Юля Баталина

Юлия Баталина

редактор отдела культуры ИД «Компаньон»

В поисках красоты и правды

Гастроли Люка Дебарга в Перми прошли в режиме диалога: диалога музыканта со слушателями, с городом, с прессой

Поделиться
Люка Дебарг

Люка Дебарг
  Любовь Топоренко

Концерт Люка Дебарга в Перми мог бы не состояться, если бы в Пермской филармонии не узнали о том, что в его российский тур включены Екатеринбург и Челябинск, и не договорились о продлении тура. Пермь стала последним городом на маршруте музыканта.

Пианист предстал перед филармонической публикой строгим и серьёзным. Зрителей предупредили о его личной просьбе не снимать концерт, потому что это отвлекает исполнителя, и просьба была тщательно выполнена. Зал был абсолютно тёмным, и концерт напоминал священнодействие. Программа (6+) из произведений Баха, Шумана, Форе и Скрябина была рассчитана на продвинутого слушателя: ни одного широко известного, узнаваемого большинством хита — даже на «бис» Дебарг играл тех же Форе и Баха, далеко не самые раскрученные вещи. Это был разговор на равных — никакого снисхождения, никакого заигрывания с публикой.

Исполнение было очень зрелым, продуманным и прочувствованным. Дебарг уже не просто виртуоз с хорошей фортепианной школой — он глубокий музыкант, не просто понимающий и чувствующий классику. Но и умеющий передать это понимание слушателям. Его монолог начался с Итальянского концерта Баха, полного светской лёгкости, продолжился романтическим полнозвучием Шумана и завершился звуковым экстазом Скрябина. Вторая часть концерта была построена на контрастах: лирический Форе и экстатический Скрябин сменяли друг друга, образуя парадоксальные тандемы.

Незадолго до концерта Дебарг встретился с пермской прессой и не ограничился формальным пресс-подходом, а провёл полноценную пресс-конференцию, где подробно, доброжелательно и без малейшего снобства ответил на все вопросы.

Люка Дебарг

  Любовь Топоренко

— Ваша сегодняшняя программа состоит из очень разнородных, на первый взгляд, вещей: разные страны, разные времена. По какому принципу вы выстроили программу?

— Я вообще люблю программы, построенные на контрасте. Первое отделение состоит из произведений большой формы. Итальянский концерт Баха — очень архитектурное произведение, классическое по форме; этот концерт и следующий за ним концерт Шумана построены на многократном повторении мелодии, на остинатном принципе мелодического мышления, когда одна и та же тема исполняется многократно в разных вариантах, и в ней каждый раз открываются новые аспекты.

Второе отделение, состоящее из произведений Форе и Скрябина, — это ответ концертам Баха и Шумана. Эти произведения гораздо свободнее и позволяют бОльшую свободу в интерпретации; однако я хотел бы показать, что эта свобода интерпретации невозможна без понимания музыкальной архитектуры, без чувства классической формы. Я объединил эти произведения в одном концерте, чтобы эти композиторы как бы взглянули друг на друга, а публика смогла бы увидеть не только их различия, но и их сходство.

— Вы считаетесь знатоком и интерпретатором русской музыки. Расскажите о вашем понимании русских композиторов и о причинах интереса к ним.

— Со второй половины XIX и до середины ХХ века вклад русских музыкантов в фортепианную музыку был особенно мощным. Множество композиторов, очень разных, но всех их объединяет понимание того, что можно назвать ключевыми элементами музыкальной композиции: сильное чувство формы и вдохновение. Каждый русский композитор так или иначе связан с народным искусством. У всех это проявляется по-разному, но даже Скрябин, хотя у него это не так легко различить, как, например, у Мусоргского, Балакирева или Лядова, но даже у него наряду с более абстрактными интеллектуальными построениями можно различить элементы фольклорной традиции, особенно в ранних сочинениях для фортепиано.

Это меня очень трогает, особенно потому что в моей собственной, французской культурной традиции очень многое из народного наследия было решительно отвергнуто. Это объясняется многими причинами — политическими, историческими… Но в русской музыке мне очень по сердцу то, что, как бы ни мыслил композитор, в каком бы ключе и стиле он ни сочинял, у него всегда чувствуется связь с народной традицией.

Люка Дебарг

  Любовь Топоренко

— Вы начали серьёзно заниматься музыкой в достаточно взрослом возрасте и за короткое время достигли очень больших высот. Сейчас вы ещё довольно молодой человек, но уже вполне состоявшийся. А что в будущем? Может быть, вы планируете заняться дирижированием? Или пением? У вас интересный голос…

— Я достиг далеко не всего, чего могу. У меня по-прежнему множество планов, связанных с композиторской и исполнительской деятельностью. Я много сочиняю, сейчас композиция занимает в моей жизни не меньше места, чем фортепиано. Я интересуюсь кино и литературой и много размышляю о том, как соединить в своём творчестве кино, литературу и музыку.

Но я хотел бы возразить по поводу того, что поздно начал заниматься музыкой. Считается нормальным, что концертирующий пианист, или скрипач, виолончелист, кто угодно — занимается музыкой с самого раннего возраста. Но так ли это нормально? Что вообще может считаться нормальным в этом контексте? Обучение искусству и само искусство — разные вещи. Мы все изучаем литературу в школе, начиная с первого класса. Но многие ли из тех, кто изучает литературу, становятся писателями? Это не зависит от того, в каком возрасте мы начинаем читать и учимся письму.

Когда я начал серьёзно заниматься музыкой, я чувствовал в себе энергию для этих занятий и страсть к ним. Это было моё личное, осознанное решение, принятое без нажима со стороны родителей или учителей. Мне было десять лет. Разве это слишком взрослый возраст для того, чтобы осознать своё призвание и принять осознанное решение? Мне кажется, напротив, я начал профессиональную подготовку довольно рано. Большинство сверстников ещё и не думали серьёзно о профессии.

Моя решимость даже пугала окружающих, им казалось, что я слишком быстро продвигаюсь. Во Франции даже студенты консерватории далеко не все серьёзно думают о профессиональной музыкальной карьере, у нас нет такой многоступенчатой системы музыкальной подготовки, как в России. Во Франции обучение музыке, даже уже в консерватории, очень часто является хобби. У нас, чтобы стать профессиональным музыкантом, надо встретить правильных людей, попасть в правильное окружение. Я же рос не в среде музыкантов и просто не знал, что делать. Я задумывался о том, чтобы стать профессиональным музыкантом, но только в возрасте 21 года я понял, что это действительно возможно.

Меня часто спрашивают, в каком возрасте надо начинать заниматься музыкой. Конечно, для пальцев, для мускулов рук полезно начинать практиковаться рано; но мы же занимаемся искусством, а не физкультурой. Так ли важна тренировка рук для художника? Или для писателя? Нет! И в музыке — то же самое. Это не вопрос тренировок. Не представляю, как Шопен или Лист разминаются на перекладине перед концертом! Конечно, в нашей работе есть что-то физическое, но не больше, чем в рисовании. В смысле физической практики это одно и то же! Литература, живопись, музыка — это прежде всего искусство.

Люка Дебарг

  Любовь Топоренко

— Вы говорили о том, что для начинающего музыканта очень важно встретить правильных людей, для вас таким человеком стала ваш преподаватель Рена Шерешевская. Как произошла ваша встреча?

— В 2010 году я возобновил занятия фортепиано после перерыва. Это был очень грустный и трудный момент в моей жизни — профессиональной и личной. Я на протяжении года занимался с учителем, которого мне рекомендовали, но после этого он сказал, что больше ничего не может мне дать в профессиональном плане, и назвал имя Рены Шерешевской.

В 2011 году я начал проходить испытания для поступления в какую-нибудь консерваторию в Париже. Это не национальная консерватория, а что-то вроде ваших музыкальных колледжей — они на шаг ниже, чем национальная консерватория. Меня приняли в тот колледж, где преподаёт Рена Шерешевская, и она отправила мне смс, что ждёт меня на первое занятие.

Я волновался, потому что у неё репутация очень строгого и требовательного преподавателя. Оказалось, что она прекрасный собеседник. Мы много говорили о книгах и о музыке — не только о фортепианном репертуаре, а о музыке вообще, и она часто пользовалась примерами из литературы и оркестровой музыки, когда объясняла мне, как играть. Могла взять для примера кантату Баха или бетховенскую симфонию, и всегда очень радовалась, когда видела, что я её понимаю, что я знаю эту музыку. У нас были очень жаркие дискуссии, и они вовсе не касались бесконечных упражнений на фортепиано. Впервые за долгое время я встретил человека, столь же страстно увлечённого музыкой, как и я. Наши отношения основывались на том, что мы разделяли эту общую страсть.

— Люди искусства часто заявляют, что они вне политики. А насколько вам интересен реальный мир и его проблемы? Отражаются ли они в музыке, которую вы сочиняете?

— Для меня художник вовсе не оторван от мира, он не существует в каком-то особом, изолированном месте. Человек искусства находится в центре реального мира, и искусство с этим реальным миром напрямую связано. Для меня искусство — это важная вещь, и я говорю так не потому, что работаю в искусстве, я ещё и человек, который нуждается в искусстве как зритель и читатель; и я знаю, что множество людей вокруг меня — разных людей, с противоположными взглядами и разными уровнями жизни — нуждаются в искусстве. Искусство — это духовная материя, и оно даёт ответы на серьёзные вопросы. Конечно, это не такие ответы, как: «Вот здесь проблема, надо выделить столько-то денег», — это другие ответы, великие ответы на великие вопросы.

В наше время часто кажется, что жизнь полностью построена на технологиях, зависит от них. Кажется, что для решения проблем нужны правильные гаджеты, и только. Мы забываем, что мы — духовные существа, что самые насущные проблемы — духовные, и искусство даёт духовные ответы на эти проблемы. Многие ответы можно найти внутри своей души, и, если трудно найти их в одиночку, надо помнить, что мы — не в одиночестве. Мы — гуманитарное сообщество людей, и если мы чувствуем себя слабыми, есть те, кто нам поможет.

Сегодня самое ужасное — то, что люди разучились говорить друг с другом. Нет, в интернете — пожалуйста; но в реальной жизни мы разучились общаться и сотрудничать, а сила человека — как раз в умении общаться и сотрудничать. Речь не о деньгах, а об умении сочувствовать, выстраивать духовные связи. Искусство как раз и предлагает духовные контакты между людьми.

Мы в наше время слишком много думаем о наших различиях, слишком сосредоточены на том, что нас разделяет. Пришлось даже создавать концепцию толерантности, чтобы учить людей принимать тех, кто от них отличается. А по мне, так общее в нас гораздо важнее различий. Надо помнить о том, что нас объединяет, делает всех нас братьями и сёстрами, тогда не понадобится никакая толерантность, чтобы принимать тех, кто отличается, мы просто будем общностью вопреки нашим различиям. Это позволит нам создать общество, в котором будет гораздо легче существовать. Художник, доктор, мигранты — у всех будет место в этом обществе, каждый сможет быть полезным для других.

— Вы давно и глубоко увлечены русской культурой. В чём источник этого интереса?

— Это очень сложно объяснить. Это мой внутренний интерес, я не знаю, на чём он основан. Когда я был подростком, меня потрясло знакомство с музыкой Рахманинова и Прокофьева. Это был первый контакт, а потом пришли писатели, такие как Достоевский, Чехов, Толстой, которые очень повлияли на меня, а также поэты Серебряного века. Всё это очень задевало меня лично, казалось очень важным. Меня все об этом спрашивают — друзья, родственники, и мне всегда трудно отвечать. Русская культура всегда трогала меня, всю жизнь. Она даёт мне то, что я ищу всегда — а ищу я красоту и правду. Русский подход к понятиям красоты и правды всегда оказывал особое влияние на моё искусство.

Люка Дебарг

  Любовь Топоренко

— Как вам удалось в условиях пандемии выбраться в такой большой тур? Как вообще пандемия отразилась на вашем творчестве?

— Конечно, пандемия сказалась на мне, потому что она препятствовала тому, чтобы я делился своим творчеством с моей публикой, но она никак не могла помешать мне заниматься этим творчеством. Я больше, чем обычно, играл, разучивал новые вещи, сочинял собственную музыку. В каком-то смысле изоляция позволила мне глубже погрузиться в моё искусство.

Конечно, организовать тур в этих условиях было непросто. Я уже побывал в России с концертами в сентябре прошлого года, так что это мой второй приезд за сезон, и оба раза это был настоящий квест. Организаторы туров приложили огромные усилия, чтобы сделать это возможным, и я суперсчастлив, что они дали мне возможность снова выйти на сцену — первый раз с прошлого октября.

— Как вам нравится Пермь? Вы что-то успели посмотреть?

— Я очень рад, что у меня было достаточно времени, чтобы погулять по городу, посетить интересные места. Такое случается нечасто, обычно у меня очень мало свободного времени на гастролях, но здесь мне удалось посетить прекрасную художественную галерею, где я посмотрел иконы и деревянную скульптуру. Это было для меня большим открытием: оказалось, что существуют сферы в искусстве, о которых я совершенно ничего не знаю. Было чрезвычайно приятно видеть, что в творчестве русских художников ХХ и XXI веков живут традиции старинного церковного и народного искусства.

Мы также ездили в Хохловку, и было очень интересно увидеть, как жили в старину крестьяне, своими глазами: раньше я знал об этом только из литературы. Меня очень впечатлили не только деревянные постройки, но и ландшафт, в котором они находятся. Когда мы спустились к соляному заводу, я увидел огромное пространство, которое мне хочется назвать «великое ничто». В моей стране таких мест нет. Франция очень красивая, это райское место для жизни, но в ней всё очень плотно и очень упорядоченно, нет таких огромных свободных пространств, где ничего, кроме снега. Меня как музыканта это очень вдохновляет.

Вопросы задавали Юлия Баталина, Юлия Зыкова, Полина Рифа и Инесса Суворова

Подпишитесь на наш Telegram-канал и будьте в курсе главных новостей.

Поделиться