СТРИПТИЗ С ЮМОРОМ

Продолжение. Начало в №41, 42 за 2001 год, №1-16 за 2002 год

МОЙ "ОТВЕТ ЧЕМБЕРЛЕНУ"

Круглые даты на то и круглые, чтобы запоминались. Однако собственное 40-летие мною всерьез воспринято не было. Как говорили очевидцы, "смотрелся лет на 5 моложе".

Были мне известны два высказывания об этом возрастном рубеже. Первое: если у человека старше 40 ничего не болит, он мертв. Второе: мужчине после 40 нравятся все без исключения молодые женщины. Так вот, оба эти высказывания были опровергнуты. Чувствовал я себя превосходно. А из примерно 80 студенток потока, на котором читал лекции, 20-25 будущих экономисток вызывали некоторое учащение пульса. Думаю, что та же реакция по отношению к этой же "двадцадке" была бы и в 30, и в 25 лет. По внешним данным, по крайней мере, они этого заслуживали.

Оба эти параметра не изменились и через 10 лет. Но, отметив 50-летний юбилей, сделал для себя "открытие": как быстро стало лететь время. Если раньше время от зарплаты до зарплаты тянулось медленно, то теперь 30 дней пролетали незаметно. И годы тоже понеслись, как пришпоренные: не успеешь подписаться на газеты, а уже пора снова на почту за общедоступными изданиями и в Университет марксизма-ленинизма - за дефицитом ("Неделя", "Вечерка", "За рулем", приложения к "Огоньку"...).

И еще одно обнаружилось в этой связи: причастность к поколению "ретро". Мои более молодые коллеги не знали не только имен и отчеств, но даже фамилий людей, которые наш возрастной "косяк" просто не мог не знать. Когда вновь избранный секретарь парткома университета Реутов представился: "Валерий Павлович", я про себя отметил: "Чкалов". О Владимире Ильиче Рыбакине (и Ульянове-Ленине) вроде бы и говорить нечего, но сын моего приятеля, студент-политехник, имя-отчество Рыбакина знает, а Ленина - нет (предполагаю, что не всем его однокурсникам и фамилия эта знакома). А уж что говорить об экзотическом Патрисе Лумумбе, оставившем свой след на пермских Городских горках!

Я, в свою очередь, был "более молодым коллегой" для тех, кто, так же как мы Лумумбу или "поджигателя войны" Гарри Трумэна, помнили британского министра Остина Чемберлена - инициатора разрыва дипломатических отношений с Советской Россией в 1927 году. Чемберлен мне запомнился не из-за того, что он одной строчкой упоминался в учебнике истории, а сочным лозунгом "Наш ответ Чемберлену!", который не раз цитировался в любимых мною книгах. Какая-то барабанная музыка есть в этой фамилии, в этой фразе. Как в "набатанге".

В забытой всеми, но не Советским Союзом, маленькой африканской стране мы построили завод. На открытие прибыло важное официальное лицо. Ленточка разрезана, и президент страны приглашает высокого советского гостя к микрофону. Высокий гость говорит о дружбе наших народов. Африканцы дружно, хором кричат:

- На батанга!

Высокий гость описывает пользу, которую принесет завод нашим друзьям.

Друзья скандируют:

- На батанга!

Высокий гость желает друзьям победы над врагами и процветания.

В ответ:

- На батанга!

Волнение и выпитое накануне пиво дают себя знать, и высокий гость спрашивает у советского посла:

- А где здесь туалет?

- Да тут народ бесхитростный, встаньте за трибуной и - порядок.

Высокий гость, следуя рекомендации, пристраивается за углом. Легчает. Из-за другого угла за ним наблюдают две аборигенки:

- Ты посмотри! Такой большой белый человек и такая маленькая батанга!..

Как минимум три десятка лет "Наш ответ Чемберлену" занимает прочное место в моем словаре. И когда в этих записках настал черед прессы, журналистов, он - тут как тут.

Почему "наш ответ"? Году в 1992-1093 после пресс-конференции два или три журналиста, как это часто бывало, задержались, выясняя какие-то детали. Один из них (честно не помню, кто) не без злорадства сказал примерно следующее:

- Вот вы хорохоритесь, а ситуация паршивая. И всякое может быть. В том числе лично с вами. Вот разгонят вашу администрацию, вытурят из этого здания, так же как ваших партийных предшественников, и что вы будете делать?

Я ответил, что если это будет со стрельбой, то не только проблема занятости, но и все остальное меня волновать не будет: место в расстрельном списке мне гарантировано. Если же без стрельбы, то профессором меня в любом случае возьмут. А если профессорской зарплаты хватать не будет, придется подрабатывать журналистикой. И, нарушив этику, нескромно добавил:

- Поверьте, пишу я не хуже большинства из вас. Так что постарайтесь, чтобы я остался на своем посту: зачем вам еще один сильный конкурент?

Вынужден признаться, что сильным конкурентом я вряд ли бы стал: моя "писательская норма" - 2-3 страницы в день. И если вчера я сидел рядом с журналистом на каком-нибудь "круглом столе" до 16 часов, а сегодня утром читаю его газетный "подвал", посвященный этому событию, я снимаю шляпу.

Не заладилось у меня и с ролью главной персоны телевизионного цикла "Рецепты доктора Сапиро". Одно дело - быть в кадре самим собой, другое - играть кого-то.

Впервые мысль о журналистике посетила меня в девятом классе. Во-первых, по гуманитарным наукам я имел одни пятерки, в том числе за сочинения. Именно пятерка по сочинению спустя год обеспечила мне серебряную медаль. Во-вторых, моя мама имела пять сестер. Одна из них была замужем за начальником отдела Министерства внешней торговли Моисеем Кузнецовым. Они часто бывали за границей. Хотя привлекательность закордонной работы ими не выпячивалась, но видна была невооруженным глазом. В-третьих, я уже увлекался спортом. В-четвертых, регулярно читал газеты и, несмотря на отроческий возраст, замечал рабскую зависимость прессы от партийной идеологии, ее принудительный подхалимаж. Даже 13-летнего мальчишку коробила беспрецедентная кампания "вылизывания", посвященная 70-летию Сталина.

Продуктом синтеза этих четырех компонентов стала робкая, явно теоретическая и даже шутливая мечта стать зарубежным корреспондентом газеты... "Советский спорт". О несерьезности этого "проекта" говорит то, что ни одного шага для его реализации мною сделано не было.

Если бы у меня взыграло честолюбие, то по формальным признакам мог рассчитывать на прием в Союз журналистов. Первые мои пробы пера относятся еще к чусовскому периоду. Как-то редактор заводской многотиражки "Металлург" Виктор Попов оказался свидетелем моего разговора на повышенных тонах с председателем заводского спортивного общества Михаилом Гальпериным. Я "доставал" Мишу за то, что уже месяц, как наступили морозы, а каток на стадионе не залит. Попов взял меня за локоток, негромко произнес: "Не теряй время", и привел в свой кабинет. "А ну-ка - повтори то, что ты ему выдал, а я запишу. Может, неплохой фельетон получится". От помощи "литературного обработчика" я отказался и на другой день принес ему готовый текст, стилизованный под фельетониста "Правды" И. Шатуновского. Попов внимательно читал, напевая, как степной кочевник, одно и то же двустишье:

Если тебе корова имя,

Должна ты иметь большое вымя.

Происхождение его "песни" не вызывало сомнения - известный лозунг: "Если тебе комсомолец имя, имя крепи делами своими!"

Через пару дней мое первое журналистское произведение красовалось на газетной полосе. Потом были туристические заметки в том же "Металлурге", пара статей на спортивную же тематику в "Чусовском рабочем".

После защиты кандидатской диссертации выступления в областной прессе стали регулярными. Только в "Звезде" их было не менее двух десятков. В 1986-1987 годах я вел в ней рубрику "Политические беседы "Звезды": стратегия ускорения". К 1990 году в моем публицистическом активе были статьи в "Экономической газете", "Социалистической индустрии", "Литературной газете", "Науке Урала". Предметом особой гордости была большая статья "Поощрение исполнителя", опубликованная в "Правде" в июне 1978 года.

Гордиться было чем: никто из моих коллег не мог припомнить, чтобы в "обозримом прошлом" кто-то из "университетских" опубликовался в главном официозе Страны Советов. Обмывали это событие не один день. Бывшая моя студентка, а в ту пору уже директор продуктового магазина, оказавшая помощь в приобретении дефицитной выпивки и закуски на это благое дело, ненароком поинтересовалась:

- Широко отмечаете! И сколько вам за эту статью заплатили?

- 73 рубля!

- Сколько-сколько?

- 73.

- Да уж. У меня лоточница в сезон столько за день имеет...

И наконец, из новейшей истории. Если после отставки мои публицистические "реплики" без отвращения печатали разные газеты, если редактор (и читатели) уже 4 месяца терпят публикацию моих мемуаров, есть основание считать, что мой "ответ Чемберлену" все же состоялся.

Даже будучи "во власти", я не заигрывал с прессой. Тем более нет повода подлизываться к ней теперь. Так что прошу поверить в искренность слов о моем уважении к представителям этой профессии. А то, что она удостоена звания "второй древнейшей", - уверен: авторство в этом принадлежит самим журналистам с целью поднятия рейтинга своего "цеха". Знали, кого взять за эталон!

Дерьма в этой профессии не более, чем в других. Просто журналисты, вслед за жрецами Мельпомены и политиками, всегда на виду. И обижаться на них не следует. За редчайшим исключением. Но исключения существуют в каждой сфере деятельности. Правда, необходимо пояснить, что я подразумеваю в данном случае под словом "обижаться".

Есть несколько уровней человеческих отношений. Не претендуя на научную точность, попытаюсь перечислить их по нисходящей: "дружеские", "приятельские", "хорошие" (с наличием элементов симпатии), "нейтральные" (ровные, без объятий, но и неприязни), "конфликтные", "вражеские". Первая и последняя категории у меня не перегружены. О друзьях не буду - это и не для "стриптиза", и не для юмора. Врагов за свою жизнь нажил тоже немного. Я не настолько наивен, чтобы не понимать, что неприязнь, а может быть, и ненависть ко мне испытывала не одна сотня (а может, и тысяча?) людей. Но чтобы годами "держать на мушке" и при малейшей возможности сделать гадость по максимуму - таких набралось двое. Из-за одного мне пришлось покинуть в свое время политехнический институт. Другой, который по-крупному помотал мне нервы во время работы в администрации, - из журналистов.

Речь идет о Михаиле Лобанове, который не один год кормился одним и тем же сюжетом: историей приобретения мною по льготной цене бартерной "Волги", размещая, по сути дела, один и тот же материал в различных изданиях. Откровенно говоря, я не хотел упоминать о нем в этих записках. Но один из сюжетов, связанных с журналистскими "капустниками" (я еще вернусь к нему в этом разделе), настоятельно требует участия этого персонажа. Так что, "хай живэ".

На врагов не обижаются. С ними борются. А обижаются "на своих". От своих не ждешь удара. Но когда он наносится, то всегда приходится "в спину". Обижался ли я на журналистов? Практически нет. Наверное, потому, что с журналистами отношения были преимущественно "нейтральные". И даже запомнившийся единственный, но характерный случай не касался меня лично.

Во второй половине 1993 года свой юбилей отмечал соликамский "лесной" генерал Анатолий Яборов. В нем сочетались многие положительные качества: высокопрофессиональный военный, отличный хозяйственник, заядлый охотник и, несмотря на свое МВДшное происхождение, доброжелательный человек. На юбилей отправилось не менее сотни пермяков: губернатор Борис Кузнецов, ваш покорный слуга, начальник областного УВД Валерий Федоров, большое и дружное соликамское землячество Перми с его "мотором" Геннадием Шестаковым... И среди них не последний человек в редакции газеты "Звезда" Альберт Нечипирович... Выпив за здоровье юбиляра и пообщавшись с земляками, этот "друг" в первом же номере газеты разразился гневной статьей, где были упомянуты не только областные "тузы", но и юбиляр.

Я уже один раз цитировал своего бригадира Ивана Воскрекасенко. Не могу удержаться, чтобы не привести еще одно его высказывание. Как правило, функции каждой бригады на прокатном стане четко разграничены. Но бывают ситуации (плановый ремонт, расчистка нежных заносов и т. п.), когда приходится формировать "сборную". Как-то именно в такой ситуации я хотел усилить бригаду Воскрекасенко кем-то из другой бригады вальцовщиков. И тут Иван, который всегда с удовольствием брал "подкрепление", категорически воспротивился. На мой вопрос: "В чем дело?" - Иван ответил предельно просто: "Только без него! Он за копейку в церкви пернет".

Вряд ли "копейка" звездинца измерялась в денежном выражении. Но все остальное полностью укладывается в "формулу Воскрекасенко".

Может быть, я и не прав, характеризуя свои отношения с журналистами как "нейтральные". Многие из них относились (и до сих пор относятся) ко мне с явной симпатией, несмотря на все мои карьерные контрасты. Естественно, я платил им взаимностью. Причем кто первым "протягивал руку" не являлось существенным. Не рискну их называть, чтобы не обидеть ненароком по разным причинам. Например, за то, что не упомянул. Поэтому назову лишь редакторов, от которых, что не говори, зависит вектор настроения команды.

Как на духу - мое первичное отношение ко всем редакционным командам 1990-х годов было доброжелательным. Я всегда противился тому, чтобы какая-то влиятельная газета "легла" под какую-то ветвь власти. Хотя с финансовой точки зрения для того или иного журналистского коллектива, экономически обеспеченная зависимость от власти могла оказаться более привлекательной, чем свободная нищета.

Может, это было проявлением демократического романтизма, но я искренне считал, что пресса должна быть независимой. Хотя была опасность оказаться от нее совершенно незащищенным. Когда для меня как политика наступило трудное время, связанное с жесточайшим прессингом газеты "Звезда", оказалось, что в принципе я оказался прав: независимость и объективность обладали защитными свойствами. Ничем не обязанные мне Андрей Никитин ("Пермские новости"), Александр Петухов ("Местное время") предоставляли свои страницы моим сторонникам, фактически защищая меня. После создания "Нового компаньона" я получил еще одного корпоративного единомышленника.

Журналисты, работающие в те годы, не дадут соврать, что мое доброжелательное отношение равным образом распространялось и на "Звезду" и лично на Сергея Трушникова.

Многолетний шеф "Звезды" иногда балуется аналитическими эссе. В числе их персонажей пребывал и я. Так что, в порядке "ответа Чемберлену", имею все основания вслух поразмышлять на общие с С. Трушниковым темы.

Наличие на моем письменном столе многих десятков вырезок из "Звезды" 1993-1999 годов ставит передо мною две непростых задачи:

- постараться быть объективным;

- избежать ответного хамства, объемов которого в мой адрес на страницах "Звезды" хватило бы на десятерых (это без учета официально заказных, предвыборных материалов).

Прежде всего не могу не отдать должное С. Трушникову, сохранившему в эти трудные для печатных СМИ времена брэнд газеты, ее корреспондентскую сеть и, что особенно важно, ежедневный режим выпуска.

В чем мы разошлись с патриархом пермской постперестроечной прессы? В чем истоки его искренней и нескрываемой неприязни к вице-губернатору, спикеру, министру Сапиро?

Изложу несколько версий этого. Всего лишь версий.