«Создание себя, обретение формы требует личных усилий»

Светлана Маковецкая — человек, который штурмует небо. Интенсивность полётов и встреч директора Центра гражданского анализа и независимых исследований (Центр ГРАНИ) и её активность впечатляют. Что ни неделя, то новые города и люди. Очень бодрый — так характеризует Светлана Геннадьевна свой стиль жизни.

— Судя по статусам в соцсетях, вы часто встречаетесь с представителями Минэкономразвития, Минфина, Агентства стратегических инициатив и т. д. Такое тесное взаимодействие с правительственными структурами говорит о преодолении кризиса в отношениях государства и некоммерческих организаций?

— Нет, кризис не преодолён. Он оказался поперечно-полосатым. Я лично и Центр ГРАНИ плотно и публично общаемся с госструктурами с 1996 года. Мы настаиваем на общественном участии и умеем формулировать и предлагать чиновникам варианты практических решений стоящих перед ними профессиональных задач. У нас есть основанные на исследованиях аргументы, которые ими востребованы. Те, кто «назначает» НКО источником опасности, пытаясь включить их в суверенитет, совсем не совпадают с теми представителями органов власти, которые как работали с нами, так и работают — или хотят работать. Часть из этих последних, правда, пугается под воздействием общей нагнетаемой атмосферы подозрительности, но, понимая, что им нужны продуктивные независимые партнёры, через свой испуг переступает.

Сейчас очень странная действительность, в которой с вызовами столкнулись не только НКО, но и «самураи режима». И на эти вызовы они реагируют таким образом: здесь смотрим, здесь не смотрим. Словом, отношения с государством у нас очень сложные, не такие, каких хотелось бы.

— Кто во власти заинтересован в том, чтобы «зачислять» некоммерческие организации в стан врага, и зачем им это нужно?

— Во-первых, есть отраслевики и силовики, которые считают, что любое им не понятное и ими не управляемое образование является источником бед и неприятностей. Во-вторых, есть чиновники, которые в принципе не понимают того, чем мы занимаемся. По их версии, такой тип активности выбирают неудачники: не получилось с политикой — пошёл в гражданскую деятельность; не срослось с наукой — экспертом на коленке что-то ваяет, не умеет петь — занимается художественной самодеятельностью и т. д. В-третьих, есть чиновники, которые прекрасно понимают, чем мы занимаемся, и используют нас как средство в междоусобной борьбе. Например, в ситуации, когда силовики поссорились с правительством, нас записали в колонну №5, а правительственных — в колонну №6. В итоге вышло так: мы — колонна №5 в палате №6, они — колонна №6 в палате №6. Говоря «мы» и «они», имею в виду совершенно ситуативные состояния.

И наконец, есть люди, которые, записывая НКО во враги, таким образом пытаются упростить слишком сложную картину мира. Ведь все мы сталкиваемся с тем, что в некоторых случаях количество и разнообразие факторов, которые нужно учитывать, излишне для нашего бедного мозга. И некоторые в какой-то момент решают не принимать во внимание всё лишнее: оставляют что-то минимальное цветным, а остальное помещают в чёрное или белое.

— А чем собственно занимаются ГРАНИ?

— Если коротко, то исследованиями и разработками общественной практики, социальных институтов и политики в сфере создания независимых социальных сервисов гражданами для граждан и качественного публичного управления в интересах граждан, в том числе по заказам органов власти. А ещё проведением просветительских встреч и дискуссий, обучением в разных форматах и консультированием активных граждан и НКО, организацией конференций, фестивалей и иных событий, позволяющих людям быть более современными и самостоятельными, а организациям и инициативам — устойчивыми. И делаем это более чем в 30 регионах. Мы разработали первый комплект услуг, с которых открылись МФЦ в крае, по нашим предложениям изменились требования Минэкономразвития России к конкурсным процедурам для НКО, мы придумали и вместе с Пермской ТПП через «административную гильотину» на 512 дней сократили сроки оказания государственных услуг бизнесу в Прикамье. Свою полезность мы видим в том, чтобы вернуть гражданам право быть просвещёнными участниками изменений — в обществе, экономике и государстве, поэтому в первую очередь работаем с теми, кого можно назвать потенциально модернизационно пригодными. Когда я говорю «пригодный», это близко к «личной пригодности» от Петра Струве — стремлению и самостоятельным шагам к обновлению, готовности выдерживать отдалённость и от ажитации любой ценой, и от апатии, продуктивности и договоропригодности и т. д. Наша задача — воздействовать на общество, с одной стороны, и на власть — с другой. Мы всегда ищем «локальный оптимум» совпадения интересов. Показываем те окна возможностей, которые открываются для граждан, чиновников и бизнеса при учёте общественных интересов и ограничений для достижения договорённостей. Будь то проект «Мамин выбор», противодействие социальному сиротству в крае или административные процедуры в Перми.

Вторая вещь, которой мы занимаемся, — это оказание поддержки разнообразным городским сообществам. Если только это не коалиции, которые собрались, чтобы перераспределять бюджет даже в благих, как им кажется, целях. Мне не нравятся студенты, которые настаивают только на предоставлении им льготных проездных, не нравятся многодетные, когда требуют особых условий только для себя. Я не понимаю без доказательств, почему бюджет должен перекраиваться в чью-то пользу в ущерб другим.

Сначала мы думали, что достаточно поддерживать инициативы, которые направлены на модернизацию страны, на то, чтобы Россия стала страной самостоятельных людей. Проводили публичные лекции и дебаты, основали продюсерский центр гражданских инициатив, учредили премию «Хрустальная гражданка» и т. д. Но со временем стало ясно, что очень трудно найти тех, кто готов с кем-то объединяться. Все строят мосты вдоль реки — только к своим. Тогда мы решили содействовать созданию среды «невстречающихся друг с другом», соразмерной человеку, где от него ожидают не только позиции, но и аргументов, где можно общаться на темы, которые нужно и пока ещё можно обсуждать совместно. Эта идея была воплощена в коворкинге «Лаборатория настоящего» с городскими дискуссионными салонами и встречами клубов. Мы поддерживаем фестиваль «Мосты»; сообщества, которые создают и продвигают веганские сервисы; обмениваются книгами и семенами; по утрам занимаются вместе зарядкой; помогают людям в больницах; стоят живым щитом за Черняевский лес; детей не только пугают, но ещё и воспитывают в них самостоятельность и свободу.

Мы всегда полагали, что занимаемся публичной гражданской деятельностью, а потом вдруг государственные контролёры решили, что такая деятельность политическая. Что, думаю, полный абсурд. Это усложнило нашу деятельность, но не прекратило её. Мы продолжаем делать лучшее из возможного в текущей ситуации и всякий раз внимательно следим за её изменением. Работаем на такое изменение, идём по грани возможного. Это, кстати, слоган Центра ГРАНИ: «На грани возможного». Осенью 2017 года центру исполнится 10 лет, и всё это время мы зубами держим организацию, хотя 100 раз можно было перерегистрироваться. Это тоже осознанная ответственность, ведь в современных полезных для граждан государствах «открытого доступа» организации должны переживать своих основателей. Мы хотим сохранить наш стиль и передать его следующим активным. Стиль — это категория очень важная для меня. Иметь стиль — это быть определённым, иметь чёткость, быть уместным и соответствующим важным для тебя идеям и ценностям. Стиль не исчезает бесследно. Он может стать примером, «отпечатком для отливки»: возможно, мы передадим последующим не слова и объяснения, а образ жизни, качество дискуссий, правила деятельности и т. д. Создание себя, обретение формы требует личных усилий, постоянно возобновляющихся и никогда ничем не гарантированных. Ко всему реальному, собственному надо прорываться личным усилием, попыткой удержать себя не в мёртвом. Смерть наступает не потом, а тогда, когда ты живёшь вокруг неосвоенных тобой идей и людей, не тобой придуманных дел, не тобой измеренного времени, когда к тебе приходят не те. Ну, вот я и, надеюсь, команда сотрудников Центра ГРАНИ работаем, чтобы «держать себя в жизни». А ещё слышать постоянно тикающее и уходящее время. Может, поэтому мы делаем командой в полтора десятка людей столько всего, что все вокруг удивляются.

— В последние годы рынок благотворительных средств в России под давлением государства значительно сжался и закрыт для внешних ресурсов. Это отразилось на вашем финансировании?

— Если мы считаем, что рынок можно отрегулировать каким-нибудь протекционизмом, то, разумеется, кто-то за это будет платить, и пострадают те, кто был ориентирован на международные финансы. Справедливости ради надо сказать, что государство также увеличило объём средств для проектов НКО в разы. Но это всё равно не восполняет объёмы, а главное, характер средств — это небольшие деньги на короткие проекты до года. И, конечно, возросла индивидуальная благотворительность, но там свои ограничения: люди прежде всего склонны помочь конкретному человеку в сложной ситуации.

Что касается фондов, то понятно, что у разных фондов всегда есть определённые цели, но они — не картинка из разряда «кто платит, тот и музыку заказывает». Фонды, с которыми мы сотрудничали — частные благотворительные, были заинтересованы в конкуренции идей и проектов и поощряли её, финансируя лучшие идеи НКО. Теперь часть этих фондов просто хлопнули дверью, посчитав себя оскорблёнными, некоторые ушли, потому что не понимали, как им действовать в ситуации, когда финансируемые ими организации обвиняют в занятии политической деятельностью. Они бы не смогли объяснить это своим акционерам. Кто-то ушёл, потому что осознал, что фактически никто из получивших не встал на защиту тех идей, которые они продвигали и поддерживали.

Бюджет Центра ГРАНИ практически никогда не состоял только из средств фондов: мы всегда зарабатывали научно-исследовательскими работами, которые, впрочем, сейчас также относят к политической деятельности.

— Насколько политизирован и идеологизирован процесс отбора НКО, которым государство, в частности президентский фонд, выделяет средства? Есть прописанные критерии?

— Процедура выдачи президентских грантов грантооператорами была политизирована (говорю «была», так как сейчас запускается новая система и я участвую в консультациях по формированию новых правил). Идеологизирована она тоже была, но очень особым образом и с огромным количеством усмотрений: не с точки зрения того, что либералам никогда не даём, а почвенникам обязательно даём или наоборот, а по каким-то другим основаниям. Условно, вы за то, что женщина должна быть беременная, босоногая и стоять на кухне, или за то, что женщина должна рот открывать в каждом месте, где ей захочется это сделать?

Мы регулярно выигрывали президентские гранты до тех пор, пока нас не включили в реестр иностранных агентов, из которого мы через четыре месяца, я бы сказала «скоропостижно», были исключены первыми в России. И мы перестали выигрывать конкурсы. Но в одном случае нам так сильно нравилась идея нашего проекта, что мы просто подарили её другой организации, и она тут же получила финансирование от того же самого оператора, который отклонил нашу заявку с этим же проектом. Финансирование деятельности НКО — это мир, в котором много усмотрений и индивидуальных решений. Центр ГРАНИ по заказу Минэкономразвития РФ неоднократно исследовал конкурсные процедуры и выяснял, что в некоторых случаях орган власти считает, что надо поддержать своих, нужных и т. п., а единственный способ сделать это — выдать деньги с конкурса. Не важно, что к конкурсу и к его результатам эти свои не имеют никакого отношения. Есть те, кого нужно поддержать, потому что это «живой щит», соответствующий пониманию лояльности чиновником, который распределяет средства. Встречается просто глупость. Бывает непонятно. Сами некоммерческие организации зачастую невразумительны, непрозрачны, пишут ерунду.

С одной стороны, ГРАНИ — аналитический центр, который проводит независимые исследования, с другой — часть пермского гражданского «узла». Иногда мы проваливаемся между сетками этих ролей. И многие НКО, которые пытаются быть современными, проваливаются. Исключением являются те, кто либо фундаментально правый, либо фундаментально левый. И без лишнего разнообразия деятельности. Если бы я приехала к грантодателю и сказала: вот стоит перед вами простая русская баба, мужем битая, казаками поротая, скорее всего больше денег получила бы.

— Существует пермское сообщество НКО?

— Если говорить об объединении гражданских НКО, то был совершенно блистательный период сообщества, называвшегося Пермская ассамблея. В неё входили Павел Печёнкин и киностудия «Новый курс», Владимир Абашев с его фондом «Юрятин», Светлана Козлова с негосударственными приёмниками для детей, я и Денис Галицкий с Обществом развития продуктивных инициатив, Игорь Аверкиев и команда Пермской гражданской палаты, Пермский правозащитный центр, Всероссийское общество инвалидов, молодёжный «Мемориал». Мы провели первую в России встречу-диалог особых объединений гражданских организаций, на которой пермяками, москвичами и питерцами была подписана Пермская декларация, касавшаяся ассамблейного движения в стране и подразумевавшая, что НКО должны сплачиваться в партнёрства и брать на себя обязательства по продуктивной деятельности в интересах страны и общества.

Пермь с подачи Александра Аузана слыла тогда столицей гражданского общества. Мы объединились для того, чтобы решать чужие проблемы, а не свои. В этом и есть пермский гражданский стиль. Практика такого успешного партнёрства сложилась и существовала довольно долго только здесь: мы совпали гражданским культурным кодом, типом отношения к действительности, неприятием провинциальности, самостоятельностью и отсутствием жлобства по поводу того, что приличный человек может быть только против власти, а неприличный — за или наоборот.

Мы провели первые публичные переговоры с властью и совместно реализовали конкретные продуктивные проекты. Подписали соглашение о гуманизации призыва и создании первого наблюдательного пункта и поддерживающей приёмной по проблемам и жалобам призывников, которые круглосуточно действовали во время призывной кампании на краевом призывном пункте. Придумали большой детский проект, спроектировали реформу сиротской политики в Пермском крае, обсудили их с губернатором Юрием Петровичем Трутневым и его заместителем по социальной политике Татьяной Ивановной Марголиной. Когда они поняли, что за документ, и разработки получили в руки, Трутнев тут же издал постановление о создании рабочей группы по реформированию, сам её возглавил, заместителями объявил Татьяну Марголину и Игоря Аверкиева. Тогда же впервые в качестве эксперимента был запущен гражданский контроль в интернатных учреждениях, по результатам которого начали решаться накопившиеся проблемы в обеспечении жизни и достоинства взрослых и детей в интернатах. В отдалённые посёлки и города поехали многопрофильные гражданские экспедиции — с концертами, лекциями и сотнями консультаций.

До сих пор ощущаю это многоголосие. Совместные проекты есть и сейчас, но они скорее ситуативные.

«Предпредыдущему» губернатору (Олегу Чиркунову — ред.) было понятно, что мы представляем собой независимый организованный ум, с которым можно и нужно взаимодействовать, предыдущему (Виктору Басаргину — ред.) — нет. Он просто не понимал и не любил пермское. И Пермь не приняла его. На врио губернатора Максима Решетникова у меня есть определённые надежды. В контексте нашего с вами разговора отдаю ему должное как человеку, который не побоялся остановить процесс разработки устава края, когда после первого рассмотрения законопроекта разразился скандал. Мы писали его совместно, лично разрабатывала с Максимом Геннадьевичем вечерами после работы девятую главу. За 10 дней создали невероятный, самый неожиданный и свободолюбивый устав во всей России, такого больше нет ни в одном регионе. В нём особым образом зафиксированы оптимизация, продуктивность и эффективность, требуемые от системы госуправления, есть возможность создавать арбитражные процедуры между местным самоуправлением и госвластью, три главы посвящены гражданскому контролю, экспертизе, доступу граждан к информации. Устав — это предмет нашей гордости, и Максим Геннадьевич является одним из его соавторов. Это были не профессиональные регламенты и не энтузиазм, это тот случай, когда человек видит красивую формулу, масштабный и новый замах, возможности партнёрства и включается именно для лучшего результата. Тогда в нём это точно было. Сейчас, по крайней мере, от вернувшегося пермяка Решетникова можно ожидать не уничтожения и не унижения пермского. Мне очень жалко Пермь! С конца 2000-х годов стало казаться правильным говорить, что пермяки не любят Пермь. Всегда гордились, а тут вдруг раз и возненавидели. Это просто мем, поразивший нас. Уверена, что это отрицательный эффект «пермской культурной революции». Нужно было прийти с прорывным, пропульсивным проектом, подходящим темпераменту нашего тогдашнего губернатора, с проектом, отчётливость которого особенно видна именно на пустом месте. Смотрю на Каёткина, Нечеухину, Нурулина, прекрасных современных художников, которых отодвинули на задний план ровно во время расцвета местного художественного пространства. И с тех пор мы повторяем эту ошибку. Не везёт, и всё тут... Постоянно реализуется одинаковый тип лидерства — быть спасителем и модернизатором в одиночку и в чистом поле: гражданские в одиночку, бизнес в одиночку, власть в одиночку. Нет консенсуса вокруг будущего.

— По большому счёту его вообще нигде сейчас нет…

— Да, мир меняется очень серьёзно. Раньше были линейки, с помощью которых мы измеряли действительность — типа приличное/неприличное — и вели себя в соответствии с этим. Сейчас эти линейки обтрепались до такого состояния, что ими действительность не измеришь. Банальный пример — информационная прозрачность органов и организаций, которая всегда была ценностью, стала риском, и её нужно чем-то балансировать. Или в аэропортах меня всё время ощупывают какие-то тётеньки, по восемь раз за один перелёт. Моё чувство приватности жёстко страдает, однако мы якобы договорились, что это нормально, потому что по умолчанию приоритетом для большинства людей является безопасность.

При этом за 15 лет я не припомню ни одного громкого, мощного программного текста, решающего проблему обветшавших формулировок по-прежнему важных вещей: свободы, прав, выбора, творчества, предпринимательской и гражданской инициативы, гражданской идентичности, любви к родине и человеку, солидарности и разнообразия. Дискуссии, которые бы задавали смысловые пространства, внутри которых могли возникнуть ответы на реальные жизненные проблемы, которые сейчас отсекаются, выводятся в тень жизнью в режиме интеллектуального иждивения и тактической критики чужих высказываний по актуальному поводу.

И ведь это правда, мы все столкнулись с такого рода вызовами, когда трудно с имеющейся у нас линейкой, методами и оценками действительности, решениями придумать что-то более-менее хорошее или законченное. В коридорах одного форума недавно пообщалась с молодым мужчиной, выходцем из Африки, который окончил Сорбонну и весь из себя такой очень культурный и европейски образованный. Говорю ему: «Францию сохраните европейской Францией, очень вас прошу. Должен быть эталон». А он вдруг отвечает: «Европа должна измениться, этот мир должен заплатить за то, что уничтожил наш мир. Нельзя без этого сохраниться Европе». То есть он представляет тех приехавших, которые являются носителями и европейской культуры, и нового запроса на изменяющуюся Европу, и у него своя линейка сохранения европейского. И партнёрство с ним, такое необходимое, невероятно тяжело.

В этом изменяющемся мире всем нелегко. Меня раз за разом зовут выступать в первой линии спикеров на разные экономические и гражданские форумы, и я раз за разом говорю такое, что не нравится определённому количеству людей. Но что поделать, нельзя поощрять позавчерашние ответы на вчерашние вопросы.

Мы в Центре ГРАНИ убеждены, что нужно заниматься разработкой сценария второго дня: как поступать в ситуации после того, как выберут или не выберут того или другого, после возникновения «чёрного лебедя» или когда свершится любое что-то так долго желаемое. Что бы ни произошло, на следующий день должны будут отапливаться дома, работать школы и больницы, ходить общественный транспорт и т. д. Ну, вот добьются левые — и произойдёт реприватизация водоканала, а дальше что? Как именно будут и по каким правилам привлечены и вложены инвестиции? Какие проблемы сете- и трубопроводов будут в приоритете? Это я для примера привела. И я, и сотрудники Центра ГРАНИ все в разных композициях непрерывно пишем и обсуждаем альтернативные сценарии, стратегии, подходы к программам и т. д. Не в том смысле, что мы надеемся предоставить кому-то нужный инструмент, а в том смысле, что мы думаем о втором дне. Сейчас это самое главное — что будет во второй день, когда нужно будет что-то делать. Что конкретно нужно будет делать?

— Страх людей перед вторым днём активно использовался политтехнологами, вбросившими слоган «Если не Путин, то кто?». Использовался эффективно. А насколько, с вашей точки зрения, страна, система управления готова к таким изменениям?

— Все не готовы. В разной мере, правда. Все откладывают решение стратегических вопросов на потом. Очень распространённая позиция: давайте будем думать об этом после 2018 года. А время уходит, и те ресурсы, о которых мы думали, что они здесь, только руку протяни, начинают играть совершенно другую роль. Как мы гордились нашим газом, а теперь Европа показывает, что может обходиться без него. Нужно проводить структурные реформы незамедлительно.

— Вы состоите в правительственной комиссии по административной реформе. Она заседает годами, а результат есть?

— Есть. Помните, мы стояли в очередях за каждой бумажкой, теперь есть МФЦ. Справок стало в разы меньше. С помощью электронных процедур без посещения органов власти можно решить часть своих вопросов: записаться на услугу, получить выписку и т. д. Кажется, что это несущественный результат, но государству было необходимо приложить огромные усилия, чтобы это произошло. Я горжусь тем, что мы в этом участвовали.

— Меняется форма предоставления государственных услуг, но институты остаются прежними: институт выборов, институт собственности, суда, СМИ и т. д. И все с проблемами.

— Это так, потому что когда допускается руководство системой вручную, то есть не используются правила или используются выборочно, то разрушаются институты. Всё, конечно, сложнее. И всё же мы говорим: нам нужен город, в котором горожане были бы ответственными, понимали, как устроен бюджет, градостроительный план и т. д. Город нуждается в городских гражданах. Но если тактически решения принимаются без реальных консультаций, на непонятном языке и в недоступном месте, путём развращения или унижения горожанина, рушится институт городского самоуправления как такового. У нас фактически сложился один институт — президент. Что такое Общероссийский народный фронт, я, вообще-то, не понимаю. Существует сам по себе, непонятно, ради чего именно так. Единственное, что могу отметить, — ОНФ заменяет собой в какой-то степени институт персональной карьеры, служит социальным лифтом для отдельных людей. Но ведь это не реклама, а скорее диагноз, когда новые, продуктивные и молодые люди, нужные системе, попадают в неё через внесистемный шлюз.

Есть ощущение, что с институтами везде в мире становится плохо. Но одно дело, когда начинают оплывать существующие институты, другое — когда «долгострой» институтов, как в нашем случае. Это плата за разнообразные переходные периоды и сытые годы. Вместо того чтобы решать системные проблемы, власть раздавала населению деньги, а отдельному бизнесу — ресурсы, к чему население и этот бизнес привыкли.

— По прогнозам директора региональной программы Независимого института социальной политики Натальи Зубаревич, текущий кризис может затянуться на несколько лет, в том числе потому что уровень терпения населения очень высокий. Большинство граждан смирились с ухудшением своего финансового положения и отреагировали на него затягиванием поясов. Поведение пермяков, которое вы наблюдаете в рамках программы повышения финансовой грамотности для семей, укладывается в эту модель?

— Абсолютно согласна с оценкой Натальи Васильевны. Центр ГРАНИ выиграл конкурс Минфина РФ на работу с семьями, которые в силу разнообразных причин оказались в сложной финансовой ситуации. Выяснилось, что большинство из них, вместо того чтобы поменять своё финансовое поведение, ведут себя как лягушка в кипятке: терпят и думают, что всё изменится само собой. Это очень серьёзная проблема, которая в том числе является следствием социальной политики, проводившейся в стране до недавнего времени. Считалось, что государственные решения нужны только тем семьям, которые находятся в социально опасном положении и решают повышенные задачи рождаемости, остальные справятся сами. Семью использовали, вокруг всё про семейные ценности, но мало делали, чтобы она реально становилась способной трезво оценивать своё финансовое здоровье и предпринимать по этому поводу какие-то действия, увеличивать экономическую и социальную самостоятельность, кооперироваться с другими семьями, монетизировать талант членов семьи.

В то же время мы видим активных молодых людей, которые начинают менять свою жизнь на раз, два, три. Мне эта история про самостоятельность очень нравится, она хороша, но… Надо обратить внимание, что эти люди с государством «в разводе»: они не протестуют против того, что государство не помощник, поскольку не видят в этом ничего противоестественного, они не собираются ожидать от него пользы, наоборот, предполагают, что им будет причинён бюрократией прямой вред. Они не будут по собственной инициативе участвовать ни в каких формах общественного участия, даже если их голос очень важен. И они в этом не одиноки. Потому так необходимы горизонтальные социальные связи, плотность которых «сшивает» людей в сообщества, делает возможными создание негосударственных сервисов, формирование включённости в самостоятельное решение не только своих проблем. Не государство отвечает за то, чтобы общество формировало образ будущего, думало о нём, создавало спрос на это самое будущее. Нужны поддержка самостоятельности и активности, создание поводов задумываться о будущем, знакомство с конкретными инструментами и опытом ответа на вызовы этого самого будущего. Собственно, мы этим и занимаемся. Пытаемся заниматься. Поскольку считаем свободу, самостоятельность и самоответственность просвещённых граждан, участвующих в изменениях, очень прагматичными и конкретными инструментами. Без лишнего пафоса.

Экономический смысл гражданского общества состоит, во-первых, в сокращении издержек, а значит, в уменьшении коррупции, иждивенчества, преступности, неприятия непривычного и др. Во-вторых, в создании благоприятной для творчества атмосферы — с гражданскими свободами, защищённостью прав, участием в решении проблем и в делах государства. В-третьих, в поощрении духа предпринимательства, ответственности, доверия, разумности. И в популяризации «контрактного», то есть конвенционального, учитывающего интересы другого, продуктивного подхода к решению социальных проблем. Социальный капитал — такой же капитал. Самое смешное, что всё очень серьёзно.