Ольга Романова: С Пермью у меня всё серьёзно
Ольга Романова, если кто ещё не в курсе, — знаменитый российский журналист. Но наибольшую известность она получила благодаря тому, что совершила по нынешним временам чудо: вытащила из тюрьмы своего мужа — Алексея Козлова, незаконно осуждённого по заказу бывшего бизнес-партнёра. Козлов отбывал срок в колонии-поселении неподалёку от Губахи, поэтому Пермь теперь для Ольги Романовой — практически родной город.
В очередной раз Романова побывала в Перми 5 декабря, выступив с публичной лекцией «Русская тюрьма: опыт свободы». Хотя слово «лекция» тут не совсем уместно. Скорее, Романова просто поделилась своими размышлениями о том, почему в России на глазах у всех можно безнаказанно обманывать, сажать и убивать людей.
Ольга Романова:
— С Пермью у меня всё серьёзно. Неоднократно даже думала о том, чтобы перебраться сюда жить. Я влюбилась даже не в место, а в то ощущение, которое у меня оставляют люди здесь. Упорствую на произношении «Перм», хотя знаю, что говорю неправильно. Так я пытаюсь сохранить хотя бы остатки своей идентичности, чтобы вам совсем уж не сдаваться.
Я вообще-то больше исследователь. Журналист — это просто образ жизни.
История русской тюрьмы циклична. Каждое поколение российской власти плодит свои тюрьмы и своих «кровных» заключённых. Следующее поколение власти этих заключённых канонизирует. Началось всё с первого русского политзаключённого Максима Грека. Его освободил царь Иван Грозный, который таким образом решил пойти поперёк решения своего отца, заточившего Грека. Первая русская «политическая яма» была в Ныробе — там сидел боярин Михаил Романов. И уже тогда ныробским крестьянам было понятно, что вот этого, в яме, надо во что бы то ни стало кормить, а «товарищам опричникам» было понятно, что его надо во что бы то ни стало гнобить. Колесо репрессий крутится с тех самых пор, по кругу, повторяясь снова и снова. Откуда это в нас?
Ко мне приходят студенты, которые получают второе высшее образование. Это платное образование, они его выбрали осознанно, и меня предупреждали, что из преподавателей они выжимают все соки, потому что хотят получить за свои деньги максимум знаний за единицу времени. Заговорили про Уотергейский скандал. Оказалось, они не в курсе, что это такое. Я показала в одном лице Рэдфорда и Хоффмана из оскароносного фильма «Вся президентская рать». Вот, мол, президент Никсон незаконно прослушивал штаб своих конкурентов на выборах, а потом лжесвидетельствовал в суде. Пауза. Студенты спрашивают: «Ну, и? Скандал-то в чём?» Они не понимают! Поэтому я сейчас читаю им 10 заповедей на примере самых успешных медиахолдингов. Объясняю, почему 10 заповедей являются самой успешной бизнес-стратегией. В долгосрочной перспективе.
С помощью 10 заповедей можно бороться и с правоохранительной системой. Не поддаваться унынию, например. Посадили мужа? Пойди и купи себе красное платье и в этом платье явись с улыбкой в их кабинеты. Они же ждут от тебя, что ты будешь плакать, унижаться, просить. А к такому поведению они не готовы.
Нет ни одной приличной русской биографии без тюрьмы. Это лучше всего понимал Чехов, который по доброй воле отправился на Сахалин. Потому что если ты не был в тюрьме — что ты понимаешь о российской жизни?
Мы, «Русь Сидящая» (неформальное объединение родственников заключённых, которые пытаются доказать незаконность приговоров — ред.), никогда не будем организацией в формальном, «банковском» смысле. Потому что знаем, что в тот же момент нас и прикрутят. Мы называем друг друга «зэчки».
Любая история посадки начинается с ошибки. Нет, я не говорю — с преступления. Но где-то на жизненном пути любой человек совершает ошибку. Пожадничал. Связался не с тем партнёром. Не на той женился или, наоборот, изменил жене. Поэтому очень важно покаяться. Пришла к нам однажды женщина. Вот, муж такой честный предприниматель, занимался благотворительностью, платил налоги, а его закрыли по дикому уголовному обвинению. Начинаем разбираться. Бах! А оказывается, налоги-то он и не платил. Ну и кто теперь поверит, что ты, допустим, детей не убивал? Признайся в том, что совершил грех или ошибку, совершил то-то и то-то. Но вот этого — не делал.
Когда-нибудь люди, знакомясь друг с другом, будут спрашивать: «А вы в 2000-е по какой статье сидели? Ах, ни по какой? Стучали, значит…» — и тихонечко так отодвигаться.
Сегодня стыдно быть женой прокурора. А уж если так вышло — ну, терпи, милая.
Беседовала с одним следователем. Он мне говорит: «Через 10 лет уже все сядут». Он почему-то думает, что он — нет. Они не помнят, как это было с Ягодой, Ежовым, Берией. Они не понимают, что мы у них скоро закончимся, а аппетит останется. Их ведь интересуют не кто-нибудь, а люди со средствами. Значит, они непременно переключатся друг на друга — силовиков, не помнящих ничего. Это идёт уже сегодня — вся эта грызня СК и прокуратуры.
Сначала я была верным последователем партии «Нах-Нах!» (сторонники игнорирования выборов как заведомо нечестных — ред.). Но так получилось, что на выборах целый день провела на участке наблюдателем. Боже мой, что они вытворяют! Они же не стесняются никого — ни журналистов, ни наблюдателей! И ведь кто это делает — учителя, завучи, которые учат наших детей, потому что основная часть избирательных участков находится в школах. Их никто не расстреляет, не посадит, если они откажутся заниматься этими подтасовками — даже с работы, скорее всего, не уволят. Но они соглашаются. Лишь бы только их не ругали.
Помните: «Белые придут — грабят, красные — грабят. Куда бедному крестьянину податься?» На самом деле «бедные крестьяне», которые решили не пачкать руки, не ходить на выборы, не иметь с этим ничего общего — тоже попали в капкан. Те, кто хочет остаться в стороне, быть со всеми милым, ни с кем не ссориться, в случае чего — заплатить, откупиться, они на самом деле не выходят из своей тюрьмы. Я знаю многих, кто в заключении остаётся свободным человеком. А по улицам ходят тысячи заключённых в своих внутренних тюрьмах.
После выборов на меня накатило предчувствие гражданской войны. Гражданская война — она очень близко, когда одной части общества всё равно, что она делает с другой частью общества. Судьи судят не людей, а каких-то недочеловеков. Избиратели — тоже не люди, с ними можно делать что угодно. Учителя учат абы как, врачи лечат не людей, а неизвестно кого. Это не может долго продолжаться.
Когда я поняла, что Путин — это теперь навсегда, и отошла от шока, стала это использовать. Когда я захожу в их кабинеты, начинаю разговор со слов: «Ну почему вы так Путину вредите!» Они несколько напрягаются. Ну, а почему нет? Они же нас всерьёз Путиным пугают — вот и мы направляем их оружие против них самих. Только в виде шутихи. Вот Медведевым пугать было бесполезно: пустым местом никого не напугаешь. Они раньше нас поняли, что он пустое место, потому так спокойно игнорировали все его «либеральные» поправки.
Почему я говорю «они»? Почему так старательно отделяю их от нас? Потому что мы не занимаемся людоедством. Конечно же, мы не такие как они.
Никак не идёт из головы история Розенштрассе. Это такая улица в Берлине. Геббельс, кажется, к 47-летию Гитлера решил сделать ему подарок — освободить всю страну от евреев. Но день рождения приближался, а евреев было ещё много. И вот их к этому сроку единовременно привезли в эту тюрьму, чтобы потом отправлять в Освенцим. К этой тюрьме стали приходить немецкие фрау и требовать, чтобы им вернули мужей. Тысячи фрау, каждый день. Под этим давлением женщин в октябре 1943 года Гитлер был вынужден часть из них вернуть. Некоторых привезли из Освенцима. Нас тоже много. Мы есть в каждом городе. В основном, женщины — среди нас только один мужчина, который бьётся за свою жену. Пока мы освободили 10 человек. Это очень мало. Но все 10 — за последний год. Значит, что-то начинает происходить.
Когда вокруг какого-то заключённого начинается большая общественная активность — могут и выпустить. Просто чтоб не связываться, чтоб не портил картину. Сначала, конечно, будут уговаривать, торговаться, что-то предлагать. Потом прессовать. Но пресс мы уже умеем снимать. Как? В диктофон не скажу, только на ушко.
Как известно, в 99,8% случаев наши суды выносят обвинительные приговоры. Но когда случается, что мы оказываемся на процессе, который заканчивается с результатом из тех 0,2% — трудно передать, что там происходит. Все вскакивают, кричат от радости, говорят слова благодарности судьям. И те, вы не поверите, выходят, как «на бис», кланяются, с благодарностью принимают эту радость. Им приятно. Мы спускаемся вниз — а там буфетчицы из суда столы уже накрывают, им тоже приятно. Надо хвалить людей, которые совершают такие поступки. Даже если они делают это один раз в жизни.
Меня очень занимает история судьи Данилкина. Летом 2010 года, в разгар слушания по второму «делу ЮКОСа», на него выходили очень серьёзные переговорщики. Нет, это не представители государства или, наоборот, бизнеса. Это была группа достойных учёных. Они говорили ему, что если он вынесет решение по совести, по справедливости, то это будет для него только благом. Данилкин вдовец, у него взрослый сын, который будет гордиться отцом. Он войдёт в историю, получит уважение мирового сообщества, его будут приглашать с лекциями в лучшие университеты мира. Это путёвка в новую — нет, не богатую, просто новую жизнь. Данилкин слушал, кивал. Но сделал вот такой выбор. Я не понимаю почему.
Шарль де Голль в своё время за одну ночь убрал всех судей и назначил новых. Да, они были не такими опытными, некоторые даже не имели соответствующего образования, но это всё равно было лучше.
После второго приговора по «делу ЮКОСа» из Хамовнического суда стали увольняться молодые девчонки. Самая известная — Наталья Васильева, которая покаялась в прессе. Другие каялись в церкви. Приходили и к нам. Я всё никак не могла понять — почему они увольняются? Оказывается, надо сказать за это спасибо нашему ТВ с его битвами экстрасенсов. Мать Ходорковского прокляла этот суд, и они испугались страшного материнского проклятия. Я своим «зэчкам» говорю теперь: шейте кукол вуду, когда идёте на процесс, и втыкайте в них булавки.
Чтобы вырвать мужа у системы, этому надо посвятить всё время, всю жизнь. Это сложно. Когда на тебе работа, дети — у тебя выбор: либо заниматься детьми, либо тюрьмой. Именно поэтому некоторые бросают мужей — потому что иначе не выживут дети.
Готовимся с мужем ко второму суду. Уже выиграли суд в Лондоне, арбитраж. Уже возбуждено дело по лжесвидетельству в отношении тех, кто фабриковал его первый приговор. И сегодня ситуация обстоит таким образом: если не посадят его — надо сажать их. Значит, посадят его, ведь система своих не сдаёт. Но даже не это главное. Главное — на его примере преподать всем остальным урок: не выступайте, не рыпайтесь.
Алексей находится под подпиской о невыезде, поэтому вариант уехать за границу исключён. Честное слово для него очень важно. Да, его случай подпадает под целый ряд международных норм, которые позволяют ему уехать, но он не уедет всё равно. Потому что это было бы частично признанием поражения. Я горжусь своим мужем. Раньше думала — ну, муж как муж. А как проверишь, если не в тюрьме? Войны-то нет. Точнее, она есть, только называется «стабильность».
Сегодня уже доказано в суде, что наш заказчик, бывший сенатор Слуцкер, приговорил Алексея. В суде Лондона фигурировала справка о том, что Алексей якобы был убит во время этапирования из Тамбова в Пермь. Так бы оно и случилось. Раньше я не могла этого рассказывать, но сейчас расскажу. Я уже знала тогда об этой «особенности» этапа моего мужа. И в свете этой особенности пошла к губернатору Чиркунову. Он попросил написать на листочке всё, что я знаю по этому поводу. Я написала. После этого муж поехал в одну зону, а его документы — в другую. Конечно, я ещё и к разным генералам ходила, и то же самое им на листочках писала. Так что достоверно знать, кто именно помог спасти Алексея, не могу. Не спрашивать же теперь об этом.
Сейчас у меня тоже есть распечатки телефонных разговоров, явки-пароли. Я приехала в Пермь, уже зная березниковский адрес и имя будущего убийцы моего мужа. При этом я не уверена, что это знание нас от чего-то страхует. Сергея Магнитского убивали на глазах у всей страны. Наталью Эстемирову — тоже. Сейчас на глазах у всей страны убивают предпринимательницу Наталью Гулевич: она уже лишилась почки и мочевого пузыря, а её всё равно держат в тюрьме. Убивают Станислава Канкия. При этом выпускают лечить насморк рецидивиста Тюрина, гражданского мужа члена политсовета «Единой России» Максаковой. Всё это происходит на наших глазах, в открытых судебных заседаниях. Я другой такой страны не знаю, где такое возможно. Разве что Белоруссия, где после одного дня судебного заседания выносят приговор: расстрел.
Почему мы на это смотрим так спокойно? Возможно, в результате многих поколений генетических чисток у нас начисто исчез фермент совести, сострадания. Как у народов Крайнего Севера нет фермента защиты от алкоголя. Как у белых людей нет фермента, позволяющего им спокойно переносить солнечный загар. Ну, не вырабатывается он. Вот так и у нас.
Я ещё не научилась красиво отбиваться, когда, представляя меня, упоминают среди моих заслуг две премии «ТЭФИ». Сейчас это для меня какие-то глупые побрякушки из прошлой жизни. Вот премия Гайдара или Боровика за то, чем я сейчас занимаюсь, — это действительно важные награды.
Помогает или вредит мне известность? Не знаю. В марте 2012 года мы с мужем выходим в процесс. И в марте же госсекретарь США вручает мне премию «Женщина года». Можете себе представить бэкграунд нашего процесса. Поможет ли мне такая известность? Вот если бы премию «Женщина года» вручали мне наши прокуроры… Хотя нет, чего это я говорю! Ну уж на фиг. Эти слова зачеркните.
Подпишитесь на наш Telegram-канал и будьте в курсе главных новостей.