Жанна, удиви меня!

В год 15-летия Международного Дягилевского фестиваля — как ни крути, дата круглая — вполне закономерно задаться вопросом: «Что изменилось?» И ответить на него подобно социологу Иммануилу Валлерстайну, который на вопрос о том, что изменилось в истории человечества за тысячи лет, произнёс: «Всё. Ничего». В устойчивую концепцию фестиваля, выведенную из фразы Дягилева, бросившего как-то Кокто: «Жан, удиви меня!», ежегодно вплавляются всё новые произведения, имена, спектакли, способные не просто удивить — перепахать.

Открылся фестиваль российской премьерой спектакля «Жанна на костре» Артюра Онеггера и Поля Клоделя в постановке известного драматического режиссёра с внушительным опытом работы в оперном театре — Ромео Кастеллуччи. В России постановку ждали с момента её появления в Лионской опере в январе 2017 года. «Жанна на костре» — совместный проект или, как сейчас говорят, копродукция Пермской оперы и нескольких европейских театров: Лионской оперы (Франция), Театра Ла Монне / Де Мюнт (Бельгия) и Театра Базеля (Швейцария), именно поэтому спектакль можно увидеть в Перми.

История создания музыкального произведения напрямую связана с Россией и именем Дягилева, поскольку оратория была заказана Артюру Онеггеру Идой Рубинштейн, меценаткой и участницей «Русских сезонов», желавшей, несмотря на отсутствие балетного и оперного образования, выходить на сцену только в заглавных партиях (премьера оратории «Жанна д’Арк на костре» с участием Рубинштейн состоялась в 1938 году в Базеле). Для неё были созданы «Шехеразада» Фокина и «Болеро» Равеля — Нижинской. Астеничная фигура Иды Львовны запечатлена на одном из самых известных портретов Серова.

Значимое европейское сценическое воплощение оратории, осуществлённое ещё при жизни Онеггера и Клоделя, принадлежит Роберто Росселлини — спектакль и фильм, где Жанну играет Ингрид Бергман (кстати, критика, по воспоминаниям Бергман, камня на камне не оставила от постановки).

С рождением спектакля и непосредственно Идой Рубинштейн связана забавная история: по задумке Поля Клоделя, Жанна д«Арк в течение всего представления (а это 70 минут сценического времени) должна была быть привязана к столбу. На вопрос Ингрид Бергман: «Почему вы решили держать Жанну привязанной в течение всей оратории?» — тот улыбнулся и ответил: «Это месть». Ему захотелось узнать, так ли хороша Рубинштейн в искусстве пантомимы, как о ней говорят.

Оратория время от времени исполняется в России, в роли Жанны д’Арк на сцену в концертной версии выходили Ксения Раппопорт (2009), Чулпан Хаматова (2016).

Освободить образ Орлеанской девы от множества интерпретаций и мифических наслоений, представив его во всей наготе и мощи человеческого, — так сформулировал свою задачу Ромео Кастеллуччи. Уже в названии спектакля режиссёр декларирует мысль о том, что Жанна д’Арк давно превратилась в литературный персонаж и не принадлежит себе подлинной, поэтому родовое имя ей не нужно. Если Жанна на костре, понятно, о какой Жанне речь. В желании Кастеллуччи очистить образ девы от многочисленных трансформаций можно усмотреть важное пересечение с тезисами Теодора Курентзиса, считающего, что чем более исполняемо то или иное музыкальное произведение, тем сложнее в дальнейшем оно поддаётся полноценному воплощению. Первоначальный замысел композитора проходит через интерпретаторов: дирижёров, музыкантов оркестра. Зачастую признанный эталонным вариант исполнения довлеет над последователями, и они уже не столько осваивают партитуру, сколько освобождают её от предыдущих трактовок.

За поднятым занавесом тишина, школьный класс с неуютными люминесцентными лампами и часть коридора. Из звуков только лай собаки, шаги учительницы, изредка гул автомобильного мотора… Вдруг звонок, и девочки, только что сидевшие за партами, переговариваясь, покидают их. Появляется усатый худощавый уборщик. Прихрамывая, он наводит порядок, подметает, составляет вместе столы и стулья, а потом, словно боясь опоздать на сеанс воспоминаний, торопливо выкидывает мебель из класса. Освобождает стены от всего, что может напоминать о школе, превращая класс в тюремную камеру, а себя — в Жанну. Школа — здесь дети узнают историю о национальной героине Франции: она в сияющих доспехах с мечом в руках объединила страну, она наравне с мужчинами сражалась на поле боя, наверняка она была похожа на мужчину (неудивительно, что у неё усы). В какой-то момент Жанна, обмотанная полотенцами, с венцом на голове, сделанным из школьного растения, и с поднятой левой рукой превращается в карикатуру на саму себя, растиражированную статую святой, не знающей сомнений.

Оратория состоит из 11 частей: цепь воспоминаний-картин, по замыслу Клоделя, должна была превратить Жанну из девушки-пастушки в католическую святую. Иначе у Кастеллуччи: он из католической святой, из этой белоснежной статуи, как из кокона, достаёт живую девушку, страшащуюся смерти, вопрошающую брата Доминика (играет Дени Лаван — ред.) перед казнью: «Что я сделала?»

Вслед за своей героиней, очищающей класс, отрывающей от пола доску за доской и добирающейся до земли, режиссёр, планка за планкой, шнурок за шнурком, срывает доспехи и обнажает воительницу, добираясь до нагого беззащитного тела. Жанна полностью обнажена, её нагота ранит, это та же боль, какую испытываешь глядя на документальные кадры с раздетыми перед газовыми камерами людьми.

Звучат голоса, но на сцене одна Жанна, режиссёр выводит вокалистов за пределы сценического пространства. Буквально. В Лионе хор и солисты находились в отдельном помещении, откуда звук транслировался на сцену. Теодор Курентзис разместил их в боковых ложах первого яруса. Зрители оказываются внутри этих голосов: народа — он призывает Жанну к подвигу, а потом называет ведьмой и бросает в костёр; судей, изображённых авторами аллегорическим зверинцем — Свиньёй (обыгрывалась фамилия судьи-епископа Кошон, cochon по-французски «свинья»), Ослом и баранами; святых — Катерины, Маргариты и Девы Марии, ободряющих Жанну. Музыка Онеггера, составляющая плоть спектакля, вобрала в себя многое из того, что накопило музыкальное искусство к первой половине XX века: григорианский хорал соседствует здесь с хоровой полифонией, народные песни — подлинные и сочинённые композитором — с пародией на оперную ариозность и джазовые ритмы, легкожанровые мотивы с прозрачной лирикой.

В тюремной камере перед страшной казнью Жанна абсолютно одинока среди звучащих голосов. Она бродит вдоль стен, вытаскивает на сцену мёртвого бутафорского коня, на котором скачет, лёжа на боку, вспоминая себя в пылу битвы, выдёргивает кран из батареи на стене и, подставляя лицо под струи воды, ощущает их каплями майского дождя. Кастеллуччи показывает зрителю одиночество — бесконечное, как космос. Хочешь помочь — и не можешь, ведь это только спектакль, а ты всего лишь зритель. Наверное, то же чувствовал Арсений Тарковский, написавший:

«Пускай меня простит Винсент Ван Гог
За то, что я помочь ему не мог,

За то, что я травы ему под ноги
Не постелил на выжженной дороге,

За то, что я не развязал шнурков
Его крестьянских пыльных башмаков,

За то, что в зной не дал ему напиться,
Не помешал в больнице застрелиться».

Героиня вечера, наравне с Жанной, безусловно, исполнительница этой роли Одри Бонне. Что такое для артистки провести весь спектакль обнажённой, можно только представить. Но насколько целомудренны и красивы были любые движения актрисы! Это была не та красивость, что заучивается перед зеркалом, то была подлинная красота, идущая от понимания роли и сопричастности происходящему. Наверное, именно так выглядит торжество духа над плотью.

Теодор Курентзис, сам того не желая, тем не менее стал частью происходящего на сцене. Он то вырастал над оркестром, то пропадал в недрах оркестровой ямы, и видимыми оставались лишь его говорящие дирижёрские руки. Но никакой магии, лишь великолепно, со всей мощью, звучащий оркестр: профессиональный, сосредоточенный на своём лидере.

Настоящее искусство, как считает современный классик Евгений Водолазкин, — это выражение невыразимого, того, без чего жизнь неполна. А стремление к полноте выражения — это стремление к полноте истины.

Все создатели спектакля смогли выразить невыразимое и, безусловно, достигли истины!

Материалы по теме

«Жизнь — это череда ролей»

Интервью с Дени Лаваном, звездой французского театра и фильмов Леоса Каракса, о повседневности и мистике