«Наступило время нового творчества: юмористического, социального, предпринимательского»
Социолог Олег Лысенко — о том, как изменится жизнь человечества после пандемии, и изменится ли вообще
Человечество переживает неожиданный экзистенциальный челлендж. Нельзя сказать, что раньше подобного не случалось: мировые войны, стихийные бедствия, те же эпидемии. В конце XVIII века «год без лета» (предположительно, последствия извержения мегавулкана в Индонезии) привёл к тотальному неурожаю, голоду и как следствие — к череде буржуазных революций. В XIV веке «Чёрная смерть» выкосила треть населения Европы. Наконец, не далее как в 1918 году — мировая война, революции, а тут ещё и пандемия испанки…
Ничего, пережили. Переживём и коронавирусную инфекцию; но какой ценой переживём? Сделает ли человечество какие-то выводы из нынешней ситуации? Станем ли мы добрее, или, напротив, ожесточимся? Превратимся ли в «острова», чтобы каждый охранял свою приватность и неприкосновенность, или, наоборот, объединимся наконец-то в международном масштабе против глобальных угроз?Не перестанем ли пожимать друг другу руки? А может быть, коронавирус пройдёт бесследно и мы будем жить, как жили до этого?
Чтобы ответить на все эти вопросы, «Новый компаньон» запускает специальный проект — цикл эссе на тему «Мир никогда не будет прежним». (Прошлые выпуски: «Если человек не изменится, то история не имеет смысла», «Для российской власти эпидемия — это вызов»)
Константин Долгановский
Олег Лысенко, доцент Пермского государственного гуманитарно-педагогического университета:
Нынешняя ситуация многим отличается от эпидемий Средневековья. Во-первых, тем, что изменились мы сами. Россия — высоко урбанизированная страна, с развитыми каналами коммуникаций, с более-менее грамотным населением. Что такое вирус, догадываются многие. И то, как с ним бороться, они тоже более или менее понимают. То, что происходило в XIV-XVIII веках, сегодня уже точно невозможно, ну, просто потому, что мы на порядок лучше питаемся, соблюдаем гигиену и лечимся; причём это все в массовом порядке. Ещё сто лет назад на севере нашей губернии жили люди, при виде парохода начинавшие креститься и кричать что-то типа «диавол огнем пышет» (почитайте, например, записки пермского земца Белдыцкого «В Парме», написанные в самом начале ХХ века). Так что трети населения Европы (да и Африки с Азией) мы точно не потеряем.
Другое дело, что изменилось и наши ценности, а вслед за тем, волей-неволей, и ценности государств. Смерть перестала быть рутиной, жизнь человека после Второй мировой войны в цивилизованном мире возведена в абсолют, и для нас даже самые небольшие человеческие потери стали очень-очень чувствительны. Та же испанка унесла огромное количество жизней (от 17 до 100 миллионов), но, что характерно, власти тех же западных стран и не подумали останавливать ради её предотвращения войну. Да, они вводили карантины, советовали носить маски, но сами перемещали сотни тысяч солдат и рабочих с континента на континент, разнося вирус и творя самую масштабную пандемию в мире из всех нам известных. Да ещё и замалчивая её истинные масштабы, чтобы не провоцировать панику. И, что характерно, мы не помним никаких особых обвинений власти ни в небрежении человеческими жизнями, ни в утаивании правды.
Сегодня совсем иная ситуация. Число заразившихся и, увы, погибших — на два порядка меньше, но предпринимаемые меры (карантины, закрытие границ, мобилизация медицины) выше на несколько порядков. Как говорит и пишет Екатерина Шульман, «правительства стран мира больше не могут позволить себе пустить процесс на самотёк, для своего политического выживания они должны продемонстрировать, что делают всё, чтобы люди не умирали». Это очень точное замечание.
Ну и, наконец, третье. Думаю, мы совершенно иначе воспринимаем нынешние ограничения по перемещению, чем наши предки 100 лет назад, потому что привыкли к постоянной территориальной мобильности. Подавляющее большинство людей начала ХХ века спокойно проводили всё своё время в замкнутых социальных группах, будь то деревня, или небольшой город, или сословно-классовый круг. С одной стороны, контакты внутри такой группы были намного теснее (в том числе и с физической точки зрения, хотя бы в силу скученного проживания больших семей в домах или квартирах), а с другой — между этими сообществами люди перемещались на порядок меньше. Сегодня мы тяжелее переносим отсутствие возможности перемещаться по городу или между городами (а кто-то и — между странами), но нам намного легче избегать прямых контактов с родственниками и соседями. Так что и в этом отношении мы переживаем особый, ещё не ведомый человечеству опыт.
* * *
Говорить о генеральных трендах массового сознания на столь короткой дистанции, да ещё в отношении такого сложного и многослойного общества, как российское, очень трудно, но все же попробуем. Да, есть и алармизм, и пофигизм (что, собственно, очень похоже друг на друга в психологическом плане). Но это, скорее, девиации, не присущие всем поголовно.
Массово чувствуется скорее растерянность, тревожность, усугубляющаяся сломом привычных рутинных практик. Эта растерянность отчасти маскируется новой волной юмора, разнообразных мемов, этих анекдотов нашего времени. Мы с коллегами, кстати, начали их понемногу коллекционировать и анализировать прекрасный социологический материал, дающий понимание многих социальных процессов.
Эта же растерянность проявляется и в повышенном внимании к новостям, сводкам, экспертным мнениям. Не случайно резко возросли рейтинги новостных передач и по телевидению, и в интернете. Тревожность и растерянность, конечно, усугубляется резким ухудшением экономического положения многих и многих россиян. Но в целом это всё — ожидаемые последствия кризисной ситуации. Интереснее, что из этого всего выйдет.
Для меня очевидно, что тревожность будет нарастать при двух обстоятельствах: если людям нечем будет заняться, и, разумеется, если они будут лишены той информации, которой доверяют. Про второе и говорить не буду — настолько это очевидно. А про первое хочется высказаться отдельно. Я, например, против всяческих каникул для школьников и студентов и «нерабочих дней» для работающих людей. Разумеется, по возможности. Да, онлайн-обучение пока не столь эффективно, как хотелось бы. И, разумеется, оно никогда не заменит в полном объёме традиционное образование офлайн. Да, родителям пока плохо и непривычно, они ругают школу, учителей и т.д.; но это всё же занятие, которое со временем станет такой же рутиной, как ежедневный сбор ребёнка на уроки. Лучше такое обучение, чем тупое ничегонеделанье, изматывающее душу и провоцирующее ещё большие страхи.
То же самое и по поводу взрослых: при любой возможности, любая, даже самая примитивная работа «на удалёнке» помогает структурировать время, направлять нерастраченную энергию «в мирное русло», держать людей в тонусе. Могут возразить: не все могут работать удаленно. Отвечу: тут дело, скорее, в фантазии руководителя. Рядовые работники могут во время вынужденного простоя повышать квалификацию, руководители среднего звена — верстать планы и т.д. и т.п. Лишь бы это был полезный труд.
Благодаря пандемии резко возрастает количество и многообразие практик самоорганизации граждан. Даже внутри своего круга знакомых замечаю рост таких горизонтальных форм взаимодействия, как элементарная помощь пожилым — знакомым и соседям по доставке продуктов или тот же пресловутый и многократно обыгранный в интернет-мемах обмен собаками для легализации прогулок. Стремительно возрождаются теневые схемы торговли и оказания услуг. Наконец, просто вырастает некое новое по качеству и масштабу «живое творчество масс» в тех же мемах, постоянных флеш-мобах и блогах. Социальные сети и мессенджеры после пандемии, думаю, выйдут на принципиально новый уровень контента. Возможно, сейчас закладываются и/или развиваются и некие новые формы жизни грядущего века: новые профессии (недавно читал про растущую популярность «онлайн-собутыльников»), новые искусства, новые формы коммерции.
С другой стороны, пандемия актуализировала и ускорила развитие новых практик контроля граждан со стороны государства. Об этом сегодня не говорит только самый ленивый (ну, или самый лояльный к государству) эксперт. При этом ситуация часто напоминает пресловутую присказку про ломание открытой двери: большинство граждан (я в этом уверен) вполне и опасность вируса сознают, и готовы на разумные ограничения, но писанные нормы, спущенные сверху, всегда неизбежно упрощают реальную жизнь, а потому могут казаться (и оказываться) не совсем разумными в глазах сознательного, повторюсь, населения. Думаю, сегодня любой власти надо научиться гибко реагировать на новые явления, слушать людей, учиться у самой жизни и либо убеждением и разъяснением перетягивать на свою сторону (почему, например, нельзя гулять детям у дома), либо находить компромиссы (где и как это можно сделать без угроз заражения). А наказания оставить на самые крайние случаи тупости и безответственности.
Тут есть ещё один сугубо социологический нюанс. По моим наблюдениям, наиболее ответственно и благоразумно в нынешней ситуации кризиса ведут себя образованные и социально ответственные люди. Они чаще ориентированы на научное экспертное мнение, меньше подвержены панике, чаще знакомы с зарубежным опытом, чаще общаются в социальных сетях и т.д. В какой-то мере они и задают тон для всех остальных слоёв населения, но они же требуют и особого подхода, их не осадишь простым окриком, они не будут мириться с ограничениями, если не понимают их рационального смысла. Так что задача номер один для власти на данный момент — найти к ним подход и сделать своим союзником.
* * *
Будем к человечеству справедливыми: оно умеет делать выводы из кризисов. Об этом говорит хотя бы статистика той же самой испанки и covid-19 (см. выше). Но к «самому неприятному» абсолютно готовым быть нельзя, потому что это самое неприятное каждый раз — новое. Далее, если ты только и делаешь, что готовишься к самому неприятному, то рискуешь превратиться в эдакого сумасшедшего выживальщика, который всю жизнь провел в тренировках в лесу, в строительстве бункера на случай ядерной/химической/бактериологической войны, держит дома и обновляет раз в два года запасы тушёнки и крупы, а в перерывах ещё учится стрелять и прыгать с парашютом (шучу). Мне вот интересно, а что ныне делают эти все выживальщики, посты которых мне регулярно попадались в сетях последние пару лет? Они оказались абсолютно готовы? Думаю, нет.
* * *
По поводу «мести природы человечеству»… Как пел мой любимый Тимур Шаов, «А Природа вновь выдумывает вирусы/ Мы снова мрём, но гадим из последних сил». Это, конечно, шутка.
Во-первых, наши предки без антибиотиков и вакцин были точно так же бессильны перед болезнями, как и мы, иначе бы не мёрли миллионами во время эпидемий, а во-вторых, думать о природе в категориях «мести» и «реванша» — точно такой же признак растерянности и тревожности, как неожиданный ренессанс Кашпировского, случившийся давеча.
* * *
Несёт ли нынешний кризис обновление? Конечно.
Ещё раз подчеркну: сейчас наступило время нового творчества во всех его смыслах: юмористического, социального, предпринимательского, управленческого. Абсолютно готовых схем нет ни у кого. Вопрос, какими мы выйдем из кризиса, остаётся открытым. Ответ на него зависит от очень многих факторов, главный из которых — тот тип взаимоотношений, который сложится между властью и обществом.
Наиболее благоприятный вариант для всех я уже описал. Если власть начнёт действовать в большей степени через разъяснения и формирование сознательности, а наказания за ограничения будут вполне разумны и всегда обоснованы (и не в логике законов, которая нормальному человеку чаще всего недоступна, а понятны по-человечески), то у нас может сложиться тот эффект роста солидарности, который некоторые социологи и политологи называют «сообществом судьбы» или «сообществом разделённого опыта», и власть (точнее — конкретные люди, эту власть представляющее тут и сейчас) станут его органической частью. Так бывает в случае тяжёлых побед, например, в войне.
В противном случае «сообщество разделённого опыта» тоже может сложиться, но уже без власти. К тяжёлым воспоминаниям о временах ограничений и кризиса добавится ещё и горькое ощущение, что «нас бросили, над нами измывались, мы были никому не нужны». Собственно, этот вариант развития событий мы тоже знаем, и даже по схожему поводу. Он реализовался в Гонконге в 2003 году, во время вспышки атипичной пневмонии, не менее травматичной для гонконгцев, чем нынешняя пандемия для нас и Европы. Его хорошо описал американский социолог Питер Бэр, наблюдавший всё это изнутри. Китайские власти повели себя так, как привыкли: жёстко, закрыто, недемократично. В итоге, по мнению Бэра, в Гонконге сформировалась такая солидарность граждан против властей, которая подпитывает протестные движения до сих пор. Да, ту пневмонию победили, но вместо солидарности осталось только взаимное недоверие и подозрительность.
В общем, я бы сформулировал эту дилемму ещё жёстче: сегодня у властей, особенно у местных, появился уникальный шанс доказать всем нам, что они нужны и достойны уважения. Но этот путь лежит через убеждение, а не через наказания.
Подпишитесь на наш Telegram-канал и будьте в курсе главных новостей.