Юлия Баталина

редактор отдела культуры ИД «Компаньон»

---

«Наш театр изменится кардинально»

Художественный руководитель Театра-Театра Борис Мильграм — о творческих планах театра до, во время и после капитального ремонта большого зрительного зала

26 мая

Поделиться

Твитнуть

Борис Мильграм намерен поставить чеховскую «Чайку». Снова. В 2005 году спектакль по этой, самой, может быть, театральной по тематике пьесе стал художественным манифестом нового лидера театра, который тогда ещё назывался Пермским драматическим. Режиссёр возвращается к чеховским персонажам более чем 20 лет спустя, и, возможно, это будет снова манифест, и снова — открытие нового театра.

— Борис Леонидович, вы опять дозрели до «Чайки»?

— Не я дозрел — театр дозрел. Сейчас для этого подходящее время: наш театр собирается меняться, он изменится кардинально. Мы стоим на пороге большого ремонта, ждём, что вот-вот закроем наш большой зал и через 14 месяцев получим совершенно другой зал и другое фойе. Это будет зал с балконом, как когда-то, в «доисторические» времена. Пространство будет новым по дизайну. Всё будет новое! Как говорит наш директор Егор Мухин, появится новый уровень сервиса. Фойе станет просторнее, гардероб сдвинется вглубь, по­явятся дополнительные туалеты, новые кафе. Поскольку откроется балкон, заработает третий ярус фойе. В общем, будет другая жизнь, и мы к ней готовимся.

Окончание ремонта в большом зале должно совпасть со столетием театра, которое будет отмечаться в 2027 году. Сейчас у нас 98-й сезон идёт к концу, и скоро начнётся 99-й, он будет у нас строительный, перестроечный.

— То есть у вас целый сезон полностью выпадает из главного здания?

— Нет, не из здания — из одного зала: малая сцена остаётся с нами и все репетиционные помещения тоже. Закрывается только большой зал и фойе большой сцены.

— Каждый новый этап в жизни театра начинается с «Чайки»?

— Мне показалось, что это уместно и интересно. Время так сильно изменилось, и пьеса тоже сильно изменилась, потому что великие пьесы живут и меняются во времени.

— Знаете, я не так давно посмотрела очень неплохую «Чайку» в Пермском молодёжном театре в постановке его руководителя Ильи Лямина. У него Костя Треплев не застрелился, режиссёр его спас.

— А у меня застрелится!

— Ну вот, никакой интриги…

— Когда я ставил эту пьесу в 2005 году, задача у меня была — открыть театр, как и у Кости Треп­лева. Мы с ним в чём-то совпадали, и я совсем не понимал, зачем стреляться? Но я не выходил за пределы авторского текста. Сейчас у меня другие планы, и я теперь точно знаю, что такое Треплев и почему он застрелился.

«Чайка» 2005 года была про преодоление того театра, который нам достался, про выход из него, а новая «Чайка» будет сосредоточена внутри этого театра. В 2004 году я оказался в театре, где не было коммуникации со зрителем. Ноль коммуникации между сценой и залом — в силу конструктивных особенностей помещения. Там была даже не четвёртая стена, а окопы, которые не преодолеть: никакая акустика, со сцены до зрителя не докричаться, а индивидуальных микрофонов, как сейчас, тогда ещё не было. Выйти на край сцены было невозможно, поскольку там была рампа, ступни ног были визуально перерезаны: актёры были без ног! Потолок был белый, и публика вздрагивала, когда переключался свет… Поэтому «Чайка» 2005 года посвящалась прежде всего коммуникации.

Если вы помните, в начале того спектакля, когда действующие лица собирались на спектакль Треплева, они рассаживались перед сценой, там была выстроена специальная площадка. Они сидели лицом к залу. В этот момент включался свет в зале и звучали аплодисменты, потому что зрители и актёры наконец-то встретились.

Наша старая «Чайка» была многодельная, с использованием разных театральных приёмов, элементов, игровых и психологических структур. Помните, первый акт заканчивался песней Yesterday? Тогдашний ректор политеха Василий Петров как-то остановил меня и спросил: «А при чём тут Yesterday?» Пришлось публике много предлагать такого, чего она не видела.

Сейчас всё иначе. У театра есть коммуникация со зрителем, театр живёт наполненной жизнью. Но театр — он и есть театр, это всегда творчество.

Жизнь людей разделена на рациональное и иррациональное существование, на чудесное и реалистическое, и сейчас мне интересно, как с этим работает Чехов. Он всегда боролся с собой! В своих рассказах он внятный, интересный, талантливый — прекрасный! Но он никуда не улетает... А в пьесах — улетает. Это пронизывает «Чайку», и особенно это ярко в Тригорине; а противопоставлен Тригорину, естественно, Треплев. Он жутко рационален. Ему нужны новые формы, а если их нет, то ничего не нужно, и он стреляется поэтому: потому что новых форм он не нашёл и любви не нашёл такой, какой он её себе представлял. Ни любить, ни творить он, как выяснилось, не может. Да, блистательная история — «Люди, львы, орлы и куропатки», но это — один раз, а один раз можно сочинить всё что угодно. Он даже сам не понял, что он такое сочинил.

И в любви оказалось то же самое. Он себе придумал музу — Нину Заречную, а влюблённую в него Машу он терпеть не может.

Чехов себя увидел не только в этих двух персонажах, которых он разделил по принципу отношения к творчеству, а ещё и в Дорне, который врач, как и Чехов. Он, с одной стороны, сугубо материален, как и положено доктору: «Мне 55 лет, какие женщины?» Хотя тут я с ним бы поспорил… Но, с другой стороны, он всё время участвует в каких-то творческих разговорах.

В общем, на этот раз ни Нина, ни Треплев не будут у меня лирическими героями, но Нина в результате всех обыграет. Ради того, чтобы попасть в театр, стать актрисой, она готова на любые жертвы, но она становится той ценностью, которую может создавать только творческое сознание. Эта Нина нас вывезет! Нас вывезет та художественная ценность, которая заложена в этой земле, в этом городе, в этом театре. Вот она нас и спасёт.

По Чехову, спасутся не все, а только те, кто хочет спастись и готов спасаться, и спасать, и защищать. А те, кто сосредоточен на новых формах, не спасутся, потому что это не цель, а средство — средство создания чего-то. Настоя­щий художник не может сказать: «Мне нужны новые формы». Художник — это и есть новая форма. Он всегда создаёт новую форму, не думая об этом.

Жизнь заканчивается когда-то, да, потому что мы все умрём, но творчество не заканчивается. Моя нынешняя Аркадина играет бесконечно, даже после смерти.

В общем, много чего можно порассказать про «Чайку».

— «Чайкой» театр будет открываться после ремонта?

— Ну да, естественно. Это будет спектакль, сделанный исключительно, подчёркнуто под наши возможности — не «Винил», а скорее «Анти-Винил», но всё будет связано с возможностями нашей сцены.

— У вас уже есть команда этой постановки?

— Да, уже есть все люди. Художником-постановщиком будет Анвар Гумаров.

— Сейчас ещё непонятно, когда точно начнётся ваш капитальный ремонт. Это сковывает вам планирование?

— Мы с директором Егором Мухиным решили, что будем играть спектакли до последнего дня работы большой сцены. Если её заберут на реконструкцию в сентябре — до сентября, если в октябре — то до октября и так далее.

Скоро у нас премьера «Капитанской дочки» в постановке Александра Пронькина. В июле мы выпустим на большой сцене ещё спектакль — Марк Букин ставит «Идиота». Если и в сентябре не начнётся реконструкция, то Константин Кейхель выпустит хореографический спектакль с рабочим названием «Место». Там очень необычная декорация — такая подвижная платформа.

— А что вы будете делать, если в сентябре вас уже закроют?

— Выпустим этот спектакль на другой площадке.

— Как вы будете работать во время ремонта зала и фойе?

— Я думаю, что мы будем работать больше, чем сейчас. Во-первых, на сцене работы проводиться не будут, будет реконструироваться зал и фойе. В наших планах — опустить пожарный занавес и играть те спектакли, которые идут на планшете — «Сонную лощину» и «Загадочное ночное убийство собаки». Мы также когда-то играли на планшете «Восемь женщин» и хотим эту версию восстановить. Так что три названия у нас останутся на большой сцене, хотя и без зала.

Мы уже сейчас некоторые спектакли играем во Дворце молодёжи и будем продолжать это делать. Мы взяли все возможные дни в ДК Солдатова — с октября и на весь сезон: мы решили, что там можно играть два наименования — «Карлик Нос» и «Летучий корабль». «Женитьба» — это единственный наш спектакль, который можно играть в Большом зале филармонии, и мы уже с ними тоже договорились и взяли даты.

Ну и потом, есть очень много театров в России, которые с нами дружат или хотят дружить и готовы нас принять с гастролями.

Мы сегодня имеем одну из самых лучших сцен в стране и даже за её пределами. У нас возможности сценические очень мощные. Есть экспериментальная «Сцена-Молот». Мы построи­ли детскую сцену.

Строим ещё один театр — во второй «пирамиде» на улице Крисанова, 12б. Мы уже там всё разрушили и должны стремительно сделать ремонт, создать сценическое пространство и фойе. Там будет театр для подростков. Мы съездили в Санкт-Петербург, в частный подростковый «Театральный проект 27», договорились с ними о кураторстве на стадии запуска. В этом году мы планируем выпустить на молодёжной сцене четыре спектакля и в течение двух-трёх лет создать полноценный репертуар. Если этот проект оправдает себя, а мы на это очень надеемся, то в скором времени мы его перезапустим: глобально реконструируем пространство и увеличим количество мест в зале до 200.

— Расскажите, какие спектакли, кроме «Чайки», вы готовите к открытию театра после реконструкции? У вас ведь в 2027 году юбилей — 100 лет театру.

— Я репетирую рок-оперу «Крысолов», её написали композитор Ольга Шайдуллина и драматург Михаил Бартенев. Мы договорились о постановках с Кириллом Люкевичем, с Андреем Прикотенко. Дамир Салимзянов у нас выпустит на большой сцене спектакль для семейной аудитории. Вообще, уже определены названия спектаклей, которые будут ставить эти режиссёры, но пока рано ими делиться.