Не смешно
В пермской постановке «Дуэньи» Сергея Прокофьева есть немало плюсов. Но у зрителя, который пришёл на комическую оперу и готов был потратить на неё 3,5 часа (опера длинная), возникает всего одна, но очень обоснованная претензия: не смешно
Алексей Гущин
Опера Сергея Прокофьева «Дуэнья» («Обручение в монастыре») в последние годы ставилась много и успешно – есть удачные и разнообразные примеры и в России, и за рубежом. Поэтому желание главного дирижёра Пермского театра оперы и балета Валерия Платонова поставить её в Перми вызвала радужные ожидания и у труппы, которую давно не баловали премьерами, и у зрителей. Постановка шла нелегко: возникли финансовые проблемы, не удалось вовремя изготовить сложную декорацию-«трансформер». Наконец, в последние дни марта состоялась премьера… Увы. Наверное, это единственный за очень многие последние годы случай, когда премьерная публика массово покидала зал, не дожидаясь окончания спектакля.
В пермской «Дуэнье» есть немало плюсов. Но у зрителя, который пришёл на комическую оперу и готов был потратить на неё 3,5 часа (опера длинная), возникает всего одна, но очень обоснованная претензия: не смешно. И претензия эта в первую очередь к постановщику – художественному руководителю Латвийской национальной оперы Андрейсу Жагарсу.
Поначалу «картинка» радует: видеопроекции, забавные персонажи вроде артистов балета, переодетых в дамские наряды, сантехника на сцене… Всё это самым приятным образом напоминает спектакли Георгия Исаакяна и вообще недавний «золотой век» пермской оперы. Но чем дальше, тем больше понимаешь, что это, так сказать «недо-Исаакян».
Андрейс Жагарс придумал остроумный ход: он учёл, что дело происходит в Севилье, перенёс действие комедии Ричарда Бринсли Шеридана в 1970-е годы и оформил в стиле фильмов Педро Альмодовара. Анилин и люрекс, крашеные перья и паетки (художник по костюмам Кристине Пастернака), проститутки и трансвеститы, женщины огромных размеров и мужчины нетрадиционной ориентации, множество полукриминальных маргиналов, а за компанию – тореадоры и танцовщицы фламенко соединяются в пёструю, но в то же время стильную картинку.
Действие происходит в порту: ведь Мендоза, один из главных героев, – торговец рыбой, и многое связано с его бизнесом. Художественное фото реального порта с нагромождением разноцветных контейнеров, изображённое на занавесе, «превращается» в декорацию, которая тоже состоит из контейнеров, и они, открываясь, превращаются то в квартиры, то в монастырь (художник-постановщик – Катрина Нейбурга).
Всё это звучит очень завлекательно, и первые впечатления от спектакля – самые радужные. К сожалению, очарование его недолговечно, поскольку, найдя один-единственный приём, режиссёр на нём и остановился. В спектакле нет жизни, нет обаяния настоящей комедии. Это тем более грустно, что есть масса примеров очень смешных постановок «Обручения в монастыре», сделанных совсем недавно в Санкт-Петербурге, Москве и Екатеринбурге.
История, рассказанная на сцене, воспринимается зрителями с трудом ещё и потому, что певцы очень невнятно артикулируют текст – он пропадает, а с ним пропадает и смысл. Исключение составляет тенор из Екатеринбурга Владимир Ворошнин, исполнитель роли дона Жерома – он чётко и внятно произносит коронную арию «Подросшая дочь хуже всякой напасти», ну вы, именно произносит, а не поёт.
Кстати, а при чём здесь Екатеринбург? Оказывается, при очень многом: чуть не половина состава премьерного спектакля набрана оттуда. Исполнительница же заглавной роли – Дуэньи – Олеся Петрова и вовсе из Санкт-Петербурга. Возникают тревожные мысли о состоянии пермской труппы, хотя есть и полностью пермский состав исполнителей – правда, не премьерный.
Комический дуэт Дуэньи и Мендозы (Олеся Петрова и Олег Иванов или Ирина Куликовская (Екатеринбург) и Гарри Агаджанян), в целом, состоялся: он стал единственным источником хоть какого-то веселья в зале – им удалось вызвать пусть сдержанные, но смешки. Но трудно признать это постановочным достоинством: при недостатке внятной режиссуры актёры пускаются в комикование, у кого-то получается более удачно, у кого-то – менее.
В музыкальном отношении всё сделано вполне на уровне. Это становится заметно во время интерлюдии после первой картины – вообще-то это увертюра, просто её переставили по времени. Когда она исполняется, невольно погружаешься в богатую партитуру, в которой слышно и «Ромео и Джульетту», и «Огненного ангела»… В оркестровом исполнении появляется блеск. Однако когда на сцене поют, этот блеск куда-то исчезает. Дело, скорее всего, в том, что голоса сочетаются далеко не идеально, а с оркестром – и подавно. Возникает ощущение общей неряшливости звука.
Возникает желание послушать Прокофьева в исполнении Валерия Платонова и его оркестра без этого раздражающе затянутого оперного действия (к счастью, вскоре такая возможность будет: в День космонавтики на симфоническом концерте будет исполняться прокофьевская Симфония №3).
Фото: Алексей Гущин
Подпишитесь на наш Telegram-канал и будьте в курсе главных новостей.