ТРИУМФ ПОРАЖЕНИЯ

Семнадцать лет разделяют «Прости, Леонардо!» Юрия Беликова и его новый сборник стихов — «Не такой». Это дает повод говорить не только о стихах. По ряду причин: во-первых, в истекшие 17 лет началась и завершилась целая эпоха. Во-вторых, потому что стихи не исчерпывают созидательных амбиций Беликова. Вбив прочные опоры своего поэтического строения уже в первых двух книгах, на протяжении всех этих лет он увлеченно разрабатывал «окрестности» — попутно занятиям журналистикой строил свой литературный процесс. Это важно подчеркнуть: свой, вручную пробивая русло, которое сам же и размечал, последовательно и неустанно публикуя поэзию российской провинции.

Объединения, премии, конкурсы, эссе и рецензии, кочующие вслед за Беликовым по журналам и газетам «провинциально-поэтические» рубрики, авторские и коллективные сборники молодых и не очень поэтов — объем его культуртрегерской деятельности внушает почтение. За прошедшие 17 лет Юрий Беликов так много сделал «не для себя», что мимические складки созданного им пространства воспринимаются уже как историческая данность.

Факт затвердевания фантома в пространстве стал объективной реальностью, и нет смысла критиковать автора-демиурга по мелочам — он создал свой мир. Справедливости ради надо заметить, что этому миру присущ, как бы сказать помягче, специфический антураж. Чего стоят одни только закрученные вокруг шизоидной Молебки тарелочки инопланетян, ставшие уже своего рода атрибутом имиджа Юрия Беликова. А выбегающие из диких зарослей поэты-«дикороссы» (название одного из авторских проектов)? А развешанные там и сям игрушечные гаджеты поэтической власти и общественного признания?

На эту тему можно иронизировать долго — благо и поэт «подставляется» по полной программе: то спотыкаешься об излюбленные им титулы «наследника» и «монарха-самозванца» (еще со времен знаменитого «Венчания на царство в чусовских лесах»), то из кустов ухают «смута» и «махатма», то налетаешь на эту самую, изрядно запыленную, мантию «Махатмы российской поэзии», которая вместе со званием была вручена Беликову такими же, как он, «самозванцами» на поэтическом фестивале «Цветущий посох» в бытность увлечения российских творческих людей восточной культурой…

И новый сборник туда же — казусы и диковинки начинаются с порога, достаточно прочитать на обороте книжки специально подобранные реплики авторитетных в мире Беликова величин — Юрия Влодова и Павла Стовбчатого. Здесь же — Андрей Вознесенский, кумир и учитель будущего «махатмы» и вождя «дикороссов». Цитаты колоритные, говорящие о многом. Вот, например, высказывание «непризнанного гения» Юрия Влодова:

«Слушай, — вскакиваю я и начинаю шлепать по литфондовскому ковру ароматными носками: туда-сюда, туда-сюда — слушай, ты же потрясный, как говорит моя дочь, поэт! Возьмем крупняков: Бродский для гения нудноват — сам в своих лабиринтах запутался; Юра Кузнецов — простоват: сюр на былине — сплав для семидесятника; а ты — новый, понимаешь? — принципиально новый поэт! Какого черта тебя никто не знает?!»

Так вот, посконно и сермяжно, сразу всю правду-матку. Дело вкуса? Или его отсутствия? Если прочитать дальше — реплику от Андрея Вознесенского («Хлопнула дверь. Пришел Юра Беликов… Они с юной спутницей, несмотря на мои протесты, разувают сапоги. Наверное, в сапогах тяжело летать…») становится уж как-то совсем смешно и неловко.

Что означает эта кунсткамера самолюбования, поданная как ВДНХ мнений? Редакторский промах или авторский расчет: а вот вам всем! Наплевать на условности, филологические игры и мнение дутого истеблишмента — он (я) не такой. Его (меня) реальные мужики уважают!    

Впрочем, стоп. Довольно иронии. Применительно к явлению Юрия Беликова гораздо важнее другое. Собственно, это «другое» и делает его масштабной величиной — в мире современной поэзии и в мире людей.

Во-первых, презрение к власти литературного истеблишмента. Даже в том случае, если это презрение к системе по-прежнему лишь поза человека, отторгнутого системой, — с течением времени поза обросла рыцарскими доспехами.

Лирический герой Беликова, практически равный (как это и бывает в серьезной поэзии) поэту-человеку, когда-то одержимый наступательным героическим пафосом (в его лице провинция двинула на стольный град Москву), принял бой за самоутверждение. Если в качестве временных границ взять даты выхода книги-надежды «Прости, Леонардо!» (1990) и книги-поражения «Не такой» (2007), выходит, что длительность этого боя под стать Троянской войне.

Поражение — главное достоинство нового сборника стихов Юрия Беликова, делающее заурядный «свод избранных стихотворений» книгой в полном смысле этого слова — единицей поэтического мышления, вехой поэтического проекта. Именно осознанное, принятое поражение дает шанс прикоснуться к победе. В понимании этого парадокса у поэта достаточно союзников: Фолкнер, оценивавший масштаб художника по размаху творческой катастрофы, Пастернак, писавший о неразрывности победы и пораженья, Кальпиди, каждую из своих книг осознающий как крах замысла и интенции.

Фигура Кальпиди в мире Юрия Беликова имеет особое значение, и этого не отнять. Скрытая полемика с лидером уральской поэзии для многих оказалась стимулом творческого роста. И в новой книге: среди образов утраченного мира поэзии и надежды — Алсу, чье имя возникло в «программном» тексте Кальпиди («Внезапно назвал я тебя Алсу…»), а потом оказалось растиражированным популярной певицей. У Беликова: «Россия свое полное Алсутствие / на нонешнем встречала рубеже».

Это «алсутствие» — часть роковой, непреодолимой драмы, вершащейся в мире. Непрочность, расшатанность основ, утраченная целостность (общий тезис художников ХХ века) прежде осмыслялись Беликовым в персональном ракурсе особого, поэтического, зрения: «косина взгляда» — поэтический дар и одновременно тяжелое бремя, порождающее позицию сильного духом изгоя.

В более поздних его стихах траектория кривизны времени и пространства захватила национально-историческое измерение. Теперь кривая диалектически замкнулась: «Творчество есть попытка преодоления мирового Зла, которое в той или иной степени растворено в каждом, в том числе в самом творце. А если учесть, что человек создан по образу и подобию Божьему, значит, можно предположить, что мировое Зло, равно как и мировое Добро, есть и в Творце с заглавной буквы?» Этой мыслью схвачен один из лучших текстов Юрия Беликова последних лет — «Цепная Пермь»: «но Дрокин зашифрован в Андронике».

Разгадать анаграмматическую кодировку мира, найти ключ к нему, попытаться прочитать замороченные смыслы бытия. Попытка состоялась. Но Дрокин зашифрован в Андронике…

Свой среди чужих, чужой среди своих — анаграмматическая по сути формула поэзии Беликова, с которой он родился как поэт и которой остался верен на протяжении этих 17 лет. Неуклюже бравирующий «поэтическим самозванством», по-детски радующийся успеху и выходу долгожданной книги («Я вам советую смаковать мои стихи, читать понемногу» — реплика читателям на презентации).

Можно принимать или не принимать его поведенческую, что называется, стратегию, критиковать позерство, можно восхищаться — колоритом и смолистой  вязкостью образной фактуры, силой метафоры, неподражаемым голосовым тембром, можно  злиться за приступы дурновкусия, отвергать за избыточность и нарочитость. Удивляться  беззащитному, отчаянному лиризму («Так вот как, милая, ты спишь!..»). Нельзя не признать, что Беликов остался верен поэту в себе. Живому — да. Ранимому — очень. Не такой? Какой есть.