Ольга Дерягина


Судьба брошенной территории

Разговор с профессором о том, что стало с землёй, некогда известной как Пермь Великая, и её обитателями

Поделиться

В Пермском крае, пожалуй, нет ни одного человека, который бы знал историю и культуру его территории лучше, чем Георгий Чагин. Для изучения самосознания, быта, традиций людей, населяющих земли вверх по Колве и Печоре, Георгий Николаевич изъездил их вдоль и поперёк. На счету учёного 24 научные экспедиции за 50 лет. Найденные во время этих поездок ценные предметы он передал в пермские музеи — всего около 3 тыс. экспонатов. В марте этого года в свет выйдет долгожданная книга «Колва, Чусовское, Печора: история, культура, быт». Это энциклопедическое издание охватывает период от заселения пермской территории в каменном веке до 1917 года. Советской истории с 1917-го по 1960-е годы посвящены две рукописи, ещё две содержат дневниковые записи профессора. «Компаньон magazine» поговорил с Георгием Чагиным о том, что собой представляет современная жизнь территории, некогда известной как Пермь Великая.

Георгий Чагин

Георгий Чагин
  Валерий Заровнянных

— Георгий Николаевич, как давно ваши предки поселились на Верхней Колве?

— В переписных материалах Чердынского края фамилия Чагин впервые упоминается в 1678 году. Кузьма Чагин с сыновьями пришёл туда из-под Великого Устюга. Наверняка у него была жена и, возможно, дочери, но о них ничего не известно, поскольку до Петра I переписывали только мужское население страны. Чагины сконцентрировались в трёх деревнях за Ныробом — в Фадино, Гадье и Рожнёво. Мои предки происходят из деревни Фадино, основанной в XVIII веке. Они занимались охотой, рыболовством, вели своё хозяйство, стремились сами вырастить себе хлеб. Чтобы заработать дополнительно, нанимались к купцам на лесозаготовки и перевозку товаров из Чердыни в Якшу и обратно. Бывали случаи, когда транзитными перевозками промышляли не только парни, но и девушки. Я лично встречался с такими старушками, которые вспоминали о временах своей молодости.

В 1923 году моего деда Ивана Осиповича раскулачили. Отобрали дом в Фадино и всё нажитое имущество. Он хранил документ с описью конфискованных вещей, потом передал его моему отцу, а отец в свою очередь — мне. Этот бумажный листок с официальной печатью и подписью председателя сельсовета и понятых является для меня в том числе источником сведений о быте моих предков. Дед своим трудом нажил, а потом лишился дома, лодки, скотины, клеёнки на столе, самовара и самоварной трубы, кочерги, лопаты, заслонки для печи и всей одежды. Мама рассказывала, что если бы кто-то их предупредил, что придут всё отбирать и выгонят из дома, то надела бы на себя побольше всего, а то осталась в одной кофте с заштопанными рукавами и с маленьким ребёнком на руках... Всего в деревне было раскулачено пять хозяйств, полученный реквизит свезли в одно место и устроили торги. В маминых юбках и кофтах потом ходили женщины по деревне. Вырученные от продажи деньги сельсовет тратил по своему усмотрению.

У моего деда было пятеро сыновей, четверо из них ушли жить на сторону, а младший — мой отец Николай — по традиции остался с родителями, довести их до конца и наследовать родовое имущество. После раскулачивания он со своей женой, моей мамой, и детьми также остался на улице ни с чем. Мои родители поднялись на 40 км выше деревни Фадино на Чусовское озеро, и отец устроился в рыболовецкую государственную артель, которой долго заведовал. Там они случайно родили меня в 1944 году. У той случайности много обстоятельств. В 1941 году отец ушёл на фронт, во время атаки был ранен в кисть левой руки, попал в госпиталь, и его отправили домой. Он бы мог не вернуться, и меня бы не было. Я родился десятым в семье, и мама решила меня окрестить. А поскольку храмов на Чусовском озере никогда не было, она поместила меня в лодку и повезла к бабушке на Горемыку. Так называется перекат ниже озера, где мои дедушка с бабушкой построили новый дом и прожили в нём 30 лет. Бабушка крестила меня, как язычника: прочла молитву, окунула в реку и, достав лицом на восток, надела крест. По православному обряду меня крестили в Искорской церкви после окончания первого класса.

На Берёзовой

  Валерий Заровнянных

— Помните, как был устроен быт в вашей родительской семье, чем жили, во что верили?

— Моя семья и ещё четыре жили в большом двухэтажном деревянном доме на хуторе Бани. Я провёл там дошкольное детство. Помню людей, их быт, лодки, неводы до 500 м длиной. Особой техники рыболовства не было: забросят невод в озеро, а потом тянут его к берегу. Для этого использовали установленный на большой лодке ворот как у колодца. Всё лето невод держали на стожарах с сучьями, которые были вбиты вдоль берега озера. Едут мужики рыбачить — снимают сети с жердей, возвращаются — развешивают обратно. Висящий на стожарах невод был символом жизни нашего рыболовецкого хутора.

— В ту пору местные жители всё ещё верили в леших и водяных, совершали языческие обряды?

— Да-да. С рыболовством были связаны определённые обряды. Сети нужно было хранить в чистом месте и ни в коем случае нельзя было переступать через них перед рыболовством. Женщинам вообще запрещалось подходить к неводам, чтобы не случилось какого несчастья. Для удачи сети окуривали дымом древесных мхов и стелек из обуви. Специальные люди выезжали перед рыбалкой на озеро и читали заговоры духам.

— И всё это уживалось с православной верой?

— Конечно. Правда, на Чусовском озере не было храмов, стояли лишь кресты в память об отдельных событиях, например на переходах через волок. Путешественники XIX века, которые ехали на Печору, отмечали это обстоятельство в своих записках. Люди молились у себя дома. Когда отправлялись за волок, обязательно брали с собой икону Николы Чудотворца и оставляли её там под специально устроенной крышей.

— Теперь в ваших родных местах кто-то живёт?

— Никто. Пустая тайга. В мае 2016 года мы доехали до Печорского волока на катере, который в Ныробе заказал директор Вишерского заповедника. По пути встретили только монаха-отшельника. Последние жители покинули те места в 1980—1990-х годах. В наши дни там никто ничего не расскажет, поскольку нет местных жителей. Я же могу воскресить тамошнюю жизнь во всей былой полноте. Никто ведь ничего толком не знает.

Примерно такая же картина — полное запустение — на Верхней Печоре: по два-три человека в старинных населённых пунктах. Обитаемым остаётся лишь посёлок Якша, где находится управление Печоро-Илычского заповедника. До 1950 года эта территория входила в состав Пермской области, а ранее — в Чердынский уезд Пермской губернии. Семь столбов Маньпупунёра на Печоре исконно наши, пермские и только в середине прошлого столетия отошли Республике Коми. Административную границу провели по естественному водоразделу, решение объяснялось тем, что жителям стало тяжело добираться из-за волока в Пермскую область. Чистокровно русское население активно формировалось там в начале XVIII века за счёт переселенцев из Чердынского уезда, где происходило истощение природных ресурсов. А на Печоре — золотое дно: девственные леса, много зверей, чистые реки, много рыбы. Большая Печора была поделена на три губернии: Верхняя Печора была Пермской, Средняя Печора — Вологодской, Нижняя Печора — Архангельской. Расстояние от Архангельска до Нижней Печоры составляло 700 км, дороги были только зимние, летом — непроходимая тундра. В тот период Якша приобрела статус купеческой пристани, на которой располагалось до сотни амбаров, через неё осуществлялись все экономические связи с Печорским бассейном. Такое положение дел сохранялось до 1918 года, пока купцов не разогнали и не прекратилась торговля. В советский период связи Чердыни с Верхней Печорой как-то поддерживались до тех пор, пока не было принято решение о переходе тех территорий Республике Коми.

В марте в Якше состоится научная конференция, где я буду выступать с докладом о культурном наследии той территории, о том, как природная среда повлияла на формирование сознания и быта местного населения. Русские, что пришли туда из Чердынского уезда за природными ресурсами, были вынуждены приспосабливаться к более суровым климатическим условиям. Им пришлось корректировать свои традиции и навыки. Они были старообрядцами, выступали за обрядную архаику, имели самобытную календарную праздничную культуру. По традиции с приходом весны и началом пастбищного сезона 23 апреля нужно было выгнать со двора скотину и передать её под защиту Егория Храброго — вынести на окраину деревни иконы, прочитать молебны. В этот день на Верхней Печоре ещё холодно, зелени нет, поэтому исхитрялись: иконы выносили, молебен читали, к Егорию Храброму обращались, но скотину тотчас обратно заводили. Это лишь один пример приспособления.

— Архаические обряды и обычаи сохранились?

— Одиночки их соблюдают, но в массовом порядке всё ушло. Когда я с первой экспедицией приехал на Верхнюю Колву и Печору в 1965 году, на территории действовало мощное старообрядческое братство во главе с Галиной Андроновной. Старообрядческие кельи, молебные дома были в восьми деревнях. Сама она жила в Нюзиме. Изначально колвинские старообрядцы были беспоповцами поморского согласия, потомками Соловецкого монастыря. В 1912 году произошло страшное для них событие: совпали два праздника — Благовещение и Пасха. Это означало, что в один день нужно было праздновать весть архангела Деве Марии о том, что она Спасителя родит, и одновременно то, что Спаситель воскрес. Но такого же быть не может, это конец света! Люди усомнились в своей вере и стали искать другую — правильную. В результате длительных поисков нашли бегунство, странничество — согласие, зародившееся в Ярославской губернии и проповедующее, что в мире царствует Антихрист. Государь, власть — всё от Антихриста, спастись можно, только отправившись в странствие.

Однако спокойной жизнью колвинские старообрядцы жили недолго. В 1917 году случилась революция, пришла советская власть, а с ней коллективизация и колхозы. Убеждённые в том, что всё это от Антихриста, верующие люди отказывались вступать в колхозы, разбегались, их преследовали, ловили, пойманных сажали в тюрьмы. В 1930—1940-е годы разогнали и пересажали всех. Галина Андроновна вернулась из ссылки в конце 1950-х и восстановила всю иерархию. Мы сотрудничали с ней 20 лет, до самой её смерти. Вместе с ней умерло старообрядчество.

— Русские, пришедшие на Верхнюю Колву в XVII—XVIII веках, приложили неимоверные усилия для того, чтобы отвоевать эти места у природы, создать необходимое культурное наследие, и спустя пять столетий они вновь опустели. Замкнутый круг...

Черепаново

  Валерий Заровнянных

— Галина Андроновна умерла в 1990 году, когда всякий запрет на религию был снят: открывай молебный дом, собирай людей, проповедуй свою веру, но последователей не нашлось. Время пришло открытое, а молодёжь давно отлучённая. Желание верить во что бы то ни было отбито за годы советской власти. От старинного молитвенного дома остались одни стены. Галина Андроновна предвидела разруху и за несколько лет до смерти заказала мне памятную доску с важными для неё словами: «Память сёстрам, молившимся за весь мир. 7494 год». Летоисчисление она вела с сотворения мира. Когда в 2015 году навещал те места, доски уже не было: кто-то снял и унёс, зачем — не знаю. Галина Андроновна предлагала мне продолжить её дело на родной земле. Но я не мог всё бросить — семью, работу, жить без записи — и отказался.

— В ноябре прошлого года вы показывали чердынские земли группе, которая собирается снимать фильм по роману Алексея Иванова «Сердце Пармы». Вам известен их замысел?

— Провести экскурсию продюсеру фильма Филиппу Брусникину меня попросил Андрей Кузяев. Он рассказал, что по произведению Иванова задумана съёмка и «Пермское землячество» собирается участвовать в её финансировании. За два дня поездки я показал Брусникину родник в Покче, места, где стояла крепость и расположены могилы защитников. Побывали в Чердынском монастыре. Его настоятель и монахи очень, кстати, недовольны романом «Сердце Пармы», и православная церковь в целом его не одобряет. Игумен Чердынский когда-то начал читать книгу и выбросил. Их возмущает то, что Иванов исказил предполагаемую реальную картину первоначального крещения Перми Великой. Кстати, нынче летом первому крещению Перми Великой исполняется 555 лет. Питирим, Герасим и Иона причислены Русской православной церковью к лику святых и почитаются ею уже пять столетий. Наверно, они были положительными людьми. У Иванова же епископы изображены настоящими живодёрами, которые сжигают людей в костре, если они не идут за верой.

— Как вы оцениваете роман «Сердце Пармы» с точки зрения исторической достоверности?

— У нас очень мало источников, и мы не знаем подробностей той истории. Могу лишь сказать, что канва произведения сохранена историческая и на эту основу нанизаны вымышленные сюжеты. Автор художественного произведения имеет право фантазировать. В действительности мы не знаем, кто была жена князя Михаила, какие у него были отношения с сыном и т. д. Однако для тех, кто изучал историю, при чтении романа сквозь вымысел постоянно пробивается реальность. Например, когда Иванов писал, что из Чердынской крепости по подземному ходу люди вышли на соседний Монастырский холм. На самом деле Монастырский холм находится через два от Чердынской крепости. Или у Иванова епископы в XV веке отправляются миссионерствовать по деревням, которые были основаны в XIX веке. То есть историю Пермского края изучать по роману Иванова невозможно. Можно только сопоставлять, как реальные события отражены в литературном произведении.

С самим писателем я по-настоящему и не знаком. Однажды, много лет назад, в июне он по чьему-то совету пришёл ко мне на кафедру и принёс толстую рукопись, напечатанную на железной машинке. В сентябре мы договорились встретиться снова. Целое лето я пытался прочесть роман: открою, закрою, и так несколько раз. У меня в подсознании постоянно сидела мысль, что это придуманная история, так стоит ли её читать... В общем, так целиком произведение и не одолел и отзыв о нём не написал, о чём чистосердечно и сообщил Иванову во время второй встречи.

А вообще, если взять древнюю коми-пермяцкую землю, то сердце Пармы — это не Чердынь, а деревня Пармайлово Кочёвского района. Она известна тем, что Егор Утробин создал там парк деревянной скульптуры и музей.

— Чем сейчас живёт оставшееся население Перми Великой?

— Печально они живут. Там всё подрублено, никакой перспективы нет. Люди живут домашним хозяйством. В Чердынском районе главной отраслью экономики были лесозаготовки, которыми занимались колонии. Теперь они закрыты, осталась одна в Ныробе. Градообразующее предприятие соседнего района — Красновишерский бумажный комбинат — также закрыто. Вслед за его ликвидацией рухнули леспромхозы Вая, Мутиха, Вишерогорск, Сыпучи, Усть-Язьва и т. д. Главный магнат пермского севера сейчас — Соликамский целлюлозно-бумажный комбинат. Для рубки леса он создаёт бригады, в которые нанимаются местные жители. Особо деловые в деревне сами организуют бригады, нанимают людей и возят на машинах лес в ЦБК. Больше ничего нет, пусто.

В прошлом году я представил в редакцию Большой Российской энциклопедии статью о Чердыни. И мне потребовались данные о численности населения города. Запросил краевое статистическое управление. Мне сообщили: по данным на 1 января 2016 года, в городе Чердыни проживало 4500 человек. Для сравнения: в 1970-е годы было 7500. В деревне Нюзим за Ныробом остались два человека, им ещё нет 60. Хозяин Володя рассказал, что зимой куниц ловит, шкурки снимает, летом отправляется вниз по Колве до первой почты и рассылает их по адресам закупщиков. Они взамен деньги присылают. Тем и живёт.

В деревне Кикус раньше был сельсовет, медпункт, начальная школа, церковь. Теперь осталось жить несколько человек. Один из них увидел нас в августе 2016 года и попросил закурить. Разговорились, он представился Яковом Кушниным. Рассказал, что в сентябре ему исполнится 60 лет и надо ехать в Чердынь оформлять пенсию, но денег на дорогу нет. Я посоветовал ему сесть в деревянную лодку, как его предки, и грести веслом вниз по Колве до Ныроба. Но чтобы из Ныроба до Чердыни добраться, нужно 100 руб. на автобус, а у него и их нет. Оказалось, что и документов тоже нет, кроме паспорта. Размышляли, размышляли, а кто ж ему пенсию приносить будет, даже если начислят минимальную. А уезжать никуда не хочет.

— Как там обстоят дела с социальной инфраструктурой?

— В заброшенных деревнях ничего нет вообще. Да и в Чердыни всё плохо. Построенная к 300-летию дома Романовых двухэтажная типовая земская больница пять лет назад была закрыта, потому что здание не соответствует современным стандартам предоставления медицинских услуг: лифта нет, площадь не та. Никто ничего перестраивать не стал, просто закрыли хирургический стационар. Родильное отделение и морг отсутствуют. Действуют только отделение терапии и поликлиника. Больные вынуждены ездить за 100 км в Соликамск. Рожать туда же ездят. А для администрации больницы подходящим стал дом купца. Брошенная территория.

В моей рукописи про 1940—1960-е годы очень много воспоминаний и размышлений людей о прошлом, о судьбе, об оставленной вдали территории. Есть, например, такая история. Из деревни Дий уехали все, остались только женщина с дочерью и внучкой, обе без мужей. Пришло и их время переезжать, собрали вещи, взяли корову. После того как скотину забили, сняли с неё рога и повесили на стену в доме как символ благополучного прошлого в родной деревне.

Вы знаете, информация сама идёт мне в руки. Прошлой весной случайно встретил в магазине рядом с домом старушку из наших мест, оказалось, что живёт в Перми у дочери. Она потомок основателей деревни Семь Сосен в шестом поколении, много чего интересного рассказала мне для книги.

Сколько людей, столько и судеб. Яркий пример великой судьбы — моя учительница Мария Ивановна. Ей самой сейчас 87 лет. А два сына не дожили и до 60, умерли недавно. В ныробской школе её учили репрессированные преподаватели — Любовь Александровна Лишневская из Ленинградского университета, которая была сослана как еврейка, и её муж — путешественник. Прошлой зимой меня нашла правнучка Лишневской. Мария Ивановна окончила Пермский университет и вернулась в Ныроб как раз в тот год, когда меня из лесу привезли в первый класс. Такое вот чудесное совпадение!

Нынче исполнится 55 лет, как я окончил ныробскую школу, поступил на первый курс университета и одновременно стал экскурсоводом Пермского краеведческого музея. 50 лет назад начал работать в Чердынском музее. 45 лет минуло с момента выхода моей первой книги о Чердыни.

— В марте выйдет ваша книга из серии «Колва, Чусовское, Печора: история, культура, быт». А когда будут изданы остальные?

— На остальные пока денег нет.

Подпишитесь на наш Telegram-канал и будьте в курсе главных новостей.

Поделиться