ВИЗИТ ЛИБЕРАЛИССИМУСА

«Вот пайпсы выстроились в ряд — я в детстве их читал...» Так стихотворно ерничал один из участников «Пермского политического форума», усаживаясь в зале Культурно–делового центра, где проходила презентация книги Ричарда Пайпса «Струве. Биография». Это еще что... В пагубных условиях непленарной бесконтрольности ученый люд позволял себе высказывания, регламентом совершенно не предусмотренные.

В рамках форума прошла «Международная научно–практическая конференция «Либерализм в России» (памяти П. Б. Струве и М. А. Осоргина)». Так пермский историк, призванный вписать известного беллетриста, пермского уроженца в либеральные «святцы», честно доложил, что Осоргин ни к одной из авторитетных политических концепций XX века «не приложим». Разве что в какой–то мере — к лагерю «Вех», синтетичностью мышления соединявшего либерализм и славянофильство. Своей «бердяевской чеканки» формулой «Свобода в триллион раз ценнее жизни» Осоргин разваливал локковскую триаду «жизнь — свобода — собственность». И вообще был масоном.

Филологи и вовсе языки распустили. «Как узнал, что это мероприятие спонсирует фонд Науманна, подумал — погибла Россия!». «Каждому русскому человеку понятно, что сперва надо повесить Чубайса, а потом уже примерять на себя либеральные одежки». Кощунствовали, в общем.

Кулуарные сквознячки мнений вступали в очевидное и показательное противоречие с официозным пафосом помпезной (по региональным меркам) тусовки. Мимо разложенных на лотке книг Пайпса (двухтомник о Струве — 250 рублей, да еще его же «Собственность и свобода», «Коммунизм») публика проходила, интереса не выказывая.

Неформальные разговоры вращались вокруг тем, представляющихся более актуальными. Вызывало недоумение, почему на «форуме» никак не обозначилась проблема нынешнего кризиса либеральных идей. В самом деле, декларируемая свобода передвижения вступила в очевидное противоречие с ростом терроризма, а пресловутая политкорректность достигла стадии едва ли не маразматической. И вообще, слоганы безусловного примата свободы, права собственности, «открытых» экономик, демократических государственных институций — они обслуживают интересы только стран «золотого миллиарда», или остальным 5 000 000 000 тоже могут реально принести радости материального просперити?

Эти злободневные вопросы на форуме не рассматривались. Да и не могли рассматриваться. Не для того политтусовка проводилась. Если попытаться реконструировать причину и механизмы реализации «пермского политического Давоса», то в упрощенном до анекдотичности виде они представляются такими.

Социологические исследования показывают, что 70% российского народонаселения полагает, будто Запад — это враг, и страна должна идти «своим путем» (слова самого Пайпса). Каковы действия политических сил, которых эта цифра не устраивает? Они в автоматическом режиме решают произвести очередное спонсирование впрыскивания в российскую информационную сферу либеральных идей. Отечественные политологи имеют богатый опыт освоения таких спонсорских капвложений. Но если проводить соответствующий «форум» в столице, вырисовывается опасность столкнуться с равнодушием пресыщенных центральных СМИ, для которых масштаб заявленного мероприятия зауряден, а суть очевидно сервильна. Другое дело — неизбалованная периферия. Одного Кара–Мурзы было б достаточно, чтобы вызвать провинциальные восторги, а тут еще Ричарда Пайпса обещают привезти... Из Перми долетает бодрое «Всегда готовы!», поскольку областная администрация, по–видимому, вполне серьезно полагает, будто после «форума» Пермь станут путать уже не с Пензой, а с Давосом.

Реакция центральных СМИ на наше «раздувание щек» показывает, что информационная ценность «политического форума» не преодолела областных рамок. Кулуарные оценки убеждают, что теоретической, тем паче — практической ценности имевшие место быть дискуссии тоже не имеют. Общение с интеллектуальным знаменосцем либерализма, м–ром Пайпсом, заронило сомнения в интеллектуальной же полноценности самой спонсируемой идеологии. Но — дело сделано, средства освоены, вырезки из газет (пусть региональных) для отчета спонсорам могут быть представлены. Если и в дальнейшем пропаганду либерализма в России осуществлять по столь бездарной схеме, то вышеупомянутый процент неприятия ценностей протестантской цивилизации достигнет мыслимого предела, а с Давосом пожелают себя ассоциировать разве что муниципальные власти какого–нибудь райцентра.

ИДЕОЛОГИЯ В ДВОИЧНОМ КОДЕ

Главный VIP «форума» удивил примитивной бинарностью своего мышления. По его мнению, путь развития России может быть только один — западный. Потому что единственная альтернатива — это коммунизм, а коммунистические идеи поддерживают лишь 10–15% россиян. Популяризируемое Солженицыным возрождение земства (вполне либерального в своей практике явления) в расчет не берется — «Русское прошлое не содержит никакой модели для современной России». И вообще, иного пути, кроме западного, ни для кого не существует — тут Пайпс и вовсе бинарность меняет на тотальность. По его мнению, Япония и даже Китай сейчас избрали западный путь, и именно на нем зиждется их экономическое процветание. Наблюдая в Азии небоскребы, сотовые телефоны, чизбургеры и комиксы, он совершенно упускает из виду, что менеджмент «драконов», равно как и культура производства и потребления там основываются на совершенно иных, нежели в Европе и США, глубоко традиционных восточных ценностях. Уж никак не либеральных.

Таким образом, декларативная часть выступления Ричарда Пайпса на презентации его книги представляла собой простое озвучивание затверженных догматов. Когда пришла пора вопросов и ответов, уязвимость его стереотипов стала еще более очевидной. Пайпсу напомнили, что любимый им Струве отмечал невозможность развития сельского хозяйства России по западному пути, поскольку при континентальном климате урожайность в пропорции «одно зерно к пяти» недостижима. После некоторых недоуменных колебаний гость заявил, что западный путь применим к сферам культуры и промышленности.

Между тем поддерживать нужный температурный режим в нефтеперерабатывающих установках, когда «за бортом» минус 20 — совсем не то, что в мягких климатических условиях. Себестоимость добычи «черного золота» в условиях Сибири по сравнению с Венесуэлой и Аравией — это тоже две большие разницы. В России немыслимо дешевое жилье, эти обшитые досками «курятники» «одноэтажной Америки». Похоже, только нам ведомо, во сколько обходятся отопление, уборка снега, ежегодная страда северного завоза. Да и пища россиянам нужна обильная и высококалорийная, эрзац фастфуда позволителен исключительно офисным труженикам. А инвестиции текут не туда, где демократично, а туда, где производство дешевле и пор–р–рядок, как в Китае.

Теперь касательно культуры. Ее национальный характер бестрепетно выводится за скобки. Игнорируется и тот факт, что взаимодействие культур осуществимо только в форме диалога. А когда Пайпс говорит, что «высокая русская литература и музыка со времен Пушкина — это все западное», возникает справедливое сомнение, может ли профессор Гарварда вообще называться ученым.

ТРЕТЬИМ БУДЕШЬ?

Даже узкий специалист ведает, что частную теорию полезно корректировать, прибегая к опыту смежных, порой — дальних дисциплин. В данном случае универсальность предлагаемых рецептов поверяется наработками в сфере культурологии. Еще Юрий Лотман зафиксировал наличие двух социокультурных моделей — тернарной (Запад) и бинарной (Россия после этапа Киевской Руси). Не случайно и Ленин отмечал, что все буржуазные революции имели стадию «утробного созревания» внутри экономики предшествующего уклада, и только российский Октябрь уникален созиданием нового мира с чистого листа.

Тернарная модель предполагает постоянное наличие (хоть и в латентной форме) «третьего фактора». Когда две противоборствующие силы ставят общество на грань катастрофы, «третья» выходит на лидирующие позиции, очищает «авгиевы конюшни» истории и открывает путь ее новому этапу. В бинарной модели модерирующую роль играть некому. Схлестываются только две тенденции: возведенная в абсолют консервативность и апокалипсическое всеразрушение.

Лотман все–таки «западник», он высказывал умеренные надежды, что хотя бы постсоветские эксперименты помогут России сменить социокультурную модель. Но при этом показывал, что все доселе выпадавшие возможности (смута, реформы Петра, попытка коммунистической утопии) к смене парадигмы не привели.

В традиции, когда между понятиями «реформа» и «катастрофа» неизбежен знак равенства, мало приятного. Любой нормальный человек не откажется от собственности и свободы. Почему все–таки 70% россиян не хотят жить «по–человечески»? Чего им, паразитам, надо, каких еще катастроф, несвобод, экспроприаций и последующих политических форумов, чтобы перестали грезить о своем мессианстве?

Вырисовывается малоприятная догадка. Либеральные ценности при нынешних постсоветских экспериментах все–таки в России реализовались. Но к желанной тернарности не привели. Есть у нас свобода, и собственность имеется. Другое дело, что размеры собственности определяют границы свободы индивида. Вот тоненькая прослойка людей, которые очень свободны. А вот подавляющее большинство, у которого вместо собственности имеется только трудно реализуемое право на нее. Как такое общественное устройство дефинируется, лишний раз повторять не будем. «Третья сила», пресловутый средний класс, в нынешней России хвалебной риторикой не обделен, а на деле подвергается всем видам рэкета: криминального, ведомственно–чиновничьего, государственного. И это понятно: если средний класс начнет набирать политический вес и трудом праведным приращивать имущество, будет поставлена под угрозу концентрация власти и собственности в руках наших самых свободных в мире олигархов. Не случайно Пайпс на вопрос — а не приведет ли воцарение в России либеральных институций к переделу собственности? — дал до странности асимметричный ответ: в России только 5% земель пущено в оборот купли–продажи. Дескать, есть еще, что делить.

А чего было ждать от либерала? Право собственности священно. Именно его не подвергаемая сомнению сакральность позволит российской олигархии сохранять status quo. Ту самую традиционную бинарность, которая чревата катастрофами.

Одновременно гость отметил, что нынешние российские законы и правовая практика «не очень крепко защищают собственника», а также погрустил по поводу коррупции. Ну, два этих печальных фактора, думается, решат земельный вопрос в рамках уже изведанной схемы, и «третьей силе» — среднему классу — на перекройке «матушки-кормилицы» взрасти не дадут.

ДИАЛЕКТИКУ УЧИЛ ОН НЕ ПО ГЕГЕЛЮ

Собственно, такова участь всех политических моделей. Привлекательные в теории, на практике они не могут быть реализованы в чистом виде, а если уж реализуются, то в формах зловещих автопародий. Был бы жив Гэлбрейт, не худо было б и его пригласить на «пермский Давос», послушать, как он помогал Рузвельту нерыночными методами вытаскивать США из Великого Депрессняка. У Билли Гейтса интересно было бы поинтересоваться, почему американской демократии никак не удается разрезать его «Майкрософт» пополам.

Пайпса во младенчестве, конечно, никто из нас не читал, но его по–детски двузначное мироощущение неспроста будит ассоциации с Барто и Михалковым. Он с порога отметает сахаровскую концепцию конвергенции, с большевистской принципиальностью заостряя вопрос о собственности на средства производства. Не худо бы, кроме Струве, еще и Гегеля читать (там, где про диалектику), а также «Незнайку на Луне» (про акционерные общества), а то в оппозиции «капитализм — коммунизм» первый концепт видится профессору в классических очертаниях XIX века. Принципиальная недиалектичность мыслительного стиля Пайпса сближает его в простоватом догматизме с Сусловым, хоть бинарностью метода своей аналитики американский политолог вполне диалектично воспроизводит российскую традицию «отсутствия третьего».

УДАРИМ ТОЛЕРАНТНОСТЬЮ ПО КОРРУПЦИИ

Либерализм — лишь метод, но применительно к России его почему–то совершенно неприкрыто декларируют как самоцель. Между тем, стоящие перед нашей страной задачи формулируются куда как прагматично. Это рост производительности труда; снижение энергопотребления на производство единицы продукции; разработка новых технологий; повышение благосостояния народонаселения. Собственно, это пункты, к которым сводится любая реформа, в любом историческом и географическом контексте. Если движения к означенным целям не происходит, мы имеем дело с демагогией, а не с реформами.

Коли широкое распространение феминизма, отмена прописки, односторонний отказ от полулегальных методов конкуренции вроде демпинга или таможенных пошлин, примат идеи собственности над идеей справедливости посодействуют нам «обустроить Россию» и сменить социокультурную модель — да здравствуют Струве, Вебер и Чубайс! Только сначала обрисуйте пошаговый сценарий: когда и за счет чего будет создаваться средний класс, искореняться коррупция и укрепляться правосознание?

Эмпирических методов для получения ответов на эти насущные вопросы просьба не применять.