Олег Згогурин: Два сапога пара

Мы приехали в Пермь в 1987 году после консерватории и стали квартетом «Каравай». Через некоторое время заведующий музыкальной частью Пермского ТЮЗа Михаил Гольдберг рассказал, что в театре решили ставить сказку «Как Баба-Яга сына женила», и Михаил Юрьевич Скоморохов хочет включить в спектакль фольклорные песни, которые актёры будут петь вживую.

Мы договорились о встрече, но нас предупредили: режиссёр тиран, будет резать, сокращать количество музыки. Первая встреча была посвящена выбору песен. Я позвал Ирину Кулёву, которая тогда была у нас солисткой (теперь она руководит фольклорным ансамблем «Воскресение»). Ирина, зная суровый характер Михаила Юрьевича, дрожала как осиновый лист; а Скоморохов был в хорошем расположении духа и выбрал больше десяти песен. Этот фольклорный материал нужно было аранжировать.

На репетициях мы с актёрами сдружились, много хулиганили, искали интересные решения — например, выход Агича в ро′ковых ритмах. Ребята схватывали на лету, отлично чувствовали стилистику.

Я всё ждал, когда же Михаил Юрьевич начнёт сокращать количество музыки. Вышли на сцену, заиграли, ребята запели, и тут Скоморохов спрашивает: «Сколько куплетов в этой песне?» — «Три». — «Добавьте ещё два!» Михаил Юрьевич меня не только этим удивил: он сам напевал эти песни очень чисто, а, когда я услышал частушки в его исполнении, понял, что режиссёр — поющий!

Это была наша первая большая работа с ТЮЗом. Мы оформили весь спектакль, и на премьере среди маленьких детских головёнок торчали четыре наши большие. Достойная работа получилась, и спектакль идёт уже столько лет!

Песни эти живут до сих пор не только в спектакле, но и в концертном варианте — их исполняет ансамбль Ирины Кулёвой, часть вошла в наши программы «Росстань» и «Бабушкины песни», а ещё мы выпустили в Дании диск «Бабушка Матрёна», там тоже есть песни из этого спектакля.

Однажды встречаю Михаила Юрьевича на Сибирской. Он говорит: «Хочу «Чонкина» поставить, зайди, посмотри материал».

Это была очень серьёзная работа. Мы несколько месяцев провели в театре. Помню, на обсуждении то ли в Екатеринбурге, то ли в Москве было сказано: музыки в спектакле много, но ничего лишнего.

Скоморохов хотел, чтобы мы, музыканты, вышли на сцену как актёры, и мы отважились, хотя и понимали, какие из нас актёры.

Я переживал, как мы сыграем марш, который должен исполнить оркестр НКВД. Мы для себя определили, что это оркестр самодеятельный и должен звучать, как бубен и утюг. Но домры и балалайки всё равно не могут так звучать...

Долго искали тему любви Нюрки и Вани. Классика не подходила, народные песни тоже, сами пытались что-то сочинить — не вышло. Однажды говорю ребятам: «Завтра на репетиции сыграем композицию «Никуца» — это итальянская песня о любви, которую мы привезли с Сицилии. В ней есть изюминка. В гармониях, в тембрах балалаек и домр она приобретает русский колорит: и знакомая, и незнакомая, щемящая. Помню выражение лица Михаила Юрьевича, когда он услышал «Никуцу»: то, что надо! Сицилийская мелодия органично вошла в «Чонкина», стала лейтмотивом спектакля.

Когда сдали «Чонкина» и работали по пять спектаклей в месяц, почувствовали: с театром мы сроднились.

Прекрасная была работа над спектаклем «Золочёные лбы»! Когда я прочитал сказку, подумал: ну, забавная, но что с ней можно сделать? А Михаил Юрьевич обнаружил в ней и социальную драму, и сарказм, и сатиру.

Сколько всего вошло в спектакль! Детвора хохочет, когда мы играем мелодию «Нокиа». Детскую песню о дружбе мы перевели в романс, в марш, в кадриль, а в финале я играю её мотив на балалайке отдельными нотами, словно капельки падают. Чуть другая гармония, другие акценты — и песня звучит трагически.

Последняя наша работа с ТЮЗом — водевили «Беда от нежного сердца». Музыку для спектакля написал композитор из Питера Вячеслав Круглик. Мы любое произведение, даже написанное специально для нашего состава, всегда редактируем: хочется звучать как большой симфонический оркестр, хотя нас всего четверо. И паузы я терпеть не могу, а композитор написал двадцать тактов паузы! Я ему сказал, что могу играть по три звука там, где написан один, и мы взяли на себя смелость играть по-своему. Композитор это воспринял нормально, понял ситуацию, хотя и не ожидал такого преображения. Помню после премьеры вопрос в его глазах: «Это я написал?» Я его поспешил уверить: «Это ваша музыка от и до!»

ТЮЗ стал для нас родным местом. Без театра мы уже не мыслим своей жизни, скучаем без него.

Как-то я шутя сказал Анатолию Пичкалёву, который тогда работал в оперном театре: «У нас большой театральный опыт, мы можем и у вас попробовать что-то сделать». А он ответил: «Вы же тюзовские! Два сапога пара: ТЮЗ — это «Каравай», «Каравай» — это ТЮЗ».