Лариса Климова: Мы были такие дураки!

Лариса Климова, представительница знаменитой на весь мир петербургской балетной школы, на пермский конкурс «Арабеск-2016» приехала вместе с мужем — выдающимся балетмейстером Николаем Боярчиковым, который уже не в первый раз входит в жюри конкурса. В Перми многие знают их обоих — в 1970-е годы они работали в Пермском театре оперы и балета: Боярчиков был главным балетмейстером, Климова — ведущей солисткой балетной труппы. Боярчикова можно назвать «автором» «золотого века пермского балета», о котором говорила тогда вся страна. До сих пор балетоманы со стажем ностальгируют по тем временам, когда в Перми на революционные авторские спектакли Боярчикова невозможно было достать билеты.

— Для пермяков «эпоха Боярчикова» до сих пор является эталоном успешного балета. А чем были для вас годы, проведённые в Перми?

— Шесть лет, что мы прожили с Колей в Перми, были очень счастливыми. Всё тогда совпало: труппа балетная была здесь замечательная, атмосфера была очень хорошей. Всем хотелось работать по-новому: и артистам, и Боярчикову. Интересно было, нескучно!

— Вы сразу вдвоём из Ленинграда приехали?

— Втроём мы приехали! Я, Коля и наша собачка Чуша — чёрненький пудель. Помню, тогда в Перми ещё ни одного пуделя не было... Мы приехали жить и работать. Осознанно.

— Что этому предшествовало?

— Всё началось с балета «Три мушкетёра» Вениамина Баснера, который Боярчиков поставил в Ленинградском Малом театре оперы и балета им. Мусоргского.

Это был прекрасный спектакль, он нравился всем — его на ура принимали. Но однажды на балет пришла жена первого секретаря Ленинградского обкома КПСС Василия Толстикова. Её до глубины души возмутил прелестный эпизод в спектакле: служанки в пышных юбках становились спиной к зрительному залу и наклонялись, а мушкетёры синхронно ставили на их выдающиеся зады кружки. Жена Толстикова кричала: «Безобразие! Это безобразие!» И вот, представьте себе, после этого случая «возмутительный» балет «Три мушкетёра» велели снять с репертуара, а Коле ничего не давали ставить.

Каким-то чудом Боярчикову предложили поставить этих «Трёх мушкетёров» в Перми, и он согласился, конечно же. Здесь спектакль прошёл так удачно, что появилось предложение о постоянной работе. С удовольствием вспоминаю это время: в Перми Коля поставил «Ромео и Джульетту», «Три карты», «Царя Бориса», «Слугу двух господ», «Орфея и Эвридику»… Очень мне нравились эти балеты. Они замечательные! Да здесь всё у нас было замечательным. Квартира у нас была всего лишь в двух остановочках от театра...

— Говорят, потом вы уехали из Перми, потому что Боярчикову предложили возглавить в родном Ленинграде балетную труппу театра им. Кирова (ныне — Мариинский). Как всё было на самом деле?

— Было так. Мы находились на гастролях в Вильнюсе, когда Коле позвонили из Москвы и вызвали в министерство культуры. Он, конечно же, полетел. Звонит мне оттуда: «Лариса, мне предлагают стать главным балетмейстером Кировского театра». Я: «Коленька, ты с ума сошёл?! Не надо! Нам очень хорошо в Перми!..» И Коля отказался.

Тогда главным балетмейстером в Кировском театре поставили Олега Виноградова, а Коле решили доверить Ленинградский Малый оперный театр. От этого предложения отказываться смысла не было: это наш родной театр, мы в нём с Колей познакомились, оба там начинали…

— Почему вы были настроены против Кировского театра?

— Потому что в этом «сложносочинённом» театре кого угодно съедят. Боярчиков — мягкий очень человек. Интеллигентный. Не интриган. В таком огромном театре, как Кировский, руководителю нужно быть политиком, а мой Коля — не политик. Он творческий человек.

— Он что, и на репетициях не кричит?

— Нет. Никогда. Это я кричу. Когда с кордебалетом репетируешь, как не кричать?!

— Лариса Борисовна, вы с детства мечтали стать балериной?

— Мама у меня работала всё время, а я болталась во дворе с мальчишками и девчонками. После войны в Ленинграде было много разрушенных зданий, мы по этим трущобам носились. Были у нас во дворе две девочки — с сумочками всегда ходили, ладненькие такие, аккуратненькие. Утром мимо нас чинно проходят, вечером… Мы заинтересовались, поймали их однажды и спрашиваем: куда это вы всё время ходите? Оказалось, они ходят во Дворец культуры им. Горького, занимаются в самодеятельном кружке, где им преподают педагоги из Ленинградского хореографического училища и Кировского театра. Мама Коли, кстати, там уроки вела — Мария Владимировна Боярчикова...

Я тоже решила ходить в хореографическую самодеятельность. Пришла показаться, меня приняли. Вот так я и попала в мир балета — благодаря двум девчонкам, которые ни с кем из нашего двора не водились.

— Долго вы занимались в этой самодеятельной студии?

— Довольно долго. Потом я там даже солисткой стала, и меня показали балерине Ольге Иордан, ученице Агриппины Вагановой. Ольга Генриховна несколько раз со мной позанималась и решила взять в свой класс в Ленинградское хорео-графическое училище. Мне тогда было уже 15 лет. Кстати, чуть раньше меня показывали другой ученице Вагановой — Алле Шелест. Но Шелест не взяла меня в свой класс, сказала, что у меня «суховатые ножки».

— Учиться в классе Иордан было трудно?

— Мне — нет. Когда занимаешься тем, что ты любишь, когда тебе хочется научиться красиво танцевать (а мне очень этого хотелось), то совсем не трудно. На выпускном концерте я танцевала мазурку в «Шопениане» и главную женскую партию в трёхактном балете Георгия Портнова «Дочь снегов», который по роману Тихона Сёмушкина «Алитет уходит в горы» поставил Хашим Мустаев.

Помню, художественный руководитель нашего училища Николай Павлович Ивановский предлагал мне остаться и поучиться «ещё годочек». Но мой педагог Ольга Генриховна Иордан была категорически против — говорила, что мне пора в театр. Так в 19 лет я начала танцевать в труппе Ленинградского Малого оперного театра.

— В Малом театре вы сразу заняли положение балерины?

— Нет, это было невозможно. В 1956 году, насколько я помню, пенсий у артистов не было: старых для классического балета тёток, которым уже под 50, не увольняли и держали в труппе на половину ставки. Они нас, молодых, ненавидели: с нами им приходилось делить ставку в 110, что ли, рублей.

И даже место у гримировального столика мы с ними делили, не говоря уже о репертуаре. Первые полгода я толком не танцевала ничего — изображала в балете «Корсар» одну из жён султана. Потом понемножку начали давать танцевать…

— Лучшие свои роли вы станцевали в спектаклях Боярчикова?

— Да. Но я ведь не только его балеты танцевала. В моём репертуаре были Мирта в «Жизели», Фея резвости в «Спящей красавице», большие лебеди в «Лебедином озере»… Много танцевала в балетах Константина Боярского… Я ровно 20 лет оттанцевала. На пенсию ушла в 39 лет, это было в Перми. Мне здесь «сделали» самую высокую по тем временам пенсию — 120 рублей. Даже у Боярчикова была меньше — 110 рублей!

— Как Боярчиков появился в вашей жизни?

— Он пришёл в труппу Ленинградского Малого оперного театра, когда я там уже год проработала. Был он такой долговязый, тощий, на мотоцикле ездил. Окна моей гримёрки выходили во двор театра, и я часто выглядывала — смотрела, как он возится со своим мотоциклом. Он к тому времени уже в армии отслужил...

Мы очень просто познакомились. Ничего необыкновенного. Но я сразу поняла, что мне хорошо и приятно рядом с ним, интересно. До сих пор так, представляете? Мы с ним в 1958 году поженились. Мне был 21 год, а Коле 23 было.

— Свадьбу справляли?

— Нет. Мы были такие дураки! Мы не знали, что на работе можно было взять выходной день, чтобы отгулять свадьбу. Пришли в какой-то занюханный загс и говорим: «Нам нужно расписаться во вторник, потому что во вторник у нас выходной!» Сначала, конечно, хотели расписаться в загсе, который располагался в красивом особняке. Но нас оттуда погнали в загс по месту жительства…

Женитьбу мы отпраздновали в узком семейном кругу у Коли в коммунальной квартире. Были его мама с бабушкой и несколько моих родственников.

— Боярчиков тогда уже сочинял балеты?

— Вплотную сочинением балетов он занялся, когда мы уже были женаты. Он даже поступил на балетмейстерское отделение в Ленинградскую консерваторию, учился у Фёдора Лопухова и Игоря Бельского. А я, как обезьянка, вслед за Колей тоже поступила на балетмейстерское отделение в Ленинградскую консерваторию: училась у Аллы Шелест.

— Как Николай Николаевич сочиняет балеты?

— Он пишет. Садится, берёт лист, ручку. И строчит! Кроме текста в его записях ещё есть рисунки — какие-то червячки. На репетиции к артистам он всегда приходит подготовленным — точно знает, что кому будет говорить.

— Какой из его балетов самый ваш любимый?

— У него все балеты очень хорошие. Знаете, некоторые из них я не всегда понимала с первого раза. Иногда смотрела репетицию и думала: боже мой, это же провал! А потом как-то так слепливалось всё и получалось прекрасно. Я считаю, он очень хорошо поставил «Царя Бориса». «Фауст» мне его очень нравится. «Тихий Дон» у него прекрасно получился.

А последняя его работа — «Лунная девочка» — какой хороший спектакль! Какой тонкий, акварельный…

— Можно сказать, что он на вас ставил свои балеты?

— Нет. Одно время он даже заявлял: «Мне не важно, кто танцует мои спектакли. Мне важна моя хореография!»

— А как он относился к вашим хореографическим сочинениям?

— С интересом. У меня их не так много.

Я в Пермском театре поставила гран-па из «Пахиты», танцы в опере «Лакме» и даже «Кармен-сюиту» Бизе — Щедрина, где главную роль у меня исполняла Оля Ченчикова. После успешной премьеры мне предложили поставить «Кармен-сюиту» в Малом оперном театре в Ленинграде. Но там была установка меня разбомбить.

— Почему?

— Не все приветствовали, что Колю назначили главным балетмейстером в Малый оперный театр, и очень многих раздражало, что мы работаем вместе.

Я активно помогала Коле — и как педагог-репетитор, и как балетмейстер-постановщик. В «Царе Борисе», например, поставила ему сцену Ксении и Фёдора…

Я не понимаю, почему наш союз так волновал некоторых ленинградцев. Они звонили в обком КПСС с требованиями, чтобы я ушла из театра. Потом, помню, предлагали мне вести любой класс в Вагановской академии, но с условием: не работать вместе с Боярчиковым в Малом оперном… Коля на это всегда говорил: «Или мы будем с Ларисой вместе, или не буду я тут работать!»

— В Ленинградском Малом оперном театре вы сейчас не работаете?

— Ни я, ни Коля. Нас выгнали оттуда в 2007 году. Пришёл новый директор, Владимир Кехман, и всё изменилось. Коле предложили уйти с должности художественного руководителя балетной труппы — стать консультантом. Он отказался. А меня просто сократили.

— Как вы это пережили?

— Нормально. Я не карьеристка.

Я делала своё дело, полностью ему отдавалась. Я даже не знала, какая у меня зарплата: ну дают мне деньги какие-то, спасибо за это большое.

— Как сейчас складывается ваш обычный день?

— Вы не поверите: я всё время мою посуду. Не могу копить: только что-то использую в хозяйстве, сразу мою…

Ещё я работаю у Коли водителем: вожу его на нашем автомобиле, куда ему нужно. Я очень хорошо себя чувствую за рулём. Водительский стаж у меня приличный: права я получила в семидесятые годы прошлого века.

Мы недавно с Колей собачку завели породы грифон, усатенькая такая, маленькая. Знаете, у меня никогда не было детей, может, поэтому я изнутри вся истаиваю от любви к этой собачке?

— На «Арабеске» вам нравится?

— Я уже в третий раз на этом конкурсе. В этом году меня поразили корейцы. Как грамотно, как уверенно они танцуют! Серьёзные им конкуренты — японцы. Данные у них, объективно скажем, далеки от совершенства, но они танцуют с таким нескрываемым удовольствием, что это очень трогает.