой оперы, потому что за время, пока Сен-Санс её писал, он потерял двоих детей, развёлся с женой и оказался на фронте — на франко-прусской войне.
В этом спектакле накапливаются зло, насилие, ненависть — и это приводит к трагическому финалу. Концентрация зла, которая достигает критической массы, разрушает Храм — храм внутри Самсона и Далилы, основу общества, на которой всё держится.
— У вас преимущественно женская постановочная команда, да и в программе Дягилевского фестиваля участие женщин всё заметнее с каждым годом. В этом году все три оперные премьеры фестиваля поставлены женщинами-режиссёрами. Можно ли сказать, что фестиваль движется в сторону трансляции феминистического взгляда, феминистической, как сейчас говорят, оптики?
— Я не знаю, что в этом году делают другие режиссёры-девушки, какой там контекст, как они решают свои постановки. Но у меня, наверное, феминистического настроя нет, меня волнуют общечеловеческие вещи. Мы создаём сценический мир, свободный от привязки к определённым историческим эпохам и конкретным идеологическим направлениям.
Если же говорить про Далилу — главный женский образ, — то мне она видится, если переводить это на современный язык, женщиной, твёрдо стоящей на двух ногах, очень хорошо знающей, чего она хочет, и, что самое в ней редкое и ценное, очень хорошо знакомой со своей тёмной стороной.
Мы все, в общем-то, стараемся по жизни быть хорошенькими, добренькими, правильными, делать так, чтобы общество нас принимало, и иногда теряем связь со своим тёмным началом, с пониманием своих негативных качеств. Мне кажется, что Далила в свои негативные качества верит, принимает и даже ценит их, потому что они помогают ей добиваться того, чего она хочет.
Возможно, с точки зрения моего жизненного пути она мне не близка, но я её очень хорошо понимаю, потому что у неё есть какая-то отчаянная смелость, если говорить о женщине в мужском мире. У неё есть дух соперничества, и, мне кажется, ею движет зависть к Самсону: он сильный, о нём ходят легенды, он всех побеждает… Ей хочется этим уникальным человеком как минимум завладеть и как максимум поработить его. Он ей небезразличен, всё намного сложнее, но с влюблённостью она легко справится, а вот с чувством, что удовлетворение не наступило, — не факт.
— Вы упомянули свой жизненный путь… Как вы пришли в эту профессию и почему выбрали именно музыкальный театр, а не просто театр?
— У меня достаточно разнообразный творческий опыт, и я занималась разными вещами, работала и как актриса, и как художник, и как режиссёр, и как арт-директор видеосъёмок. Я очень много работала с видео, при этом имея актёрское образование — ГИТИС — и режиссёрское: отучилась на режиссёрских курсах у Хотиненко.
А то, что я оказалась в музыкальном театре, — ну, так совпало, хотя случайностью это нельзя назвать, потому что все случайности не случайны. Я пришла в Дом радио в 2021 году: меня пригласили снимать ролик для презентации нового парфюма Теодора Курентзиса. Я показала свои видеоработы, они понравились, мы приступили к сбору материалов.
Это был первый совместный проект с Домом радио. Он назывался Sebastian im Traum («Себастьян во сне». — Ред.) в честь одноимённого стихотворения Георга Тракля. Я снимала трёхминутную видеозарисовку, достаточно сложную — с тремя съёмочными днями, с кучей локаций. Достаточно глобальные съёмки для такого маленького формата.
После этого от Дома радио поступило предложение поставить перформанс на 14 февраля, из которого получился интересный спектакль Love Will Tear Us Apart, который мы играли и на Дягилевском фестивале, и в Доме радио. После этого, буквально через несколько месяцев, меня пригласили срежиссировать De temporum fine comoedia Карла Орфа; а затем нам с Настей Пешковой предложили возглавить танцевальную труппу MusicAeterna Dance, потому что удачное сочетание хора, танцовщиков и оперных солистов в этой постановке стало воплощением давнего плана Теодора создать танцевальную труппу, работающую в таком формате, когда хореограф работает с хором, певцы занимаются танцами, а танцовщики — чтением текстов, вокалом... Получился нужный симбиоз; поэтому нельзя сказать, что мой приход в музыкальный театр — это совсем случайность, но это — неожиданное открытие.
— Скажите, как вам удаётся так долго и так успешно находить общий язык с таким непростым человеком, как Теодор Курентзис?
— У нас какое-то, наверное, общее видение и отношение к процессам. У нас обоих есть особый азарт — желание делать уникальные вещи, применять опыт, который лежит за гранью театра. Может быть, помогает как раз тот факт, что у меня есть опыт видеосъёмок, работы на площадке в разном качестве. Но нас, я думаю, очень объединяет и отношение к людям, отношение к работе.
Вы знаете, во время репетиционного процесса мы порой даже не пересекаемся: у каждого своя зона ответственности. Бывает, мы для Теодора делаем презентацию проекта как для художественного руководителя фестиваля, и после этого он даже видео с репетиций не смотрит. Мы встречаемся уже на генеральной репетиции, когда вместе начинают работать актёры и оркестр. Разумеется, бывает, что он уже на сцене что-то видит и комментирует, и, как правило, это очень хороший, качественный комментарий, потому что его опыт — ни с чем не сравнимый, огромный, многолетний, очень глубокий опыт работы с лучшими постановщиками в Европе и в Америке. Получить его комментарий для нас приятно и полезно.
— Скажите, как вам работается с Владимиром Ткаченко? Всё время с Теодором, и вот — совсем новый музыкальный руководитель постановки…
— Прекрасно работается! Мы сразу нашли общий язык, общие темы, общий юмор. И вообще Пермский театр меня поразил: взаимодействие между людьми, артистами оказалось очень мягким, вдумчивым, нежным. Все окружающие проявляют внимание, заботу к процессу, искреннюю жажду сделать наш спектакль уникальным, интересным, волшебным. Все приходят на репетицию абсолютно включёнными в процесс. Ходишь по театру, и тебе всегда говорят: «Здравствуйте, здравствуйте!» Прошёл до первого этажа — 15 раз сказал «Здравствуйте!» Я даже не ожидала… Это меня абсолютно покорило, поразило.
— Как бы вы посоветовали зрителям готовиться к «Самсону и Далиле»? Или лучше никак не готовиться, чтобы было неожиданно?
— Подготовиться всегда неплохо. Хорошо бы знать, что это за история, ну и если ты знаешь арию Далилы, тебе, наверное, интересно, как она у нас решена. Так что, по-моему, подготовленный зритель получит больше удовольствия от просмотра. Но, с другой стороны, музыка Сен-Санса — она такая понятная и иллюстративная, что и без подготовки всё объяснит.
Подпишитесь на наш Telegram-канал и будьте в курсе главных новостей.