Павел Лукша: У нашей системы образования истёк срок годности

— Павел, как и почему вы заинтересовались образованием? В чём лично для вас нерв и смысл этой темы?

— Я по образованию экономист, занимался темами системного мышления и долгосрочной стратегии. Мне было интересно, каким образом организации решают, в какие проекты делать инвестиции. Это ключевой вопрос в бизнесе, от которого зависит, в каком мире мы будем жить. Чуть больше 10 лет назад мне стало ясно, что большая часть бизнес-ошибок связаны с тем, что люди не умеют долгосрочно мыслить. Из-за этого под угрозой полноценного развития оказываются две сферы.

Первая — это будущие поколения. Наших детей продолжают учить неправильно, не тому. Чем дальше мы движемся, тем яснее становится, что наша модель образования устарела, потому что перестала соответствовать направлению и скорости развития мира.

Вторая сфера — экология. Главный вопрос современности заключается в том, как мы соотносим себя с нашей планетой, переживающей сегодня всевозможные кризисы. Меняется климат, состав атмосферы и воды, что может привести к так называемому шестому вымиранию. То есть ключевые виды живых существ начнут исчезать, и, может быть, Земля станет необитаемой, потому что в течение ближайших 50—60 лет мир может стать непригодным для жизни человека. И нам некуда убежать. Мы пока не можем колонизировать Марс или заменить технологиями ресурсы, которые нам даёт наша планета.

Если мы хотим эти две проблемы решить, нам нужно поменять образование. С его помощью мы сможем подготовить людей к будущему и начать решать главные проблемы современности.

Таким образом, образование для меня — это научный и управленческий интерес, а также очень личная история, потому что я понимаю, что это про моё будущее, будущее моих детей, моих близких. Я хочу, чтобы мы жили в процветающем, а не в разрушающемся мире, который нам нужно создавать самим.

— Много ли у вас союзников? Судя по новостям из раздела «Политика», многие сильные мира сего больше разрушают, чем созидают. И вопросами образования если и готовы заниматься, то явно не в первую очередь.

— У меня есть немало союзников. Людей, целенаправленно творящих зло, не так уж много. Если человека, которого мы считаем злодеем, спросить лично, как он считает, правильно ли поступает, то ответ, скорее всего, будет примерно таким: «Я решаю свои задачи». То есть такой человек механически выполняет свою функцию и не думает о последствиях.

Вторая причина, по которой люди могут разрушать, — недостаточная информированность. Они просто не понимают, что продолжение нынешних моделей производства в энергетике, потребительская экономика — это тупиковая ветвь развития цивилизации. Чем дальше мы движемся по этому пути, тем ближе мы к собственному концу.

Радует, что много и тех, кто пробуждается. Не будем забывать, что есть так называемый эффект критической массы. Не так важно, сколько сторонников. Здесь дело в динамике. Есть экспоненциальные процессы. Сначала есть маленькое семечко. Потом из него вырастает огромное дерево. Потому что клетки делятся, биомасса увеличивается, появляется большое живое существо.

Есть известная загадка. Кувшинки заполняют пруд, удваиваясь. Если на 30-й день они заполнили весь пруд, то на какой день они заполнили половину пруда? Ответ: на 29-й. То есть, когда динамика роста набрана, всё происходит достаточно быстро. А сначала это медленные-медленные шаги.

Так и с людьми. На первых этапах важно, чтобы было достаточное количество людей, действующих вместе, размышляющих вместе, создающих новые практики. Именно они начинают вокруг себя порождать критическую массу единомышленников. Они вместе создают концентрацию коллективного намерения, которое необходимо направить в нужное русло.

— Возвращаясь к главному интересу вашей жизни, что не так с образованием?

— По всему миру в примерно похожей ситуации находятся страны, которые выстроили у себя индустриальную модель образования. Она появилась 200—250 лет назад в национальных государствах с развитием индустриальной экономики. Быстро развивающаяся система массового производства требовала стандартной рабочей силы, которая была основой экономического развития. Образование выполняло главный запрос своего времени. А именно: в течение последних 200 лет главная задача образования состояла в том, чтобы воспитывать способность подчиняться. От этой способности зависело благополучие государства. Граждане должны были знать законы, быть лояльными и в любой момент быть готовыми умереть за своего правителя. То же самое на заводах, где важно, чтобы люди не рассуждали, а эффективно работали на станках.

В XXI веке эта модель перестала работать. Основным двигателем прогресса стала креативность, то есть способность порождать сложный нестандартный продукт. А основным способом организации деятельности стали глобальные сети, выходящие за рамки отдельных государств.

Реальность такова, что мы живём в новом мире. Нам нужны люди, способные работать в условиях повышенной неопределённости, способные брать на себя ответственность, творить новое. При этом вся наша система образования направлена на то, чтобы «вытравлять» из людей эти способности. Сейчас нам нужно развернуть эту систему на 180 градусов и запустить новую систему, в которой каждый человек признан уникальным, развивается по своему уникальному маршруту, персональным способностям каждого уделяется максимум внимания.

Чтобы всё это случилось, нужно перестроить систему образования: переучить учителей, изменить способ преподавания, создать другую систему оценок, иначе организовать учебное пространство, в котором дети могли бы быть развёрнуты друг к другу, а не направлены к учителю. Кроме того, должна быть изменена классно-урочная система, когда все знания «порезаны на куски» в 45 минут. Потому что выяснилось, что лучше всего непрерывно находиться в одной теме, занимаясь при этом разными делами, не прерываясь, если в этом нет необходимости.

Пожалуй, главная сложность состоит в том, что у нас уже есть сформировавшаяся система образования. Если бы мы создавали актуальную в XXI веке систему с нуля, мы, например, не задавались бы вопросом, как нам изменить учебники. Мы спросили бы, нужны ли нам учебники. Ведь мы живём не в эпоху Гутенберга, когда книга — главный источник знаний, а в эпоху интернета. Возможно, обучение лучше выстроить на реальном опыте.

То, о чём я говорю, понимают одновременно в России, в США, в Европе, в Азии. И везде есть попытки перехода к новому образованию без ломки старой системы. В том, как это происходит, заключается специфика разных стран с их ограничениями и прорывами.

— Какая страна наиболее успешна в этих попытках?

— Это не совсем корректный вопрос. Единицей того, что успешно, является не страна. Сравнивание стран друг с другом в новой парадигме не имеет никакого смысла. Это имело значение при национально сфокусированной системе образования. Да, национальные рейтинги существуют до сих пор и ещё будут иметь значение лет 20—30. Но сейчас важно понимать, что главным пространством, где происходит современное образование, являются не страны, а территории: города и городские агломерации. Например, Большой Нью-Йорк, район залива в Сан-Франциско, метрополии Лиона и Парижа, Москва с агломерациями, Пермь с прилегающими городами. Территории, в свою очередь, взаимодействуют с некими глобальными союзами и образовательными платформами.

Поэтому спрашивать надо, где заготовки этих платформ и где наиболее интересные территории. Большие города уже собирают внутри себя новые образовательные модели, которые существуют наряду с государственной системой образования. Вместе с этим там работают некие структуры, которые связывают всё это между собой и дают возможность людям получить максимум от всевозможных образовательных маршрутов.

— Где сейчас наиболее интересные образовательные экосистемы? Можно ли их опыт применить в России?

— В Азии. В Японии, на Тайване, в Гонконге есть, на мой взгляд, прекрасный опыт образования для пожилых людей с вовлечением местных сообществ и городских функций, когда проекты реализуются непосредственно в городской среде. Я думаю, что это очень правильный подход. Мы думаем, что обучение — это только про школу и университет. В действительности важно перейти к позиции, что мы обучаемся всю жизнь и что нам нужно компетентное сопровождение в этом.

Если мы говорим про образование, сцепленное с потребностями новой экономики, где есть интересные технологические кластеры, то это, конечно, Калифорния, Бостон, Нью-Йорк, Колорадо, Израиль. Все они так или иначе являются связующим звеном с работодателями, которые готовы инвестировать в подготовку квалифицированных кадров.

Все говорят про успех финской модели образования. Они действительно успешно перестроили старую систему. Это связано с тем, что в этой стране научились не концентрироваться на результатах обучения как таковых, а сместили внимание к смыслу образования. То есть главный вопрос для них заключается в том, зачем учиться. При таком подходе мы не просто изучаем математику, а делаем это в контексте наших потребностей. Это правильная установка.

— Это правда, что финны взяли за основу советскую модель образования?

— Это неправда. Когда люди не готовы идти в будущее, они блокируют у себя способность учиться чужому опыту и ищут подтверждение тому, что когда-то существующее у нас в прошлом и имеющееся в настоящем образование самое лучшее. Прекрасный пример — ректор МГУ, который не верит в международные рейтинги университетов и каждый год нанимает компанию, которая придумывает ему рейтинг. В нём МГУ занимает третье место в мире. Ректору это удобно, чтобы не меняться и показывать этот рейтинг лицам, принимающим решения. Это я к тому, что придумать можно всё что угодно, если ты хочешь обосновать, почему ты не хочешь меняться.

— Как будет меняться фигура учителя в системе образования XXI века?

— Есть разница между человеком-авторитетом и тем, кому подчиняются. Система образования учит подчиняться анонимной фигуре власти. Что происходит в школе? Ребёнок приходит в школу, ему говорят: сиди смирно, спину держи прямо, руки сложи на парте. Но это не естественные позы. Ему говорят: не отвлекайся, смотри на доску. А ребёнку присуща любознательность, вот он и смотрит по сторонам. Дальше его учат читать неинтересные ему книги и зубрить. И вот человек выходит из этой системы, и ему говорят: будь творцом, проявляй инициативу! Естественно, что он упрётся в свои собственные ограничения, потому что его так надрессировали.

Дрессирует безличная фигура, но есть личные отношения. И даже в нашей системе есть гениальные педагоги, которые считают, что ребёнка надо любить и тогда всё получится. Такие педагоги не подавляют ребёнка, а поднимают его до своего уровня и дают ему возможность вырасти. Это, разумеется, в должностной инструкции не написано. Это каждый педагог решает для себя сам.

Логотерапевт, психолог Виктор Франкл однажды на заседании Международной ассоциации психологов сделал доклад о внешней оценке. Он звучал примерно так. Когда мы оцениваем людей реалистично (например, я понимаю, что в 90% случаев ты можешь мне врать), это поощряет человека быть ещё ниже этой планки. А если человеку давать понять, что мы в него верим, то он начинает тянуться к лучшей версии себя. То есть оценка может быть формирующей. Такая оценка не обезличена. Она приходит с человеком. И роль учителя в том, чтобы мотивировать, сопровождать процесс развития и показывать мир знаний. Это всё возможно только в одном случае — если учитель сам является ролевой моделью постоянно развивающегося в течение жизни человека. Если учитель индустриальной эпохи — это солдат, который сам не имеет никакого желания развиваться, то в новой системе учитель — это вдохновляющая фигура.