Наши страхи
О фильме, показанном на открытии фестиваля «Флаэртиана»
Наш зритель верит в миссию пермской «Флаэртианы» как последнего пристанища гуманизма в эпоху диктатуры экономики. Только там, в киноцентре «Премьер», можно увидеть подробное и умное кино про нашу жизнь, запечатлённую всевидящей камерой навеки. И моя жизнь тоже интересна, и про меня можно снимать кино, и я тоже что-то значу — так думает наш зритель, и он прав. Потому что я тоже так думаю.
Фильмом церемонии открытия «Флаэртианы-2016» выбран «Дон Жуан» Ежи Сладковского, лучший европейский документальный фильм — это его титул, пожалованный высоким жюри IDFA. Фильм образцовый, с почтительным вниманием к внутреннему миру человека, с болью, с юмором, кино про нас. Автор — поляк, живущий в Швеции, уже не первый раз снимает в России, на этот раз в Нижнем Новгороде.
Там живёт-мается мальчик Олег, современный Обломов в острой форме; нынешние Штольцы его лечат. Так можно было бы и назвать кино — «Олег Обломанный», вполне хватило бы для советского андеграунда 1980-х. Но европеец Ежи придумал любовную историю, минусовую, то есть пьесу о невозможности любви. Подозреваю, что придумал и всё подстроил, но сделал это мастерски, значит — молодец.
История проста и вполне литературна. Мама Олега приводит своего увальня в театральное училище, вымаливает разрешение сыну посещать занятия. Во имя спасения гибнущей личности пусть ему поставят речь и танец и с девочками познакомят. Дальше всё как по нотам — речь, сцендвижение, танцы, девочки-стройняшки. Одна из девочек оказывает особое внимание Олегу, между ними завязываются отношения — временами мучительные, временами смешные: они репетируют с педагогом сцены из «Дон Жуана» — классическим обольстителем нарядили классического лежебоку с симптомами аутизма. Цирк, куда деваться.
Аутизм (от греч. autos — сам) — состояние психики, характеризующееся преобладанием замкнутой внутренней жизни и активным отстранением от внешнего мира (БЭКМ).
Зал внимательно следит за вечной игрой двоих. Правила всем понятны, но не всех устраивает исполнение: девочка играет плохо. Кокетливая Шарлотта ей удаётся хорошо, а чуткая Таня плохо. Почему? «У всех свои страхи», — случайно проговаривается Таня. В фильме ей выделена роль служебная: просто некая студентка театрального училища, без своей истории. По этой ли причине или из-за скрытых Таниных комплексов, но мы ей не верим. Её слова про дружбу, про «нечто большее» напоминают читку заготовленного текста. А партнёр их переживает всерьёз, на бумажные вопросы он ищет ответ в напряжении всех своих душевных сил — в этом подлинный драматизм кульминационной сцены.
Может, автор этого и хотел? Тогда — да, тогда он мастер многоходовой провокации. И как в этом случае выглядит финал? Если подлинная драма заключена в диссонансе мальчика и девочки, то финальная их прогулка под ручку выглядит зловеще: мальчик обречён. Н-нет. Давайте лучше будем думать, что автор прокололся с актрисой.
Я отношусь к провокации в кинодоке спокойно. Раньше, лет 20 назад, было дело — нервничал, когда на моих глазах один, тогда ещё малоизвестный, режиссёр снимал героя с «подсадной уткой». Теперь понимаю: чисто документального кино не бывает. Прогнозирование событий в жизни героя обязательно для автора будущего фильма. И автор неизбежно станет их ускорять, двигать к вероятному финалу — всегда вымышленному, потому что жизнь героя фильмом не кончается. Отсюда недалеко до целиком постановочных эпизодов. Ну и что? Вмешательство киношников в частную жизнь героя может оказаться для него благотворным, а может и наоборот — зрителей в зале это не интересует. Их захватывает зрелище.
Образ Олега захватывает зрителей. Мальчик живёт вне всех этих хитростей. Он настолько неуклюж и честен, что подговорить его на актёрство крайне трудно. Он по-своему органичен в своём непослушном теле, он живой, неподдельный, верит в происходящее и будит веру в каждом из нас.
Тут надо пояснить для тех, кто не смотрел, их тоже касается. Мальчику 22 годика, но он реальный мальчик во всех смыслах. Его зашугали предки до полной потери дееспособности. Знакомо? У нас таких «аутистов» полгорода, да я сам «аутист»: у меня мама — учительница русского языка и литературы, царствие ей небесное. У Олега трудности с речью, движениями, девушками, планами на жизнь — и всё из-за мамы, у которой свои трудности. Из-за чего? А из-за её мамы, Олеговой бабушки, а у той свои — из-за Кощея, должно быть, Бессмертного.
Ребята, это нечестно — валить всё на Кощея. Мы ведь как живём?
«А давай заведём себе ляльку». Или ещё проще: «Залетела». Как только парочка решает «завести себе ляльку», можно быть уверенным, что она искалечит ребёнка, если не случится чудо и они не уверуют в Бога, который послал им дитя, что называется, на передержку — воспитать и выпустить в мир. Поскольку у нас Бога нет, чуда не происходит, а жить хочется вечно, то родители сами куют себе вечную жизнь на головах своих детей, выкладываются по полной, а получается вечный ад — дети сплошь деспоты или жертвы. Или жертво-деспоты — вариации бесконечны, Кощей бессмертен, и сделать ничего нельзя, да мы и не хотим ничего менять и постоянно требуем перемен, чтобы все близкие и далёкие были виноваты.
И вот в фильме Сладковского одна из жертв — Олег — заявляет и отстаивает другую норму жизни: любовь настоящую, бескорыстную, из XIX века, и что? Маму не проведёшь, она знает, что любви нет, что на дворе век XXI, и мы тебя в него запихнём. Или в психушку! Самый близкий Олегу человек — мама — самый жестокий, потому что уверена (см. выше): сын — её собственность. Выпустить его в мир она хочет, но так, чтобы он не ушёл. Чтобы научился добывать деньги, оставаясь при ней гарантом её старости. Страшно слышать, как мать кричит о спасении ребёнка, калеча, убивая его. Её манипуляции узнаваемы, описаны в фельетонах, показаны в фарсах и драмах — как, какой виртуозной игрой на нервах женщины превращают своих сыновей в тряпку, а мужей — в алкоголиков.
А отчего они сатанеют, наши женщины? Им страшно жить. Страхи эти тем больше, чем хуже жизнь в стране, чем презреннее «социалка»: пенсии, лекарства… Страхи эти тем острее, чем богаче конкретная особа, тем страшнее её ночи: призраки одиночества, яма бедности… Внешне беспечная, независимая бизнес-леди почему-то вдруг впадает в алкоголизм, красиво подсвеченный виски. «Кто меня защитит?!» — вопит её маленькая, испуганная душонка. А в самом деле — кто? Парткома нет. Мужа нет. Бога нет. Дети? Больные дети не смогут; здоровые — им эта тема скучна, им вообще не нужны предки — отработанный шлак, по логике учебника лидерства. Рыночные отношения, в которые мы прыгнули из социализма, нами же загаженного, ещё только начали взимать с нас плату за наслаждения.
Смыться от расплаты не получится: райские кущи чужих стран, в которые мы эмигрируем, неминуемо заставят нас трудить душу — уважать соседей, любить их; иначе рай станет адом. Так что лучше не тратиться на переселение, а начать учиться здесь и прямо сейчас: кино про чужую жизнь — хороший тренажёр. Добро пожаловать в «Премьер», адрес ищите сами.
Подпишитесь на наш Telegram-канал и будьте в курсе главных новостей.