Юбилей неоценённой победы
Четверть века назад начались рыночные реформы в России, и даже сегодня не все понимают, что они были неизбежны
Весной 1990 года председатель Пермского облисполкома Виктор Петров предложил мне, заведующему отделом Института экономики Уральского отделения Академии наук СССР, стать его заместителем.
— По какой тематике? — поинтересовался я.
— По экономике.
— По экономике у вас есть заместитель, да ещё первый, — Быстрянцев.
— Он же председатель областной плановой комиссии. Получается, что он заместитель «по плану». А вы будете «по рынку».
— У меня о рынке, Виктор Александрович, туманное представление.
— Кто нам на партийной учёбе не один год рассказывал о недостатках капитализма? Сапиро. Значит, хотя бы недостатки знаете. Я же о нём ничего не знаю, а он уже в дверь стучится, — поставил точку председатель.
О том, что рынок на подходе, Петров сказал правду. Официально хроническое заболевание плановой экономики «на самом верху» (в ЦК КПСС и в правительстве) было зафиксировано ещё в 1965 году. Скрытых и тщательно скрываемых недугов было несколько. Явно недостаточное присутствие коммерческих начал в экономике. И, наоборот, избыточная централизация управления, когда Москва определяла всё: ассортимент, объёмы производства и реализации товаров и услуг по всей стране, их цены, заработную плату, инвестиции, что и куда экспортировать и импортировать. Не было реальной конкуренции производителей товаров и услуг. Практически отсутствовала частная собственность на средства производства.
Экономические последствия этих недугов были многогранны. Уравниловка в вознаграждении работников. Невысокий уровень и недостаточный объём инноваций. Низкое качество потребительских товаров. Отсутствие инициативы в развитии бизнеса. Тотальный недостаток одних товаров и услуг и переизбыток других.
Если бы меня озадачили тем, чтобы назвать типичные символы советского планового хозяйства, то я ограничился бы всего двумя словами: «дефицит» и «блат» (или интеллигентнее — «привилегии»). Родными детьми дефицита были длиннющие очереди, карточки и талоны всех мастей (вплоть до 1992 года). От систем, параллельных розничной торговле, рябило в глазах. Для высшего руководства существовали закрытые секции московского ГУМа, для командированных за рубеж — валютные магазины «Берёзка», для моряков зарубежного плавания — боновые магазины «Альбатрос». Для тех, кто попроще и пониже, на предприятиях и в организациях были столы заказов, продуктовые пайки, очередь в профсоюзном комитете на бытовую технику, автомобили. «По-хитрому» шла подписка на газеты и журналы. Распределялись путёвки в дома отдыха, санатории, туристические поездки. По «броне» продавались билеты не только на железнодорожный, авиационный и водный транспорт, но и в театры, на концерты.
Улица Ленина во время «табачного бунта
То, что дефицит для советского человека является «приоритетом номер один», убедительно подтверждал анекдот из 1970-х годов:
Муж приходит домой и застаёт жену с любовником:
— Вот ты здесь глупостями занимаешься, а во дворе напротив апельсины дают!
Дефицит оставлял за собой не только экономические следы. В нищей экономике уделом большинства населения является убогий быт, моральная и политическая ущербность. Большая часть населения, не охваченная большими и малыми привилегиями, десятилетиями всё это терпела, но раздражение накапливалось.
Плановую экономику периодически пытались лечить, но исключительно щадящими средствами: хозрасчётом и совершенствованием планирования («косыгинская реформа»), математическими методами… Больному становилось легче, но ненамного и ненадолго.
В начале «перестройки» Михаила Горбачёва стало очевидно, что недуг серьёзный. Если в 1970 году товарные запасы на 1 рубль денежных запасов составляли 62 копейки, то в 1985-м — лишь 30. Рубль медленно, но верно обесценивался, терял свою покупательную способность. Такую болезнь лечебной гимнастикой и таблетками от кашля не одолеть.
В 1985 году секретарь ЦК КПСС по экономике Николай Рыжков поручил сразу нескольким научным коллективам разработать программу экономической реформы. По итогам работы в её идеологии была определена группа академиков (Абел Аганбегян, Леонид Абалкин, Николай Петраков, Татьяна Заславская). «Академики» предложили использовать более сильные лечебные средства, но на радикальные перемены не решились. В соответствии с их рекомендациями и собственными разработками Госплана в 1985 году был взят курс на модернизацию действующих предприятий. Через год правительство добавило к ним «наведение порядка»: антиалкогольную кампанию, госприёмку, борьбу с нетрудовыми доходами. В ноябре того же года были сделаны первые шаги к экономической свободе (либерализации экономики). Был принят закон об индивидуальной трудовой деятельности, а в феврале 1987 года — постановление о создании кооперативов (включая кооперативные банки). С 1988 года предприятия получили право самостоятельно расходовать прибыль, планировать работу исходя не только из государственных заказов, но и из контрактов с поставщиками и потребителями. Увеличилось число тех, кому дали право самостоятельного выхода на внешний рынок.
Очередь за водкой
Но на использование сильнодействующего медикамента — реформы ценообразования — правительство не решилось. Хотя к 1988 году неудовлетворённый спрос населения уже оценивался в 70—80 млрд руб., а знакомое нам соотношение товарных и денежных запасов опустилось до 13 копеек на рубль.
Осенью 1989 года «академики», скрестив ежа и ужа, разработали новую стратегию экономической реформы, предусматривающую и развитие рыночных отношений, и регулирование цен государством (предприятиям разрешили реализовать часть продукции по свободным ценам).
Через три месяца после моего вступления в «рыночную» должность, группа столичных экономистов, возглавляемая Станиславом Шаталиным и Григорием Явлинским, разработала программу «500 дней». Она предусматривала широкую приватизацию, последующее освобождение цен и глубокую структурную перестройку. Ожидался временный спад производства, безработица, инфляция, которые к концу 500-дневного срока должны были сойти на нет.
На всесоюзном уровне к исполнению программы даже не приступили из-за её утопичности и политического конфликта между Михаилом Горбачёвым и Борисом Ельциным. Между тем ситуация ухудшалась с каждым днём не только в статистической отчётности. Уже к лету 1990 года в Доме Советов (ныне здание Законодательного собрания), где находился облисполком, это раздражение ощущалось подобно звуку сирены пожарного автомобиля.
Едва теплилась жизнь в централизованных государственных системах розничной торговли и материально-технического снабжения (Госснаба СССР). Деньги, обесцениваясь, вытеснялись натуральным обменом, бартером. Случалось, что талоны на спиртное и табачные изделия своевременно не «отоваривались» и очередь в знак протеста разворачивалась, перекрывая улицу, — возникали «водочные» и «табачные» бунты. У «заместителя по рынку» появилась предельно конкретная, но вредная для здоровья задача — идти «в гущу масс», обещая исправить положение, восстановить справедливость распределения, наказать виновных. Бывало, что мы её решали «дуэтом» с главным областным милиционером и народным депутатом РСФСР Валерием Фёдоровым.
Середина 1990-х годов. Встреча с Егором Гайдаром
Естественно, дело не ограничивалось обещаниями. Старались обеспечить «зелёный свет» созданию малых и совместных предприятий, кооперативов, коммерческих банков. Москва разрешила нам (облисполкому) закупать часть экспортной продукции пермских предприятий за рубли и продавать её за валюту для закупки за рубежом самого актуального: муки, сахара, спиртного, сигарет. Пытались координировать бартерные закупки, компенсировать недееспособность Госснаба созданием цивилизованной Пермской товарной биржи (ПТБ). Для этого провели неофициальный конкурс проектов, который выиграл аспирант ПГУ Андрей Кузяев, возглавивший ещё один «уголок» прикамского капитализма. У биржи было 42 учредителя (предприятия и банки). В апреле 1991 года она провела первые торги. ПТБ не только сыграла роль спасательного круга в оптовой торговле тех лет. В биографических справках многих известных пермских бизнесменов и политиков имеется запись: «Работал (или начинал работать) на ПТБ».
Без ожидания указаний из центра велась подготовка к созданию чуждых советскому образу жизни управленческих структур: антимонопольной, занятости населения, приватизации.
В апреле 1991 года новое правительство Валентина Павлова «тупо», без реформы ценообразования, вдвое повысило все государственные цены, что ещё больше усилило инфляцию. Плановая система окончательно рушилась. Национальный доход в 1991 году сократился на 11%, выпуск денег в обращение возрос в 4,4 раза, товарный дефицит зашкаливал. Избежать катастрофы можно было лишь переходом к свободным рыночным ценам. На это могла решиться лишь команда камикадзе, свободная от идеологических шор, готовая не только проститься с социализмом, но и пойти на непопулярные меры, чреватые социальным взрывом.
Михаил Горбачёв и его соратники решиться на такое так и не смогли. Среди «академиков» камикадзе тоже не обнаружились. Явлинский поставил условие: сначала малая приватизация, которая в результате продажи магазинов, парикмахерских и транспортных средств населению снимет часть денежного «навеса». После этого размораживаем цены. В условиях полыхающего пожара такая пауза в его тушении была неприемлемой.
Августовский путч все эти заботы переложил с Горбачёва на Ельцина, у которого не было ни чёткого плана действий в чрезвычайной ситуации, ни подготовленной команды, способной «тушить пожар». Хотя вскоре выяснилось, что и план, и команда в России существовали.
Состояла команда из молодых москвичей и ленинградцев во главе с Егором Гайдаром и Анатолием Чубайсом, которым, спасибо Николаю Рыжкову, одновременно с «академиками» в 1985-м была поручена разработка экономической реформы. Уже тогда они чётко определили перечень необходимых мер по выходу из экономического кризиса: либерализация цен и внешнеэкономической деятельности, коммерциализация крупных предприятий и массовая приватизация мелких, сокращение бюджетного дефицита и прекращение кредитования убыточных предприятий, организация системы пособий по безработице. Была названа и неминуемая плата за реформирование: временный рост цен на 200%, падение производства на 18—20% и реальных доходов населения — на 15—20%.
Для 1985 года принятие таких предложений было равносильным готовности исполнить без страховки сальто под куполом цирка. Заказчик рисковать не решился, но дал возможность «молодым» продолжать работу.
Когда в 1991 году ситуация усугубилась, авторы внесли в свою программу существенное и очень суровое дополнение: времени для смягчения негативных последствий реформирования уже нет, неизбежна «шоковая терапия». При параде республиканских суверенитетов, переговорах и согласованиях это невозможно. Вывод испугал даже самих разработчиков: Россия может минимизировать жертвы реформирования и относительно бескровно выйти из кризиса лишь в одиночку — Советский Союз обречён…
История о том, как Борис Ельцин нашёл Егора Гайдара, как он пришёл к выводу, что Гайдар — лучший «главнокомандующий реформой», как Ельцин и Гайдар поверили друг другу, достойна захватывающего сериала. Добавлю лишь одно: отыскал Гайдара и правильно оценил его деловые способности и возможности государственный секретарь при президенте Геннадий Бурбулис.
Днём 6 ноября 1991 года Борис Ельцин сделал окончательный выбор. Общее руководство правительством реформ он взял на себя. Геннадий Бурбулис был назначен первым вице-премьером, Егор Гайдар вице-премьером — руководителем экономического блока. Социальным вице-премьером стал член команды Александр Шохин. Через четыре дня Анатолий Чубайс возглавил приватизацию, а Пётр Авен — внешнеэкономические связи. Команда Гайдара приступила к осуществлению радикальнейшей реформы…
А через 72 дня я уже в качестве заместителя губернатора, «собственноручно» контролируя ход реформы, обнаружил на витрине пермского магазина «Речник» в свободной продаже три вида дорогой и один вид дешёвой колбасы. Ещё накануне старого Нового года мясной отдел торговой точки наискосок от Речного вокзала сверкал стерильной пустотой. А сейчас — ассортимент из четырёх единиц! Одна из них — почти каждому по карману. И все четыре — без очереди.
Это была первая зафиксированная мною победа над злейшим и всюду проникшим врагом — дефицитом.
Чтобы захваченный плацдарм за считаные месяцы 1992 года расширился до размеров всей Пермской области, многое сделала команда первого постсоветского губернатора Бориса Кузнецова, ведущими игроками которой стали его заместители Геннадий Игумнов, Виктор Горбунов, Анатолий Тульников, сотрудники областной администрации Валентин Колпаков, Анатолий Кощеев, Владимир Морозов, Владимир Рогальников, Николай Шиляев, Вадим Чебыкин, руководитель Пермского отделения Центрального банка России Алексей Савельев…
Постепенно реформа демонстрировала успехи и на других направлениях. Множились и богатели первые пермские коммерческие банки. Поднимались из экономических руин «Ависма» и «Уралкалий». К привычным экономическим тяжеловесам Прикамья подтягивались созданные с нуля новые компании: строительные («Камская долина» и «Сатурн-Р»), торгово-посреднические («ДАН», «Хеми», «Ностромо»), инновационные («Новомет», «Кираса», «Прогноз»).
Но, как выражалась советская пресса, «суровый оскал капитализма» не заставил себя ждать и нанёс ответные удары. Банковский кризис 1995 года разорил многие ещё вчера благополучные кредитные учреждения. Далее последовали дефолт 1998 года, мировой финансовый кризис 2008-го, санкции и контракции 2015-го, оставляя после себя новые финансово-экономические жертвы. Не сумели выжить в условиях рынка ведущие предприятия недавнего прошлого: велосипедный, телефонный, электротехнический заводы. Набрав «жирок», крупный российский бизнес стал недружественно поглощать тех, кто помельче. Скоро уже с ним подобным образом поступили государственные корпорации. Те же «Ависма» и «Уралкалий» попали «на зуб» всесильному Ростеху, руководство которого находится в столице. А это значит, что их финансовые потоки стали впадать больше в реку Москву, чем в Каму. Не подготовились реформаторы и к борьбе с неминуемым крупномасштабным криминалом.
Будем объективны: немало компаний, ходивших в «лидерах Прикамья», стали банкротами из-за собственных «косяков»: от недооценки рисков или избыточной осторожности, от неповоротливости или, хуже того, от примитивной жадности собственника.
Означают ли эти неудачи, что рыночная экономическая реформа 1992 года себя не оправдала, что её жертвы оказались напрасными?
Ни в коем случае. Рыночная экономика подобна велосипеду. Рекордсмен мира одолевает на нём за час 54,5 км, а обычный любитель не осилит и 20. Современная российская экономика, увы, далека от лидеров. В рейтинге глобальной конкурентоспособности (2016—2017 годы) Россия занимает 44-е место из 61. Для ориентировки: первая тройка рейтинга — Швейцария, Сингапур и США. Израиль — на 21-м месте. Китай — на 28-м. Украина — на 59-м.
Отставание это закономерное. В 1980-е «советские» годы американцы опережали нас по производительности труда в четыре—пять раз, по фондоотдаче — в полтора—два раза, их удельные энергетические и материальные затраты были в три раза меньше.
Немалую долю «плановых» недостатков Россия взяла с собой в «рынок». И не только в металле и технологиях, но и в менталитете. В экономической политике мы, как и раньше, даём преференции не частному, а государственному бизнесу. Глобальный «блат» трансформировался в столь же глобальную коррупцию. Суд давно потерял репутацию справедливого.
Но даже эти тяжкие пороки современной российской экономики не могут перечеркнуть плоды победы, одержанной ровно четверть века назад. Победы над тотальным дефицитом, которая, как показали минувшие десятилетия, оказалась не только самой ёмкой, охватившей всю Россию, но и самой устойчивой.
И, судя по реакции на юбилей «высоких должностных лиц» и прессы, достойно не оценённой.
Подпишитесь на наш Telegram-канал и будьте в курсе главных новостей.