Светлана Федотова

писатель

---

На конце пермской географии

4 октября 2015 г.

Поделиться

Твитнуть

Однажды на презентации одной из пермских книг была рассказана такая история: в конце 1960-х студенты ПГУ, работавшие в стройотряде в Гайнском районе, ходили на экскурсию в одну из глухих деревень, расположенных в тайге. Там жили староверы. Их только недавно обнаружили, совершая противопожарный облёт территории. Они жили в своём мире, при сохе и лучине и не знали даже, что была война. Контраст этой деревни с другими селениями Коми-Пермяцкого округа был разительным: улицы у староверов были покрыты тёсом, чистота кругом, огромные справные дома! Студентов таёжные жители встретили очень доброжелательно, и было их довольно много, особенно детей. Таким был рассказ. К теме презентации он имел опосредованное отношение, но запомнился, и время от времени я думала об этих жителях таёжной деревни: как они жили, каким был их переход в цивилизованный мир. В конце концов, конец 1960-х — это совсем рядом, наверняка можно найти кого-то, кто там родился и вырос. Не знать, что война была, — ну, это уж вообще! А как они документы получали? Что сейчас с этой деревней? Интернет не дал никаких сведений об этом, расспросы людей осведомлённых — тоже. Никто ничего не слышал не только об этой деревне, но и вообще о подобном. И вот спустя несколько лет, летом 2015 года, звёзды сложились так, что поездка в Гайнский район стала возможной, а значит, и тайна таёжной деревни могла быть раскрыта.

Месяц ушёл на то, чтобы найти человека, который об этом рассказывал. Он повторил свой рассказ и дополнил важными деталями: стройотряд находился в посёлке Лель. Оттуда их вёл проводник. Шли они примерно три—четыре часа, а деревня называлась Тимшеры. Было это в 1967, 1968 или 1969 году. Теперь нужно было найти того, кто знает современные Гайны и людей, — легкотня по сравнению с поисками таёжной деревни. Один звонок — и вот уже есть телефон секретаря Гайнского райисполкома того времени Виктора Исаева и настоятельная рекомендация не ездить в одиночку в этот Лель. «Места там глухие и опасные: там же зоны были. Многие из тех, кто в них сидел, оставались после освобождения жить в посёлках неподалёку: идти-то всё равно некуда. Кроме того, дорога от Кудымкара до Гайн — чудовищна», — сообщили информированные источники.

Итак, возьмём с собой фотографа-студента — и в путь.

Дорога от столицы Коми-Пермяцкого округа действительно омерзительна: на десятки километров — глиняная траншея в одну полосу, практически без «карманов». Встречных машин нет, дорожно-строительной техники, можно сказать, тоже. Та, что есть, работает очень вяло. Такими темпами дорогу построят году к 2050-му, а может, и к 2070-му.

Виктор Исаев нас ждал на центральной площади Гайн, которую ещё можно назвать торговой — сплошные магазины. Ассортимент товаров — на зависть Перми, есть даже компьютерные дискеты, давно ставшие в краевом центре этнографической редкостью.

Первым делом Виктор Исаев повёл нас в районный музей — гордость Гайн. Он вырос из школьного кружка — учительница истории так прививала любовь к своему предмету. Самый сенсационный экспонат они нашли в 1958 году: шли по деревне Базуево, попросили напиться в одном из дворов. Учительница обратила внимание на интересное корытце, из которого куры клевали корм. Хозяйка отдала его для школьного музея, да ещё и прибавила монету, которую, как и этот сосуд, нашла на огороде. В Гайнах грязь с предмета отмыли, и специалист из Эрмитажа определил, что это сосуд сасанидского царя Кавада IV—V веков. История умалчивает о том, какие эмоции испытывал научный сотрудник, увидевший такой экспонат в школьном музее Гайн, но теперь этот сосуд хранится в Эрмитаже.

В 1960-е годы музеем занялся энтузиаст Александр Верещагин, уроженец Луганска. Его стараниями музей получил комнату во дворце культуры и пополнился огромным количеством интересных экспонатов, главным образом предметами быта коми-пермяков. В 1980-е, когда Гайны купались в деньгах, музею даже построили специальное здание — кажется, таких случаев в регионе больше не было.

«Промахнулись немного, — расстраивается Виктор Исаев, — нужно было смотреть на перспективу и строить больше по размеру здание».

Но и на том спасибо. Музей чудесный, особенно коллекция икон. Но про Тимшеры сотрудники музея не слыхали, бытом старообрядцев не занимались, представления о том, где искать информацию, не имеют. Зато Виктор Исаев всё знал.

— В Тимшерах я был в марте 1969 года, — обыденно сообщил он. — Приехали мы туда на «Волге».

— Это, наверное, не те Тимшеры, — вяло возразила я.

В то время проезжих дорог в Пермской области было крайне мало. Известен случай, когда первый секретарь обкома Константин Галаншин на своей «Волге» решил выехать в близлежащий к Перми район, но, увидев дорогу, плюнул и вернулся обратно. К тому же я уже привыкла к мысли о таёжных жителях, которые вышли к миру в 1960-е.

— В окрестностях посёлка Лель других Тимшер нет, — продолжил Виктор Исаев. — Мы выехали из Гайн рано утром, по насту. Сначала прошёл трактор, проторил дорогу, мы дождались морозной погоды и по тракторному следу рискнули проехать туда на легковом автомобиле. Нам нужно было уговорить тимшерят дать нам сена — закончился корм на фермах и взять его было неоткуда. А у них, мы точно знали, всегда большие запасы сена были — они много скота держали. Взяли с собой четыре канистры бензина, хлеб. Проехали километров сорок, там избушка. Её тимшерята строили на половине пути, чтобы дать лошадям отдохнуть. Там продукты оставлены. Мы часть съели, а свои оставили — так и делается, чтобы они не испортились. Водитель наш отдохнул, и мы дальше поехали. Виртуозом нужно быть, чтобы по тракторному следу ехать. Чуть в сторону — и всё.

Что такое Тимшеры в то время? Большая деревня с одной широченной улицей. Не было линий электропередач, радио, вообще ничего. Собрали жителей этой деревни в один дом. Мужики собрались, человек их было 18 или 17. Дома у них большие, добротные. Крыши сделаны без единого гвоздя. Сидим час, второй, третий. Уговариваем их, а они не отдают сена. С нами был председатель сельского совета, майор запаса, бывший командир роты в годы войны. Слушал, слушал нас, да как кулаком, который как гиря, стукнет по столу и загнул такой матюк фронтовой девятиэтажный. Завершил свою речь он словом «фашисты».

От удара две керосиновые лампы упали, стёкла разбились. Побежали за новыми лампами, когда их принесли и начали голосовать, все тимшерята тянут руки вверх. Отдали нам сено бесплатно! Тут же женщины появились, несут поесть: мясо сушёное, вяленое, варёное… Я тогда впервые бобровое мясо попробовал. Оно чёрное, ничем не пахнет и вкуснятина необыкновенная.

По рации мы вызвали тракторы, они всю ночь шли и рано утром уже были в Тимшерах. Жители деревни помогли их загрузить сеном.

Мы перед отъездом покатали местных старух на нашем автомобиле по одной их улице — вперёд и назад. Они до того удивлялись: ой, как гудит! Их язык, кстати, на наш, коми-пермяцкий, не похож. Так говорят в Республике Коми: ли-ли-ли-ли у них получается, как бы с мягким знаком.

А вечером вперёд тракторов уехали тихонько обратно. На неделю хватило сена из Тимшер. На Гайнских фермах было 400 голов скота, разве их накормишь?

Там никто не курил, но были ли они староверами? Может, и были. Тогда же как? У староверов было принято, когда они женились, то брали предметы первой необходимости — топор, пилу — и уходили подальше, а остальное что получится.

В то время населения там было около 50 человек. Был и колхоз, назывался «Охотник», но в начале 1960-х он перестал существовать. Председателем там был Кошев Василий Ильич. Он же учитель начальных классов, и счетовод, бухгалтер, и продавец. Он там единственный грамотный был — у него семь классов образования было. Он и на фронте воевал. Так что про войну они очень хорошо знали.

Зюкаинское райпо туда раз в год отправляло трактор с двумя санями, привозили товары в магазин. Там были мука, сахар, соль. Рыбу они не брали. Зачем им? На реке Тимшор сами её ловили, и дичи там полно было.

В 15 км от Тимшер была ещё одна деревня под названием Липино. Там жил Липин Василий Петрович, штатный охотник. Вот у него, кстати, была своя электростанция и даже водопровод у него был. На горе был ключ, и не лень же было ему с километр прокопать траншею. В результате вода у него самотёком шла домой!

В 1973 году я на пожарном вертолёте летал вручать ему орден «Знак Почёта». Дважды пришлось лететь: в первый раз не застал. Сели с вертолётчиком на крылечке и думаем: где же его искать? За орден отчитываться нужно! Вдруг окно избы открывается, и мать этого охотника, которой в то время было 92 года, из ружья шлёп в ястреба. Он упал к нашим ногам. Оказывается, у неё там курицы ходили, а ястреб на них нацелился. Она сказала, что через два дня охотник должен прийти домой, сейчас он в тайге делает зимовья. Через два дня опять полетели, на этот раз вручили. У него на двери места пустого не было от автографов. Мы тоже свои внизу поставили. А выше всех знаете чья подпись стояла? Писателя Юрия Арбата. Он там долго находился, изучал быт. И книгу написал «Сорок памятных зарубок» про нас.

В Гайнском музее этой книги не оказалось. Поехали в местную библиотеку. Там — тоже кто-то «зачитал»! Зато в библиотеке сказали, что в Гайнах живёт человек, который родился в Тимшерах, — Михаил Мизев. Всё уже было понятно: сенсации не состоялось, но поговорить с человеком, выросшим в тайге, было интересно.

Михаил Мизев:

— Люди стали жить там примерно с середины XIX века. Мой дед в 1910 году родился уже там. Я бы не сказал, что там староверы жили, обычные люди. Какие-то люди, похожие на староверов, действительно находились в семи километрах от Тимшер. Они жили в землянках, без жён. Строения их я сам ещё видел. Сейчас, наверное, землянки уже рухнули. Дед мой, когда ему 18 лет было, вышел на них. Значит, это было в 1928 году. А может, это не староверы были, какая-то другая религия. Говорят, жители Тимшер убежали от кого-то. Далеко не убежишь, всё равно на людей обратно выйдешь. Добыл пушнину, её надо реализовать, для ружья нужны патроны... Как жили? Керосин появился только в 1950-е годы, а до этого лучины делали из берёзы. Одежду сами производили. Натуральное хозяйство обычное было. Отец мой в 1958 году в армию пошёл, так для этого ему нужно было почти 100 км до Гайн пройти. Служил он в Москве, в Кремлёвском полку. Выходим, рассказывал, на вокзале, а там огней, огней! Дали ему отпуск, и опять пришлось пешком 100 км туда да 100 обратно топать. Второй раз отпуск давали, но он уж не пошёл — половодье, все дороги размыло. Фотографий этого места у меня нет. Откуда фотоаппарат там мог взяться? Я вот рыбачил, мне отец давал крючок на один год. Крючок был кованый. А вы говорите — фотографии. Я там окончил четыре класса. Там школа была, её из дома моего прадеда сделали, а самого его раскулачили. Он жил на выселках, в нескольких километрах от Тимшер. Дом у него хороший был, и у каждого сына рядом по дому стояло. Из них скотный двор в Тимшерах сделали. Раскатали по брёвнышку и перевезли.

Говорили в нашей деревне на коми-пермяцком. Ни одного русского не было. К 1975 году в Тимшерах осталось всего четыре хозяйства. А так было дворов 30. Ни тракторов, никакой техники не было, всё делали вручную. Даже кузница своя была. В основном зимой все мужчины занимались охотой. Зимой добывали зверя. У каждого в тайге избушки были, и сейчас они есть, а также своя территория. Негласный закон был: на чужие угодья не заходишь, а если и заходишь, то ничего не трогаешь. Придерживались этого правила примерно до 1980-х годов. Потом понастроили зоны со всех сторон. Люди, которые освобождались, приносили свои нравы и обычаи в посёлки. Они стали жить уже по другим законам.

Помню, что приезжали к нам исследователи из Ленинграда. Дома зарисовывали. Сказали нам, что такие строения встречаются в Архангельской области. Сделаны так, чтобы человек лишними трудами не занимался: все надворные постройки под одной крышей, скот тоже. «Единый ансамбль», они сказали. Старое поколение начало умирать, а молодое увидело цивилизацию — такой труд их уже не устраивал. Люди стали переезжать в лесные посёлки. Лель в 1965 году образовался. В 1980 году в Тимшерах уже ни одного жителя не осталось. Все или умерли, или переехали.

Сейчас там осталось пять—шесть домов. Там ещё и пожар был. Столько после него осталось. Я там бываю раз в два года. Всё заросло, лес кругом.

— Отрицательный результат — тоже результат, — подбадривала я студента-фотографа на обратной дороге.

Он был расстроен не столько открывшимися обстоятельствами, сколько тем, что Гайны, которые ему рисовались древним поселением со 100-летними избами и извозчиками в зипунах, оказались обычным посёлком.

— Взяли кусок Перми и сюда перенесли, — говорил он, — только высокие дома убрали.

В Кудымкаре нам с трудом нашли два номера в местной гостинице «Парма» — всё было занято молодыми людьми в футболках с надписью «Будущее России». В семь утра их координаторы начали колотить во все двери с криком «Зарядка!». Будущее России безмятежно дрыхло — всю ночь пели песни. Горластые тётки скандалили, взывали к совести, даже чем-то угрожали. И так почти до 10 утра. Надоели страшно.

Хвалёное кафе «Бриз», в котором хотелось позавтракать, оказалось закрыто на обслуживание этого самого «будущего России».

И, несолоно хлебавши, побывав на конце пермской географии, «между прошлым и будущим», мы поехали обратно.