Владимир МИЛОВ:
В НАШЕЙ СТРАНЕ НАДО РАДИКАЛЬНО МЕНЯТЬ ЭКОНОМИЧЕСКУЮ ПОЛИТИКУ

Совершенно точно могу сказать, что нас в ближайшие годы не ждет бурный рост инвестиций, как это было обещано. Нас не ждет развитая конкуренция, как стимул для повышения эффективности и контроля над ценами. Нас скорее ждет ситуация экономической стагнации, отсутствия значимых темпов развития в условиях господства монополий, снижения эффективности экономики и роста цен.

Мне кажется, общая ситуация в экономике будет характеризоваться как борьба за ограниченный ресурс. В энергетике это видно лучше всего: мы уже начинаем привыкать к ограничениям зимой по электроэнергии и газу. Товарищ Язев, известный лоббист «Газпрома» (в Госдуме прошлого созыва председатель комитета по энергетике, транспорту и связи), внес в Госдуму поправки в закон о газоснабжении, суть которых заключается в принудительном переводе потребителей в периоды похолодания осенне-зимнего сезона на другие виды топлива. Такая вот «энергетическая продразверстка» на газ. Доигрались!

Первый – основой экономического роста должны быть инвестиции частного сектора. Государственная политика должна быть направлена не на регулирование инвестиционного процесса, не на использование государственных ресурсов для инвестиций, а на создание максимально комфортных условий для частных инвесторов.

Второй принцип состоял в том, что государство признавало себя неэффективным собственником и предполагало максимальный выход из контроля над предприятиями в тех сферах, где этот контроль можно было отдать частному сектору. Приватизация играла тогда существенную роль в экономической политике.

Третий принцип — полное отделение хозяйственных функций государства от регуляторных. Государство должно было стать эффективным регулятором, арбитром, который бы насаждал прозрачные правила честной конкуренции, строго и профессионально следил бы за исполнением этих правил всеми участниками процесса.

Ничего из этого не получилось, в том числе и в энергетике.

Расчет на инвестиции частного сектора уступил место желанию властей контролировать все процессы, и, как следствие, платой за это стал рост спроса на инвестиции со стороны государства. Это связано с рядом проблем. Во-первых, с низкой эффективностью аллокации ресурсов. Например, дефицит генерирующих энергомощностей существует в Москве, а строят на востоке страны, где избыток мощности. Во-вторых, плохо тратятся деньги. Условно говоря, стоимость строительства нового газопровода в России вдвое выше международных аналогов – $3 млн за 1 км и больше.

Неудивительно, что по эффективности инвестиций государство проигрывает частному инвестору. У частного капитала есть гораздо более качественный инструментарий для того, чтобы оценить риски, выбрать наиболее подходящую стратегию, куда и когда нужно вкладываться, управлять инвестиционными расходами.

Простой пример, который поясняет разницу в подходах к управлению государства и частного инвестора — реакция властей на дефицит энергетических мощностей, который образуется в Московском регионе – застроить весь этот регион новыми электростанциями. Даже если примитивно смотреть на ситуацию, все равно видно, что у Москвы как у города очень ограниченные возможности для бурного развития. Это развитие носит в основном финансовый характер, а возможности нарастить производственную базу нет — мешают земельные и инфраструктурные ограничения. Совершенно ясно, что общей тенденцией станет вывод реального сектора за
101-й км. Да это уже происходит. Между тем государство продолжает рассчитывать на то, что в Москве спрос на электроэнергию будет расти прежними темпами.

Хотя прямые аналогии, возможно, и неуместны, но нынешний экономический курс может привести к таким же последствиям, как курс советских властей. Они в свое время считали, что продолжится мощная волна индустриализации Восточной Сибири, и планировали строительство крупных гидроэлектростанций для того, чтобы все это обеспечивать электроэнергией. Сейчас они никому не нужны.

Богучанскую ГЭС строят в лесу, и под нее пришлось специально создавать новые объекты, обеспечивающие спрос на вырабатываемую электроэнергию. Северо-Западную ТЭЦ в Санкт-Петербурге построили, там есть спрос на электроэнергию, но нет спроса на тепло, там нужно создавать новый крупный промышленный объект или строить новый город рядом со станцией.

Недостатки централизованного планирования очевидны. Государство не смогло стать и объективным регулятором рынка. Оно сделало ставку на использование регуляторных функций для поддержки своих компаний. Ярче всего это видно на примере проектов «Сахалин-2» и «Ковыкта». Функции, которые должны объективно использоваться в интересах всех участников рынка, были применены для того, чтобы распределить ресурс в пользу дружественных компаний.

С цивилизованным рынком в такой ситуации можно по-
прощаться. Мы получили централизованную управляемую экономику, «ренессанс» централизованных инвестиций и потребность в накачивании этих секторов государственными деньгами, использование регуляторных функций государства как дубинки для отъема собственности.

Сегодняшняя модель основана лишь на избирательной ответственности. Государство явно настроено на то, чтобы сбрасывать ответственность за свои действия на потребителей. Потребители должны платить за то, что «Газпром» недостаточно инвестирует в месторождения, тем, что им ограничивают газ на фоне бешеного роста цен на него. У нас работает много раз описанная концепция приватизации прибыли и национализации убытков.

В энергетическом секторе у нас образовались две половинки. В одной из них – нефтяной и угольной отраслях – была проведена приватизация, а в другой – газовом секторе и электроэнергетике — остался «совок» и государственная собственность. Мы видим, что там, где реформы были проведены, достигались серьезные успехи до тех пор, пока туда не начало вмешиваться государство, в частности, в нефтянку. Это не только «дело ЮКОСа». Это – общий передел, коснувшийся десятков крупных компаний.

Последствия этого передела выражаются в том, что участники рынка опасаются за свои активы и недостаточно инвестируют в развитие производства. «ТНК-BP», например, в первом полугодии 2007 года почти 80% чистой прибыли выплатила в виде дивидендов, что свидетельствует о том, что они не хотят реинвестировать. Они боятся вкладывать в крупные месторождения, боятся, что все это отберут.

Еще одно последствие передела – обременение госкомпаний огромными долгами. Большая часть этих долгов – у «Газпрома» и «Роснефти» – это краткосрочные кредиты со сроком погашения до одного года.

Очень важно понимать, что это значит. Им нужно постоянно рефинансироваться, то есть брать новые кредиты. А вы представляете, как это стало сложно сделать в условиях мирового экономического кризиса и кризиса ликвидности? Сейчас в принципе сложно получить кредит, а тем более сложно «Газпрому» с учетом того, что он не в состоянии генерировать достаточного денежного потока, чтобы самостоятельно расплачиваться по кредитам. У «Газпрома» до сих пор отрицательный денежный поток, если не учитывать «Сибнефть». Они тратят больше, чем зарабатывают.

Нынешний кредитный кризис в мире связан только с одним: денег много, отсутствует доверие. Деньги перестали давать друг другу, опасаясь, что они будут вложены в рискованные активы.

Давайте поймем, на чем основывался наш экономический рост в последние годы. Где-то до 2005 года — на росте цен на нефть, а потом – на притоке дешевых западных кредитов, который, в свою очередь, был порожден мировым избытком ликвидности как следствия периода низких процентных ставок.

Все бы ничего, поскольку в России до недавнего времени проводилась очень ответственная макроэкономическая политика. Мы снижали госдолг, накапливали финансовые резервы. Грубо говоря, под залог этих резервов к нам приходили займы. Но это время кончилось, займы перестали приходить. За прошлый год общий корпоративный долг увеличился с $300 млрд до более чем $400 млрд. Вот столько назанимали в период притока капитала! Сейчас приток сменится оттоком, потому что большинство займов краткосрочные, и их надо возвращать, а новых не дают, в мире — кризис.

В этой ситуации возникает развилка: что делать? Первое, что будут просить государственные компании и банки (и уже попросили), — дать им денег из накопленных государственных резервов. Это самое идиотское, что можно сделать. Ведь неизвестно, сколько продлится кризис и каковы будут его последствия.

Мы можем очень быстро проесть накопленные ресурсы. Золотовалютные резервы Центробанка составляют около $480 млрд. При этом только в этом году нашим банкам и корпорациям предстоит выплатить около $120 млрд в виде кредитов. Все это происходит на фоне расходной вакханалии: очень резко выросли бюджетные расходы, которые создают монетарный прессинг на потребительские цены, на экономику. Из-за этого мы увидели всплеск инфляции. Совершенно очевидно, что если дополнительные бюджетные ресурсы будут вброшены в госкомпании и госбанки, то, скорее всего, это приведет к дополнительному финансовому давлению на потребительский рынок.

К сожалению, у нас в России не сложилось экономики, которая могла бы расти на собственных ресурсах. В основном это была экономика потребления, накачанная притоком дешевых денег. В 2005-2007 годах росли сектора, рассчитанные на внутренний спрос, в основном сервисные. Модель экономики супермаркета.

Добыча газа в «Газпроме» уже начала падать. Уже в этом году стоит ожидать снижения добычи нефти. Его не произошло в 2007 году только потому, что только два реализуемых иностранными инвесторами проекта — «Сахалин-1» и «Салым» — показали прирост добычи в минувшем году порядка 10 млн тонн. Между тем некоторые крупные нефтяные компании, например, «Сургутнефтегаз», начали показывать снижение добычи. Причины этого – искусственные: эта компания накопила на своих счетах порядка $18 млрд, которые не инвестируются в развитие месторождений, зато явно ждут сделки по слиянию с какой-нибудь крупной государственной компанией.

Государственные компании, которые плохо управляют своими активами и которые накопили большие долги, что мешает им инвестировать, тоже не могут наращивать добычу.

Если начнет снижаться добыча нефти и газа, это окажет очень серьезное влияние на темпы экономического роста в стране. Если в том числе и из-за этого ощутимо замедлится рост ВВП, это немедленно скажется на росте доходов граждан. Если на этом фоне будут сказываться последствия необдуманной расходной политики, накачивания экономики государственными деньгами, дополненные попытками потратить часть накопленных резервов на поддержку госкомпаний и госбанков, нас ждет высокая инфляция. Точно двузначные цифры.

Если хотите посмотреть, как все это происходит, взгляните на Венесуэлу.

Но есть два аспекта. Первый — это то, что будет постепенное, но довольно быстрое скатывание к гораздо более негативным показателям функционирования экономики, что почувствуют все. Фактор второй связан с тем, что подавляющее большинство россиян психологически не готовы к ухудшению экономической ситуации.

Люди отвыкли от трудностей, привыкли ко времени дешевых денег и высокого роста. Ожидания людей разогреты неимоверно, поэтому они очень остро воспримут даже относительно небольшое ухудшение экономической ситуации в России. Боюсь, что нас ожидает очень серьезная социальная реакция, которая создаст спрос на смену экономического курса.

Во-первых, АЭС – это крайне дорогое удовольствие, по сути, «платиновое электричество». Главный трюк атомщиков состоит в том, что они показывают стоимость АЭС на базе переменных издержек, затрат на топливо, которые довольно низкие. Но если учитывать капитальные издержки, стоимость выработки электроэнергии на АЭС очень высока. Строительство АЭС в мире обходится более чем в $2 тыс. за 1 кВт установленной мощности, тогда как парогазовая установка – максимум $800. Реальная стоимость сооружения АЭС в России составляет порядка $4 тыс. за 1 кВт. Смотрите: необходимый уровень тарифа на электроэнергию на шинах электростанции, необходимый для того, чтобы окупить строительство АЭС, для одного атомного энергоблока в 1 тыс. мВт составляет порядка 4,5-5 центов. Это выше, чем средняя стоимость электричества по России для конечных потребителей сегодня.

Второй фактор – атомные электростанции очень неудобны для диспетчеризации производства и потребления электроэнергии. Они не могут использоваться для того, чтобы обеспечивать электроэнергией, например, проект «Белкомур», потому что АЭС может выдавать выработку только ровным графиком, работая в базовой части графика нагрузок. Тогда как, например, потребление электроэнергии на транспорте связано с большими колебаниями графика нагрузок. Для диспетчеров – это страшная головная боль. Они вынуждены принимать всю выработку АЭС в базу, даже когда спроса нет. Например, Франция, где основу выработки электричества составляют АЭС, порой ночью продает электроэнергию в Великобританию по кабелю по 0 центов кВт/час.

Третье – Россия сегодня является нетто-импортером урана. Она добывает 3,3 тыс. тонн в год, а потребляет на всех типах реакторов 5 тыс. тонн. Мы зависим от импорта урана. Нас спасают оружейные складские запасы, которые тоже не бесконечны. Мы подписываем соглашение с Австралией об импорте 4 тыс. тонн урана в год, мы зависим от импорта тепловыделяющих сборок из Казахстана и Узбекистана, которые в любой момент могут развернуться и начать поставки в другие страны.

Зачем России строить АЭС, чтобы ставить себя в зависимость от импорта урана?

Тем более, зачем делать это в Перми?

Думаю, вы прекрасно знаете особенности географического положения своего региона. Вы находитесь на выходе из главного газодобывающего региона страны, который останется таковым на десятилетия. Весь газ, который добывается и будет добываться в России, идет через Пермский край, новый газ с Ямала будет идти через Коми. Энергетика в вашем регионе может работать, прежде всего, на природном газе, по сравнению с которым атомная энергетика невыгодна и неудобна. Не говорю уже про экологию, хотя и это крайне важно. Так что я не понимаю, зачем в Пермском крае строить АЭС. Очень боюсь, что все дело — в борьбе за федеральное финансирование.

Что предлагает Сергей Кириенко, когда он говорит о строительстве 40 блоков? Это тепловые реакторы устаревших моделей 50-60-летней давности. Со всех сайтов убрали стратегию развитию энергетики до 2050 года, которую разрабатывал Минатом в 1999 году под руководством Евгения Адамова, где говорилось, что устаревшие тепловые реакторы требуют разработки богатых урановых руд, запасы которых в России невелики, они дают существенные отходы, поэтому нам надо переходить на реакторы на быстрых нейтронах, которые работают на бедном уране, дают мало отходов и т. д. Где эти реакторы? «Сказку» о быстрых нейтронах я слышу от атомщиков очень давно. К сожалению, гражданская атомная энергетика так и не вышла за рамки парадигмы побочного использования военных технологий, в которой она возникла в середине прошлого века.