КРЕСТНИК КАМЫ

125–летие со дня рождения одного из крупнейших русских писателей XX века мы будем отмечать 7 октября. Было опасение, что своего земляка, Михаила Андреевича Осоргина, пермяки вспомнят бурно, но единомоментно — ближе к дате, чтобы потом опять равнодушно позабыть. Как это произошло в 1993 году. Тогда повесили неплохую мемориальную доску, открыли в музее впечатляющую выставку, издали томик избранного в многообещающей, но, как оказалось, обреченной серии «Литературные памятники Прикамья». Но «своим» для Прикамья Осоргин так и не стал.

Похоже, упрекать пермяков в равнодушии все же не следует — после того как имя писателя–эмигранта оказалось «открыто» для отечественного читателя, требовалось время, чтобы осмыслить и его творчество, и философский урок его богатой на события жизни. За прошедшие 10 лет в Перми прошло несколько научно–практических конференций, посвященных писателю. Феномен Осоргина анализировали местные филологи, философы, журналисты, библиотечные работники, краеведы. Но вот прочитать Осоргина было не так–то просто. Издавался он неполно и нечасто. Только на недавнем, в рамках «либерального форума» прошедшем разговоре об Осоргине, представитель московского издательства «Интелвак» представил еще в 1999 году вышедший двухтомник — первоклассного полиграфического исполнения, высокой издательской культуры и невероятно, просто пугающе низкой, цены. Разумеется, в пермских книжных магазинах его нет.

Остается надеяться, что недавно созданная книготорговая фирма «Лира–2», специализирующаяся на литературной продукции местных авторов, успеет к юбилею завезти в Пермь остатки 5–тысячного тиража. Тем более, что «Интелвак» грозился в этом году издать еще 3 тома, превратив свой проект хоть и не в академически тотальное, но все же достаточно полное собрание сочинений.

Есть надежда, что к октябрю в областном краеведческом музее вновь откроется экспозиция, посвященная замечательному земляку. Все–таки прятать в запасниках обширную иконографию, европейские и американские издания книг писателя, его личные вещи, в том числе пишущую машинку «Корона» и камеру «Кодак» — стыдновато. Свыше сотни музейных предметов передала Перми вдова писателя, Татьяна Алексеевна Бакунина–Осоргина, которая до самой своей смерти в 1995 году снабжала музей итальянскими, датскими, французскими изданиями романов, рассказов, статей Михаила Андреевича.

Показательно, что «открыл» Осоргина для современного российского читателя не пермский ученый–филолог, а литературовед из Воронежа Олег Ласунский. И узнал–то он о нем сперва не как о даровитом писателе русского зарубежья, но, сам будучи библиофилом, вышел на след «Старого Книгоеда» (таков был один из псевдонимов Осоргина) именно как ценителя, собирателя и одического певца книжных раритетов (чего стоит один только библиокунштюк «Описание курицы, имеющей в профиле фигуру человека», с любовью и восторгом помянутый в «Сивцевом Вражке»). Оказалось, литературный авторитет Осоргина у русских эмигрантов был сопоставим с бунинским. А уж биография вобрала в себя все авантюрные перипетии XX века: на его московской квартире была явка эсеров, туда и Ленин захаживал, в 1905 году — полгода Таганки, потом побег за границу и первая эмиграция, а после большевистской революции — Лубянка и высылка на «философском пароходе». В клановых эмигрантских спорах уроженец Перми сумел сохранить подчеркнутую идейную и духовную самостоятельность. А в 1940 году его опять настигает судьба вечного беженца, теперь уже от немецкой оккупации. Доживал писатель в городке Шабри на самой границе «свободной» вишистской Франции.

Татьяна Бакунина–Осоргина по совету Ласунского передала многие мемориальные вещи писателя не в столичные музеи, а в Пермь, и потом не раскаялась: «Вижу, что дело в хороших руках...» Она очень хотела, чтобы на родине Михаила Андреевича появился культурно–просветительский центр его имени.

Недавно библиотеке №25 было присвоено имя Осоргина. Это одна из старейших пермских библиотек, расположена она в муниципальном Дворце культуры, классический интерьер ее читального зала один заезжий английский журналист сравнил с библиотекой Британского музея: несдвигаемые столы с бронзовыми светильниками, бархатная обивка стульев, лепнина на потолке.

Имя «Осоргинка» еще не привилось, но если и суждено появиться культурно–просветительскому центру, о котором мечтала вдова писателя, так здесь ему возникнуть всего уместнее. В библиотеке проводит свои заседания философский клуб «Эйдос», и там в прошлом году, по случаю 80–летия отправки «философского парохода», рассуждая о культуре личности, обратились к Осоргину как к примеру интеллектуального и политического самостояния.

А конференция «Михаил Осоргин и вечные ценности русской культуры», прошедшая в марте этого года, имела практическую задачу введения наследия Осоргина в повседневный культурный обиход Перми, особенно в молодежную среду, и поэтомe адресовалась прежде всего школьным учителям и библиотечным работникам. Побывала там и молодая художница Валентина Соловьева — портрет Осоргина ее кисти стал «гвоздем» экспозиции «Лики времени», открытой к 280–летию Перми. Из местных художников кто только не выспался на Дягилеве, уже представили именитого земляка во всех возрастах и ракурсах, теперь, наконец, и до Осоргина дело дошло.

Набралось человек 50, которые 13 июня, игнорируя фейерверки и клоунады, собрались в Центральном выставочном зале, чтобы и удачный портрет обсудить, и о любимом писателе высказаться.

«Обратиться к Осоргину мне на мартовской библиотечной конференции посоветовала искусствовед Тамара Шматенок, — говорит Соловьева. — Директор библиотеки №25 Людмила Масалкина предоставила фотопортрет Михаила Андреевича. И она же посоветовала дополнить название картины, пусть будет не просто «портрет Осоргина», но с добавлением: «Крестник Камы».

Михаил Осоргин никогда не стыдился своего провинциального места рождения, напротив, гордился тем, что появился на свет в Перми. Красоту уральской природы ставил выше признанных швейцарских, черногорских и итальянских ландшафтных достопримечательностей.

«И вообще я замечаю, что во мне растет непонятный протест против чужих благополучий и красот. Нотр–Дам де Пари не кажется мне домом молитвы, таким, как сельская церковь на пригорке моей родины. В Швейцарии отвратительны кричащие вывески гостиниц на каждом живописном камне. Я мысленно еду по Луньевской ветке на Урале — и никто меня там никуда не заманивает, никто не кичится красотами природы, которых Швейцария лишь бледная тень».

Особо вспоминал дачную деревушку Загарье, ныне давно уж слившуюся с Пермью:

«Этот одноэтажный бревенчатый замок, качаясь в воздухе, всплывает в моей памяти над мрамором и сединой настоящего Рима, в котором я позже жил в высоком доме окнами на Ватикан. А речонка Егошиха, через которую я мальчиком перепрыгивал, а отец мой спокойно перешагивал, смеется над Рейном, Дунаем и морями, омывающими берега Европы».

Но Осоргин не был бы самим собой, если б воскурял один фимиам. Стоит почитать рассказ «Пирог с Адамовой головою» — про чиновного пермяка Чадина, построившего себе дом из чугунных и каменных кладбищенских плит. Или про директора пермской гимназии, который, явившись на урок, «...засовывал глубоко в нос большой палец, колупал и, помогая пальцем средним, вынимал шарики, которые сыпал вокруг себя». Поискать, так и сейчас в Перми обнаружатся чиновники столь же пещерных нравов.

Но осторожный оптимизм внушает тот факт, что книги Осоргина в наших библиотеках сейчас почти все «на руках»; говорят, их читают работники областного департамента и городского комитета по культуре. Ведь не за пару дней до юбилея в руки взяли, дабы диагонально ознакомиться, но вдумчиво изучают. Значит, есть надежда, что к октябрю портрет «крестника Камы» украсит дворцовый интерьер «Осоргинки», там уже и подходящий простеночек подыскали, дело за малым — за финансами для покупки картины.

Библиотечный директор Людмила Масалкина осторожно поинтересовалась у репортера «Компаньона», как нынешние предприниматели относятся к меценатским традициям... Пока же она демонстрирует связанные с именем Осоргина раритеты. Это экслибрис писателя, датируемый началом 1920–х годов, и рисунок обложки книги «Вольный каменщик», вышедшей в Париже в 1937 году. Обложку выполнил художник Федор Рожанковский.

«Когда книга вышла, Осоргин отправился в типографию, забрал этот рисунок, своими руками оформил в паспарту и под стеклышко. Картинка висела над рабочим столом до конца его жизни», — Масальцева трепетно демонстрирует сокровище, которое Бакунина–Осоргина передала Ласунскому, а тот подарил не музею, а — библиотеке. Чтобы понять эту трепетность, опять–таки нужно читать Осоргина: «Вещи человека», например, или «По поводу белой коробочки».

Писатель сам посмеивался над культом бросовых мелочей и ненужной рухляди, сравнивая себя даже с Плюшкиным. Правда, выстраивая аксиологию житейского хлама, он возвышает список до предметов возвышенно–фантастических, обнаруживая средь барахла «тот самый пистолет, из которого Пушкин убил Лермонтова», да «деревянную ложку, которою Суворов хлебал солдатские щи», и даже подсвечник «в стиле Людовика XXVIII»...

Из таких материальных осколочков, подлинных и баснословных свидетельств нам еще предстоит воссоздать образ земляка странной и возвышенной судьбы, немалого литературного таланта и яркой личностной индивидуальности. Уяснить себе его значение и определить смысл возвращения Осоргина из вечного беженства на столь изменившиеся берега реки — его крестной матери.