ТЕАТР «ТЕАТР» ОСОВРЕМЕНИЛ «БЕСПРИДАННИЦУ»

Эффекта новизны в этой постановке удалось добиться без ухода в агрессивный авангардизм и топорное осовременивание, от которого воротят нос приверженцы традиционного театра. Впрочем, столичный режиссер Василий Сенин вообще не мыслит категориями вроде «традиционный театр» и «нетрадиционный театр». Для него есть просто Театр, который может и должен быть разным, любым, таким, каким ему хочется быть в конкретный момент. В этом смысле Сенин и художественный руководитель театра «Театр» Борис Мильграм — единомышленники.

Современным спектакль смотрится, в первую очередь, потому, что современны его герои. Все они — и Лариса с матерью, и Паратов, и Карандышев, и парочка Кнуров-Вожеватов, и вечно пьяный «халявщик» Робинзон — могли бы жить в нынешнюю эпоху с тем же успехом, что и во времена Островского. Хотя почему «могли бы»? Они, собственно, так и живут — здесь и сейчас.

По мнению Василия Сенина, Лариса Огудалова не принадлежит какому-то конкретному веку — XIX, например. Женщина, любящая мужчину в мире, «где все на продажу», — героиня всех времен и народов. Поэтому режиссер и не преследовал цели соблюсти формальное соответствие эпохе Островского.

К тому же, как справедливо заметил один из артистов «Театра», для обеспечения полной правды жизни пришлось бы провести целое этнографическое исследование — какую одежду тогда носили, из каких чашек пили чай, как ходили, как сидели?..  «Раз мы не знаем то время, не надо делать вид, что мы его знаем, — поддерживает коллег Борис Мильграм. — Надо ставить спектакль о том времени, в которое мы живем».

Итак, создатели спектакля не гнались за «историзмом», но и за «авангардизмом» они также не гнались. В результате ни наряды героев, ни их манеры не режут глаз консервативному зрителю: на барышнях — длинные платья, на господах — фраки и шляпы, изъясняются и те, и другие на чистейшем «островском» языке, хоть и с современными интонациями.

«Бесприданница» — пьеса, которая была поставлена уже очень много раз. В одном только «Театре», еще в его бытность Пермским академическим театром драмы, ее ставили дважды. Казалось бы, наличие у «Бесприданницы» «приданого» в виде множества театральных и кинематографических текстов «во главе» со всенародно известным фильмом «Жестокий романс» должно было затруднить работу режиссера. У зрителя есть привычные ему Лариса и Паратов, а значит, он, скорее всего, будет сравнивать новую трактовку образов с уже устоявшейся. И чаще всего в таких случаях  люди не желают принимать «чужих» героев. Опять же, дублировать уже существующую версию, «лепить» персонажей с тех, которые кажутся зрителю «родными» — совершенно бессмысленно, как с точки зрения искусства, так и с точки зрения здравого смысла.

Василий Сенин решил для себя эту проблему очень просто — он поставил «Бесприданницу» так, как если бы до него никто этого не делал. Зрителю режиссер рекомендует смотреть спектакль с тем же настроем, то есть не думая о том, что он знает эту пьесу и этих героев, а как впервые.

«Ставить «Бесприданницу» в стране, где 20 лет назад Никита Михалков сыграл Сергея Паратова, — конечно, занятие неблагодарное, — замечает Василий Сенин. — Но лично у меня нет и не было навязчивых образов Паратова и Ларисы, которым нужно соответствовать, или, наоборот, разрушить. Я вообще не хочу сравнивать фильм и спектакль».

В общем-то, Сенин прав: сравнивать эти два самостоятельных произведения совершенно ни к чему. Хотя от этого сложно удержаться, в особенности в случае с Паратовыми — уж слишком они разные.

Паратов из фильма (Никита Михалков) — вальяжный, холеный, похожий на сытого кота. Паратов из спектакля (Михаил Чуднов) — «гончий пес». Ловкий, подвижный, гибкий, он всегда оказывается в нужное время в нужном месте, а потом виртуозно дематериализуется, как только пребывание там начинает его тяготить.

Михалковский Паратов на порядок мягче и, пожалуй, человечнее. Паратов Михаила Чуднова без лишних сантиментов отправляет «возлюбленную» куда подальше, даже не глядя на нее.

Лариса (Анна Сырчикова) получилась хрупкой и очаровательной, норовистой и вместе с тем доверчиво-беспомощной. Правда, некоторым зрителям пришлась не по душе ее излишняя эмоциональность, временами переходящая в истеричность.

Вообще, подбор актеров удачен: Вячеслав Чуистов в роли Карандышева, Владимир Гинзбург в роли Мокия Парменыча, Лидия Аникеева в роли Огудаловой-старшей, Андрей Гарсия в роли цыгана Ильи…

Некоторых ценителей пермской «драмы» очень волновал вопрос: дал ли режиссер артистам возможность продемонстрировать в «Бесприданнице» свои вокальные способности? Дал, хоть и не всем. В спектакле есть несколько музыкальных номеров. Это, прежде всего, романс «Наши встречи», который поет под гитару Лариса.

Кроме того, в «Бесприданнице» лейтмотивом звучит известная в исполнении Леонида Утесова песня «Пароход»: «Ах, что такое движется там по реке, белым дымом играет и блещет металлом на солнце…». Ее очень душевно и слаженно поет хор официантов.

Кстати, об официантах. Трое проворных «прислужников» с безупречной выправкой (Дмитрий Васев, Алексей Шумков, Артем Орлов) плюс содержатель кофейни (Олег Выходов) постоянно присутствуют на сцене под тем или иным сюжетным предлогом — то накрывая стол для Паратова, то организуя обед дома у Карандышева, то угощая всю честную компанию прожигателей жизни завтраком на «Ласточке»… Эти официанты — полуактеры-полузрители, безмолвные свидетели личной драмы Ларисы Огудаловой. В начале спектакля они встречают на пристани Паратова, в конце — «провожают» уходящую из жизни Ларису.

Что бы ни происходило, держатся официанты подчеркнуто непринужденно: неспешно завтракают за барским столом или, скажем, сидя на корточках и дымя сигареткой, без всякого стеснения наблюдают за тем, как главные герои выясняют отношения. Они — как слуги К. из «Замка» Кафки: те тоже умудрялись быть и в высшей степени послушными, и беспардонными одновременно.

Отдельно следует сказать и о сценографии. Интерьер, в котором разыгрываются мелодраматические события «Бесприданницы», предельно лаконичен. На сцене лишь необходимый минимум декораций: стол, стулья, фортепиано, еще какие-то мелочи, появляющиеся и исчезающие по мере необходимости.

Есть, впрочем, и постоянный элемент сценического интерьера — многоярусный вращающийся шатер, который поочередно используется то в качестве кофейни, то в качестве парохода «Ласточка», куда Паратов завлекает Ларису. Этот многофункциональный шатер-кофейня-пароход творит пространство, с одной стороны, вполне реалистичное, с другой — условное.

Условно реальна и «веревка» с висящими на ней длинными «простынями», отгораживающая часть сцены на манер ширмы. Когда в один прекрасный момент над ширмой, как черт из табакерки, появляется Паратов с алой розой в зубах, Лариса сдергивает одну из «простыней» и запускает ею в незваного гостя. От второй «простыни» избавляется мать Ларисы, лишая укрытия прячущуюся за ней дочь. Еще от нескольких «простыней» освободит веревку опять же сама бесприданница — нервно стаскивая их одну за другой во время разговора с искусителем Паратовым. Наконец, падает последняя условно реальная преграда, являя изумленной публике второго незваного гостя — Карандышева. Так перед зрителем постепенно открывается все сценическое пространство.

Какому миру принадлежат эти предметы — материальному или иллюзорному? Какому времени принадлежат эти люди — прошлому или настоящему? Границы размыты, что, впрочем, не препятствует, а наоборот, способствует получению удовольствия от спектакля.