«Я ничего не ищу, я позволяю всему происходить»

— Александр, когда мы договаривались об интервью, вы говорили, что можете встретиться только после работы. Кем вы работаете?

— Я делаю багеты в одной пермской мастерской. И я, кстати, не считаю себя художником. Я пишу исключительно потому, что не могу без этого. Не могу без глубокого погружения в себя. Проникая в собственное сознание, исследуя его, я лучше его понимаю. Я там ничего не ищу, ничего не требую. Я просто погружаюсь. В этом и состоит всё моё творчество. Это — интуитивный путь куда-то вовнутрь.

— У вас нет законченного художественного образования. У кого вы учились писать?

— Своим учителем я считаю Михаила Павлюкевича. В 2006 году я случайно попал в его изостудию «Арт-С», когда он там ещё руководил. Мне было тогда 19 лет, и я не совсем точно понимал, куда пришёл и зачем. На мой тогдашний взгляд, в студии было много удивительных людей, которые читали умные книжки, хорошо рисовали, много кого знали из художников. Для меня всё это было странно, я никого не знал, ни к кому и ни к чему не стремился. И Павлюкевич стал моим учителем, да. Впрочем, «учитель» — это очень условное определение. Он ведь такой человек, который немного говорит, он не совсем учит. И это правильнее всего. Потому что в искусстве, как мне кажется, обучения не может существовать. А если и может, то на каком-то другом, не совсем обыденном, уровне сознания.

— Что вы имеете в виду?

— В буддизме это называется передачей «от сердца к сердцу». Это значит интуитивно понимать учителя настолько, чтобы вообще не задавать ему вопросов. При таком раскладе вполне можно находиться с ним в разных частях света. Учитель нужен для того, чтобы ученик увидел в себе что-то такое, чего не видел раньше. Контакт с учителем, резонанс с ним — это лишь одно из проявлений такого качества сознания, как единство. Сознание едино.

В общем, мне нужно было зеркало, чтобы проявиться, увидеть себя. Я совпал с Михаилом Павлюкевичем, мне оказался близок его посыл в мир, его глубина, качество его связей с миром, в особенности — с Пермью. Павлюкевич — очень пермский художник.

— Что такое «пермский художник»?

— Не уверен, что здесь можно дать конкретный ответ. Потому что пермский материал неосознанно накапливается, впитывается всеми, кто здесь долго живёт. Это и климат, и природа, и городские ландшафты, и люди… И, конечно, свет. У Перми свой свет, который и делает пермских художников такими узнаваемыми, такими особенными. У нас солнце светит другими оттенками, не так, как в Москве или во Владивостоке. У нас холодный свет, у нас зелень другая.

— В трёх словах — Пермь какая?

— Тяжёлая. Пермь — это промышленный город, который знает, что такое грязь, работа и нищета.

Изменчивая. Очень многое здесь зависит от погоды. Такая же особенность есть разве что только в Петербурге.

Тягучая. Тут время сложно ощущается, динамики мало. Иногда я «выпадаю» дней на десять, а то и больше. В других городах со мной такого не случается.

— До Павлюкевича и студии «Арт-С» вы писали?

— До этого мой, если можно так выразиться, художественный опыт ограничивался граффити. Нас было трое или четверо парней, мы уезжали за город, искали там забор или стройку и рисовали баллончиками, учились друг у друга.

— В какой момент появилось ваше увлечение восточной философией?

— Кажется, Восток во мне был всегда. Со школы у меня не было никаких особых интересов, я всегда был лоялен по отношению ко всему. Мне было всё равно, какие экзамены сдавать и какую профессию выбирать. У меня всё случалось само собой и привело в итоге в студию «Арт-С». Из этого бесстрастного движения по жизни проявлялось моё интуитивное доверие самому себе и чему-то большему, чем я. Про философскую теорию такого образа жизни я узнал, когда впервые столкнулся с буддизмом. Три года назад всерьёз увлёкся дзеном.

— Кажется, с дзен-буддизмом вас как художника очень роднит внимание к повседневности, каждое действие которой считается одухотворённым и наполненным непреходящим смыслом.

— Это родство не совсем и не только про дзен, это больше про японский менталитет в целом, который основан на смеси синтоизма с буддизмом. Например, в городских пейзажах я стараюсь ничего не искать, а просто позволять всему случаться. Моя работа как художника состоит в том, чтобы замечать. Какое-то состояние, может быть, просто пятно, может быть, ситуация, или — моё настроение, в котором тоже есть миллион разных оттенков. Я ничего не ищу, я просто разбираюсь в том, что здесь и сейчас происходит.

— Можете привести пример «происходящего»?

— Это была серия из четырёх работ. Пейзажи с грозой. Они родились из ситуации. Я в последний раз гулял на родине моей матери, в деревне за Кунгуром. Я там часто бывал в детстве. И вот приехал уже взрослым. Ходил там, бродил, и шла туча со стороны Кунгура, всё небо затянуло. Я никуда не стал бежать и прятаться не стал. Я просто сидел под сильнейшим ливнем, меня почти смыло, в траву вдавило, было тяжело дышать. Сделал фотографии той грозы. Через три месяца после возвращения я вспомнил про них и написал четыре работы про то моё состояние. Я понял, что в ту грозу случилось моё подсознательное прощание с тем местом. Я интуитивно понимал, что больше никогда не вернусь туда.

— Какую вашу персональную выставку вы считаете наиболее удачной?

— Последнюю. Она называлась «Досеми» и прошла в Арт-резиденции в феврале этого года. Каждый раз я пытаюсь по-новому работать с пространством. Например, на выставке «Белый шум» в 2017 году я концентрировал внимание зрителей на потолке. В том проекте я хотел для себя прояснить, как можно «растворить» людей в пространстве. Дальше мне было интересно поработать с полом. Для этого я разделил его на отдельные «островки» как кадры из воспоминаний. Зачем это было мне нужно? Если заметили, у нас воспоминания «откладываются» не как видео, а как слайды или фотографии. Иными словами, мы помним отдельные фрагменты. На выставке «Досеми» я отразил частицы моих детских воспоминаний. На полу были установлены объекты, которые можно было рассматривать с разных сторон.

— Расскажите, пожалуйста, про вашу серию «Существа». Сколько там существ и по какому принципу вы их выбираете для того, чтобы написать?

— Ни по какому, что в голове родится в тот момент, то и выплёскивается на бумагу. Эта тема немного абстрактная. Потому что для меня нет разделения на волшебных существ, ангелов, демонов, богов... Всё это — одна сущность или существо. Это неопределённое нечто, которое может тебя коснуться и которому только твоё сознание, твой взгляд могут придать какую-то форму. Сейчас существ уже штук 50, наверное. Я не даю им названия, они у меня «никакие». Они рождаются из воздуха и там же погибают. Там нет никаких конкретных силуэтов, но они всегда антропоморфны. Они ни на людей, ни на ангелов, ни на домовых не похожи. Они все разные. Я пока нигде не выставлял эти работы.

— Экспериментируете ли вы с материалами или предпочитаете традиционные техники?

— В основном работаю классическими материалами: акварель, сухая пастель.

— А что у вас сейчас в работе?

— Ничего. Каждый год меня глубоко трогают мгновения, когда рано темнеет и цвет начинает быстро меняться. В первые сумерки, если погода безоблачная, небо становится очень странного цвета, а снег может казаться зелёным. Так было и в этом году. Я останавливался, делал кадр, чтобы потом, если захочется, сделать работу.