Юлия Баталина

редактор отдела культуры ИД «Компаньон»

---

Он же памятник!

Ко дню рождения Пушкина пермские театры подготовили самые яркие премьеры сезона

9 июня

Поделиться

Твитнуть

Нынешние репертуарные новинки пермских театров — идеальная иллюстрация того, что Александр Сергеевич по-прежнему «наше всё» и «живее всех живых». Его произведения не только современные театральные форматы выдерживают, но и современное содержание несут.

«Капитанская дочка» (12+) в Театре-Театре — постановка Александра Пронькина, режиссёра молодого, но много работающего и уже достаточно опытного, чтобы иметь право транслировать пушкинскую мораль — «Береги честь смолоду». Его спектакль наверняка приглянулся бы Владимиру Проппу: он весь построен на архетипах волшебной сказки.

«Капитанская дочка» — наверное, самое «фольклорное» прозаическое сочинение Пушкина. Многочисленные примеры «народной мудрости», рассыпанные по этому тексту, начиная с вышеприведённой пословицы, — это лишь верхний слой; фольклорной, по сути, является сама структура повести. Это история инициа­ции героя, который проходит испытания, встречается с волшебным существом, избегает смерти и завоёвывает любовь принцессы.

Важно, что режиссёр основывает своё решение не на примитивной кокошечно-матрёшечной фольклорности, а именно на архетипах — глубинных, нутряных понятиях и смыслах народного творчества. Это очень внятно вербализировано и визуализировано. В текст повести вплетаются цитаты из сказок о царе Салтане, о золотом петушке и о спящей царевне, а в качестве пролога звучит вступление к «Руслану и Людмиле», чтобы все зрители уж сразу поняли, где происходит действие — не столько в России XVIII столетия, сколько в «сказочной тайге», в том самом Лукоморье.

Именно оттуда, из Лукоморья, происходят персонажи спектакля, которые в прологе «чредой выходят» на сцену во главе с главным волшебным существом — белоснежным то ли сатиром, то ли минотавром с козлиной головой. Это, разумеется, Пугачёв, который в этом сюжете является «проверочным» персонажем — встречным неизвестным, которому герой должен помочь и тем самым заслужить себе волшебную помощь в будущем. Таких сюжетов множество и в русских, и в европейских сказках.

Швабрин (Александр Харченко) в этой логике — кукольный, «петрушечный» король в нелепой высоченной короне, заимствованной у персонажей площадного театра, — ведь он становится временным, «картонным» правителем Белогорской крепости; а Зурин (Александр Аверин), провоцирующий юного Петрушу Гринёва на азартные игры, пьянство и посещение дома терпимости, — бес-искуситель, красный и рогатый.

Актёрам в этой системе координат непросто. Порой совершенно очевидно, что они не знают, что играть: живого человека или схему? Реального персонажа или обобщённую фигуру? И Гринёв (Даниил Ахматов), и Маша Миронова (Мария Морозова) то произносят свой текст чинно, размеренно, как будто читают по бумажке, то пытаются играть по законам психологического театра.

Александр Аверин, играющий Зурина, решил эту задачу просто: он весь свой текст произносит размеренно и бесстрастно. Возникает неприятный контраст между содержанием и стилем его реплик: он же мот, игрок, повеса, а где эта краска? Никаких красок нет вообще.

Поскольку один и тот же архетип может быть воплощён в нескольких персонажах, один и тот же актёр может исполнять несколько ролей. Так, Анна Сырчикова — это и мама Пети, и мама Маши, и императрица Екатерина II: роли, в основе которых — архетип Матери. Актриса показывает высший пилотаж: умудряется играть так, что получаются разные люди — и в то же время одна и та же материнская фигура.

К сожалению, подобные изыски даются далеко не всем участникам актёрского ансамбля, а режиссёр им, похоже, мало чем помогает.

Самый яркий персонаж — конечно, Пугачёв. Играющий его Марат Мударисов то похож на кавказского князя — особенно в «заячьем тулупчике», который стараниями художника по костюмам Екатерины Новак превратился чуть ли не в горностаевую мантию: он ведь «император Пётр III», — то становится воплощением загадочной и тёмной русской души, особенно когда с «высоцко-барышниковским» надрывом поёт народную песню «Голова моя, головушка» в собственной музыкальной обработке (Пушкин использовал строки из этой песни в качестве эпиграфа к седьмой главе повести).

Высоцкий здесь не всуе упомянут: в спектак­ле много важных песен, и одна из них как раз его — «Лукоморья больше нет». Ну, она просто не могла не появиться в этом повествовании, так же как и песня Окуджавы «Если ворон в вышине»: её текст, «рифмующийся» с притчей про орла и ворона, которую очень эффектно рассказывает Пугачёв — Мударисов, один из ключевых в этом нарративе, а в целом включение в современный спектакль произведений советских бардов (там ещё и Визбор!) — это и иллюстрация того, как фольклорная традиция проходит через всю литературную историю России, и просто приятная деталь, украшающая постановку.

По признанию Марата, он по собственной инициативе добавил фигуре Пугачёва пафоса. Получилось очень уместно и выглядит выразительно на фоне блёклой игры некоторых его коллег.

Поскольку в основе спектакля сказка, среди ключевых фигур не может не быть сказителя. Его функции выполняет Савельич — персонаж, в котором слились и литературный прототип, и сам Александр Сергеевич Пушкин, и его няня Арина Родионовна — в судьбе Гринёва Савель­ич играет отчасти ту же роль, что и няня в судьбе Пушкина, а также Достоевский, который в прологе произносит свою знаменитую речь об авторе «Капитанской дочки». Играющий Савельича Степан Сопко — из той же породы мастеров сцены, что и Анна Сырчикова: он тоже меняется, не меняясь — то становится чуть ли не портретно похож на Пушкина и одновременно на Достоевского, то вдруг превращается в разбитного мужика в треухе, с прилипшей к губе папиросой и за рулём потрёпанного мотоцикла с коляской — воплощение того самого «глубинного» народа, в котором и возникают фольклорные сюжеты.

Все эти фантазийные герои живут и действуют на фоне сказочно красивого видео — монохромной России с её снежными просторами и суровыми елями, с туманными птицами — сиринами-алконостами-гамаюнами, со сказочными, но тающими в небытии теремами (сценограф — Филипп Шейн, видеохудожник — Алан Мандельштам). Эта красота время от времени перекрывается самым настоящим железным занавесом, точнее, огромными металлическими створками — это и ворота Белогорской крепости, и символическая преграда, встающая на пути героев, и просто «жесть» — потому что «жести» и в «Капитанской дочке», и в современной реальности, к которой, как ни крути, обращаются постановщики, предостаточно.

Во втором действии режиссёр отказывается от сказки: «Лукоморья больше нет», помните? Пугачёв меняет белые одежды на чёрные, сценическая реальность полностью переходит в мрачный военный монохром. Графичное, чёрно-белое визуальное решение нередко можно встретить в современных постановках по русской классике — сцена как будто перекликается с книжной графикой и с рукописями, да хоть с рисунками Пушкина. Но если, например, «Евгений Онегин» Чайковского в постановке Георгия Исаакяна, тоже решённый в монохроме, — скорее белый, чем чёрный, то здесь реальность однозначно черна. Мрачная история с убийствами и казнями как-то теряет сказочность.

Сказка и игра возвращаются вместе со счастливым финалом, который приносит, как бог из машины, милостивая императрица. Вся «жесть» немедленно отметена и забыта с появлением на сцене собачки Екатерины II — очень воспитанной и аккуратной болоночки.

К сожалению, логичное, остроумное, с интересными подходами решение «Капитанской дочки» не воплотилось в драматургически цельную постановку: спектакль разваливается на текстовые фрагменты, плохо скреплённые между собой, особенно во втором действии. Наверное, Александру Пронькину, который сам написал инсценировку, не повредило бы сотрудничество с профессиональным драматургом. Это помогло бы и актёрам, которые, как уже было сказано, порой теряются в своих ролях.

Над спектаклем витает загадочный «русский дух», а также дух Александра Сергеевича: события происходят не буквально «на фоне Пушкина», но всё же осенённые его памятником, который мы видим в прологе вместе с Достоевским, произносящим свою речь.

Пушкин, как известно, сам воздвиг себе памятник. Это помнят не только в Театре-Театре, но и в Пермском театре кукол: там накануне дня рождения поэта состоялась премьера «Маленьких трагедий» (16+) в постановке Александра Янушкевича. Об этом — в следующем номере «Нового компаньона».

Сказка, как всегда, впереди.