Юлия Баталина

редактор отдела культуры ИД «Компаньон»

---

«Я, как каракатица, стреляю в общество чернилами»

1 июля 2015 г.

Поделиться

Твитнуть

В первую очередь Андрей Бильжо известен как карикатурист, но в Перми он побывал в ином качестве — как писатель-путешественник на фестивале книг и путешествий «Гений места». Бильжо представил свою книгу «Моя Венеция», провёл мастер-класс по рисованию Петровича, а также дал интервью «Компаньон magazine».

— Вы — карикатурист, телеведущий, писатель… А по первой профессии — вообще психиатр. Кто из всех этих Бильжо главный?

— Вы забыли: я ещё и киноактёр! В фильме известного режиссёра Александра Кота, автора многих замечательных фильмов, я играю врача-офтальмолога. Фильм называется «Инсайд», а раньше было рабочее название «Слепая любовь», которое мне больше нравилось. Там Саша Яценко, известный наш актёр, играет роль человека, который потерял зрение. Там много приключений, всяческие перипетии, любовь с медсестрой, которая работает в отделении, где я врач-офтальмолог… Роль у меня довольно большая, этот врач оказывается важным человеком и в судьбе героя, которому ставит диагноз, и в судьбе медсестры, которая никак не может родить ребёнка.

— Это серьёзный фильм?

— Это очень серьёзный фильм.

— Вас все воспринимают как человека очень ироничного…

— Я ироничный человек, но здесь всё серьёзно.

— Расскажите о ваших книгах. Ведь именно они стали поводом для вашего визита в Пермь.

— Сейчас у меня как раз вышла новая книга — «Кулинарная книга Петровича»… А вообще, книг у меня много, и книги разные. Их можно разделить на три направления. Первое — это чужие тексты, которые я иллюстрировал. Две книжки мы сделали с Григорием Остером, и на обложке написано «Григорий Остер и Андрей Бильжо». Если там 100 текстов Григория Остера, значит, там 100 моих рисунков. Страница Остера — страница Бильжо.

Второе направление — это просто альбомы моих рисунков на определённые темы, вроде огромного, трёхкилограммового альбома «Петрович», которого уже, наверное, нет в продаже. Толстенный кирпич такой. Последняя на сегодня книжка этого направления называется «Классики», это сборник карикатур, очень хорошо изданный, на тему классики: классика музыкальная, литературная, классика живописи и так далее.

И третье направление — книги, которые я сам пишу и сам в них рисую. Этих книг скоро будет уже больше десятка! Ну, вот, например, книжка под названием «Моя Венеция», которая вышла в издательстве Ирины Прохоровой «Новое литературное обозрение»…

— Считается, что для русского человека это главный путеводитель по Венеции!

— Мне приятно, что многие действительно ходят с этой книжкой по Венеции, она периодически допечатывается, допечатывается, допечатывается… Даже есть туристическое бюро, для которого я вожу по Венеции экскурсии.

Я эту книгу написал, потому что в Венеции уже почти 14 лет регулярно пребываю. Не скрываю, купил там маленькую квартирку, потому что заболел Венецией и всё время думал про Венецию, всё время говорил исключительно про Венецию, стал постепенно сходить с ума... Для того чтобы себя каким-нибудь образом вылечить — я же психиатр, я понимал, что со мной происходило, — решил наши отношения с ней из «гражданского брака» перевести в официальные и, в общем, зарегистрировал наши отношения. Теперь у нас брак втроём. В хорошем смысле: я, моя жена и Венеция.

Я этот город называю «Негород», пишется слитно и с большой буквы «Н», потому что ничего подобного на земном шаре не существует. Есть много прекрасных, замечательных, удивительных, чудесных городов, но это всё-таки города. А что такое Венеция? Дать определение этому месту практически невозможно. С одной стороны, вроде бы, это город, где существуют все городские службы. С другой стороны, это не город, потому что в нём нет транспорта, кроме как водного, но при этом есть 400 с лишним мостов… Даже придумали специальную тележку, чтобы ходить за продуктами: у неё по три колеса с каждой стороны, вместе получается шесть колёс, чтобы было удобно везти эту коляску с продуктами через мостик. В общем, там всё абсолютно необычно.

В этой книге каждая глава — это точка общепита. Я давно открыл этот приём, чтобы не придумывать названия каждой главе. Вот в книге «Заметки пассажира» у меня каждая глава — это вагон: вагон № 1, 2, 3 и так далее. В «Заметках авиапассажира» каждая глава — это рейс. А в «Моей Венеции» каждая глава — это какая-нибудь остерия или траттория. Книга действительно написана в таких заведениях — я ведь пишу ручкой, от руки, мне не нужен компьютер.

Я там сижу, пью белое вино, ем спагетти и пишу ручкой с чернилами текст. Конечно, текст начинается как бы про это место и про еду, которую я ем в этом месте, но дальше мысль моя улетает, и улетает в города нашей страны, в Москву, к моим друзьям, а потом возвращается в этот ресторан, и завершается каждая глава рюмкой граппы. Я заканчиваю каждую главу словами: «Принесите мне, пожалуйста, рюмку граппы».

Люди, которые прочли эту книжку, мне однажды сказали: «Какой же ты подлец, мы теперь стали пить эту граппу!»

— Стало быть, вы гурман…

— Я теоретический гурман. Несколько лет назад я изменил подход к питанию и в результате похудел на 25 кг, но в кухне разбираться не перестал. Еда — это важная вещь для итальянцев. Когда я стал немножко понимать по-итальянски, понял, что 80% разговоров на улице начиная с 11 часов 30 минут — это про еду. Итальянцы идут на обед!

В Италии есть блюда, которые готовят только там. Например, паста с чернилами каракатицы. У каракатицы есть такой мешочек, из него выливают чернила, которыми этот моллюск стреляет в своего преследователя, смешивают эти чернила с пастой и мелко нарубленной каракатицей. Это очень вкусно с белым вином. Но рот потом становится, как от черники, чёрный.

Я часто сравниваю себя с каракатицей, потому что пишу чернилами и рисую карикатуры (я их нарисовал около 30 тысяч, представьте себе) чернильной ручкой. Так что я, как каракатица, стреляю в общество своими карикатурами, нарисованными чернилами.

— Вы пишете от руки? Это потрясающе! На компьютере так удобно перечитывать, править…

— Мне нравится писать от руки, потому что я очень люблю ручки, чернила, я писал от руки истории болезни — тогда ещё не было у врачей компьютеров. Когда работал в газете «Известия», там было машбюро, и я сначала писал свои тексты ручкой, а потом диктовал их по телефону машинистке в машбюро. И сейчас работаю так же: пишу текст ручкой, затем диктую машинистке по телефону, она набирает его на компьютере и присылает мне по электронной почте в виде файла, я его читаю и правлю.

Я рисую свои картинки той же ручкой, которой пишу тексты. Мне нравится писать! Когда я пишу ручкой, это один текст, когда я его диктую, это уже совсем другой текст, а когда я его вижу на экране — третий. Получается, что мне текст надо видеть, слышать и осязать руками!

— У вас медицинский почерк?

— У меня два почерка. Когда пишу бегло — медицинский: не дописываю слова, сокращаю так, что никто понять не может, кроме меня, да и я не всегда. И второй почерк — тот, которым пишу в «пузырях» на тысячах карикатур, которые нарисовал, — печатные буквы. Этот почерк понимают все.

— В книге «Заметки авиапассажира» есть глава о Перми…

— В эту книгу вошли разные тексты: какие-то были написаны раньше, какие-то специально для книги. Смешно, но эта книжка вошла в топ-10 нон-фикшен книг 2011 года! При этом один человек в фейсбуке написал… Есть, знаете ли, такие люди, которые думают, что все, кто пишет и рисует, делают это на заказ. Этому человеку показалось, что в «Заметках авиапассажира» всё, что я написал про города и страны, я написал по заказу представителей этих городов или туристических агентств этих стран. Это извращённое представление меня дико позабавило! Человек на полном серьёзе решил, что то, что я написал про Пермь, Красноярск, Норильск, Кению и так далее, — это заказ местного туристического агентства.

Колонку про Пермь я написал для газеты «Известия», но вовсе не для того, чтобы угодить начальству Перми, также как не пытался угодить Кении, Норильску или острову Реюньон. Но люди так представляют себе жизнь, да.

— Стало быть, вы в Перми не впервые…

— Я здесь в третий раз, да. В 2005 году у меня была здесь большая выставка, её проводил журнал «Сноб». Она ездила по городам Пермской губернии, и у меня был целый ряд встреч с читателями, зрителями… Это было очень симпатично. А во второй раз это было приглашение Сбербанка, где я выступал для клиентов банка вместе с Юрием Энтиным. И это тоже было здорово.

Пермь запомнилась мне щучьими пельменями…

— Зелёными?

— Да! В «Живаго».

— Вы же, ко всему прочему, ещё и ресторатор…

— Я сделал много ресторанов: придумал, оформил. Ресторану «Петрович» уже 17 лет, он очень популярен в Москве, в нём перебывала куча хороших людей.

— Поделитесь секретом успешного ресторана?

— Успех каждого ресторана непредсказуем. «Петрович» придумался лет 20 назад. Он первым начал эксплуатировать тему ностальгии. Тогда всё советское исчезало, пропадало, и я придумал ресторан, где должны были быть какие-то старые вещи, старый быт коммунальной квартиры… Без всякой идеологии, без Ленина, Сталина и, упаси бог, Брежнева. Потом этот приём стали копировать многие, но я это сделал с иронией, с юмором! Там висят мои карикатуры, и назвал я его «Петрович» в честь моего персонажа.

Ресторан стал популярным, в него стали ходить художники, поэты… Я придумываю названия блюд, уже несколько сотен придумал. Селёдка под шубой у нас называется «Тайна двух океанов», и уже нужно писать разъяснения, почему: был такой популярный советский фильм, роман Георгия Адамова…

Думаю, секрет популярности — в сочетании теплоты и иронии.

— Давайте поговорим о карикатурах. Наверняка вы много думали о всех коллизиях, с ними связанных. Например, об истории с карикатурами на пророка Мухаммеда и вообще о том, что в наше время за карикатуры можно и погибнуть. Есть ли пределы допустимого в графическом юморе или пределов нет, можно смеяться над чем угодно?

— Это сложный вопрос и в то же время совсем простой. Очень важно понимать, как ты смеёшься, над чем ты смеёшься и чему ты смеёшься. Существует, например, понятие чёрного юмора, когда можно нарисовать инвалида, и это будет смешно. Это юмор абстрактный: вы не смеётесь над конкретным человеком, у которого нет ног, — вы используете этот образ как приём. Есть люди, которые понимают абстрактный юмор, а есть те, кто всё воспринимает конкретно. Если мы читаем стихи Олега Григорьева про то, что девочка нашла гранату и её ручка улетела в одну сторону, а ножка в другую, это же не конкретная девочка с конкретным именем, которую вы лично знали, а некий абстрактный образ! Но если человек — идиот, то он скажет, что эти стихи — издевательство над детьми.

У меня есть серия карикатур про Герасима и Муму, и мне один человек написал, что Бильжо ненавидит собак и глухонемых. Понимаете? Относиться к этому серьёзно невозможно…

На шутки, которые покажутся вам обидными, можно отвечать тем же оружием — словом или рисунком. Но точно за это нельзя убивать, избивать или наказывать лишением свободы! Ответ должен быть адекватным. Можно попытаться разубедить человека, можно не подавать ему руки! Не смотреть эти журналы, в конце концов. Мы же не смотрим то, что нам отвратительно. Мир многослойный, можно не попадать в те места, в которые не хочешь попасть. Если точно знаешь, что тебя где-то ждёт что-то неприятное, так не ходи туда. И всё. Есть, например, очень жестокие фильмы — я их не смотрю, мне это неинтересно, я берегу свою психику. Если вы очень верующий человек, любой веры, не ходите туда, где вы можете быть обиженным.

Если углубляться в эту тему, то художник или режиссёр-постановщик, используя религиозные образы, не ставит своей целью кого-то обидеть. Религия используется потому, что занимает в жизни человека большое место и с её помощью можно сказать о чём-то важном, главном.

— Вы как психиатр можете дать рецепты сохранения здоровой психики?

— Берегите себя. Если у вас есть страх высоты, вы же не стоите на карнизе 12-го этажа, поскольку знаете, что у вас может закружиться голова. Если у вас клаустрофобия, вы не спускаетесь в пещеру или, по крайней мере, не сидите там слишком долго. Если ты человек восприимчивый, склонный к паническим атакам, то не смотри страшное кино, новости по первому каналу, по «России» и по НТВ. Старайся больше думать, анализировать.

Вы же видите, агрессия и нетерпимость в обществе нарастают, а это уже патология. Я ловлю себя на том, что теперь с опаской разговариваю с незнакомыми людьми, даже в своей компании. Если в компании близких людей оказывается кто-то незнакомый, то я стараюсь быть осторожным в высказываниях. Если раньше можно было легко говорить и спорить на любые темы, то сейчас надо фильтровать, потому что вы с собеседником можете оказаться совершенно на разных полюсах.

Вот я вам сейчас такого наговорю, что вы не напечатаете.

— Как это?! Обязательно напечатаем!

— Стекаются ко мне разные истории. Люди рассказывают, как взгляд на Украину проходит разломом в семье, между мамой и сыном, например. Не говоря уже о друзьях… Так не должно быть, потому что чувства, которые должны людей соединять и объединять, выше всего остального. Думаю, что нужно каким-то образом стараться менее поддаваться влиянию пропаганды, которая действует абсолютно гипнотически.

Конечно, человеку надо во что-то верить, без этого невозможно. Если человек не склонен к анализу, к размышлениям, он будет верить в то, на что ему укажут. И ему будет хорошо.

У нашего современника — дикие проблемы: кризис, социальная нестабильность, падение уровня жизни. Но ему говорят: ты живёшь в великой стране, у неё гигантская история, мы — народ-победитель, мы побеждали в прошлом и побеждаем сейчас. И человеку становится легче! В этом есть глубокий психотерапевтический смысл, но это враньё, ведь с жизнью этого человека ничего не происходит, лучше ему не становится.

Я ехал из аэропорта мимо каких-то бетонных заборов, заклеенных объявлениями, по разбитой дороге с разъезженной обочиной, и вдруг я вижу гигантский плакат «Родина, я тобой горжусь!». Понимаете? Это абсурд! Почему этот плакат — в таком месте?! Я понимаю, если бы вокруг были подстриженные газоны, чистые улицы, улыбающиеся люди… Но когда всё вокруг в разрухе, в пыли, чем ты гордишься?

Обычно говорят, что гордятся великой русской культурой, Достоевским — Толстым — Пушкиным. Но это не имеет отношения к нынешней нашей Родине! Да, мы ими гордимся. Но к тебе сегодняшнему они не имеют ровным счётом никакого отношения! Чем ты гордишься? Что ты сделал за последние 15—20 лет? А страна, в которой ты живёшь, что сделала?

— Как всё серьёзно… Где же вы находите темы и поводы для юмора?

— Всё, о чём мы говорили, это и есть темы и поводы для юмора. На всё можно посмотреть с другой стороны. Вот стоит здание, у него ужасный фасад, но мы можем обойти это здание и посмотреть с другой стороны, а с другой стороны нам может открыться прекрасный двор с деревьями и клумбами, приветливые, симпатичные жильцы. Или наоборот, замечательный фасад, а во дворе — помойка. На любое явление можно смотреть с разных точек зрения! Можно на какую-то тему философствовать, а можно ругаться, ёрничать, издеваться, можно увидеть в этом идиотизм, абсурд и юмор, чем я, собственно, и занимаюсь. Но идиоты, которые с пафосом относятся ко всему, могут тебя не понять. Вроде того человека, который сказал, что Бильжо издевается над глухонемыми и собаками.

— Вас, наверное, часто спрашивают про необычную фамилию…

— Вы не поверите, но фамилия эта русская! Изначально было «Билжо», без мягкого знака, но паспортистка ошиблась и в папином паспорте поставила мягкий знак, с тех пор мы «Бильжо». Папа мой русский, а мама еврейка, стало быть я полукровка. Хотя я ненавижу это слово.

Клинические антисемиты часто привязываются к моей фамилии. Как-то я выступал по радио, и в эфир начали звонить антисемиты, требовать, чтобы я признался, кто я на самом деле, что это за фамилия… И я тогда сказал: «Это аббревиатура! Бог, Истина, Любовь, Жертва, Отечество». Тут же все вопросы закончились.