СТРИПТИЗ С ЮМОРОМ

ЧУСОВЛЯНЕ-2

Если идти не только от российской, но и мировой известности, славы (я хорошо подумал, прежде чем написать это слово), то воспоминания о Викторе Петровиче Астафьеве должны были бы открывать <чусовской> цикл. И все же я не стал этого делать - по нескольким обстоятельствам.

Первое. Чусовской период жизни Астафьева был очень тяжелым.

Бывает, что много лет спустя, на расстоянии, человек не то что забывает плохое, но отодвигает его на задний план. А на передний выходит что-нибудь приятное. Молодость, например. И общая <картинка> того периода приобретает более светлые, даже нежные краски. Мне представляется, что по отношению к чусовскому этапу у Виктора Петровича этого не произошло. И хотя он не забывал Чусовой и не так давно посетил его, не уверен, что причисление к <чусовским> грело бы ему душу.

Второе. Не одно десятилетие, отвечая на вопрос: ты такого-то знаешь?, пользуюсь проверенной <домашней заготовкой>: <Я-то его знаю, но он меня не знает>.

Я ни разу не встречался с Виктором Петровичем один на один. Я слушал его беседы с отцом. Очень внимательно слушал! И многое запомнил на всю оставшуюся жизнь. Прежде всего то, что потом станут называть <окопной правдой>. Но не помню, вставлял ли хоть слово.

Имею ли я после этого моральное право писать о нем в личном плане? Не примазываюсь ли к его славе? Тем более, когда его уже с нами нет.

Третье. Сам для себя я определил жанр этих записок - <с юмором>.

Перебирая в памяти редкие встречи с Виктором Петровичем, я чувствую другую тональность, грустную. И даже его юмор в моем восприятии - грустный.

Из его уст в середине 1960-х я услышал оценку одного из пермских авторов: <Этот от скромности не помрет> (не умрет, а именно не помрет). Я пользовался ею со ссылкой на первоисточник не одну сотню раз. Но только сейчас подумал, что отнести эти слова к разряду <хохм> и на этом основании вписаться в заданный жанр было бы неверно.

Раньше, в высшей школе, существовало три вида обучения: дневное, вечернее, заочное. Последнее теперь переименовали в <дистанционное>.

Я почти не <учился жизни> у Астафьева <на дневном>, но курс <дистанционного обучения> прошел приличный. На этом основании все же решился о нем написать. А чтобы не смущали <три обстоятельства>, решил ограничиться кратенькой перепиской 1996 года. В ней - почти все, о чем стоит говорить. К тому же, это - документ. То, что не поддается вырубке топором.

<Председателю Законодательного собрания Пермской области Сапиро Евгению Сауловичу

Уважаемый Евгений Саулович!

Пишет Вам бывший уралец из Сибири, который видел Вас в живе еще Женей в незабвенном городе Чусовом, и более наши пути, увы, нигде не пересекалась. И не думал я, не гадал, что доведется мне обращаться к Вам, как к официальному лицу. Не думал я и тоже не гадал, что не где-нибудь, а в одной из самых мрачных областей, с его <вечно правильным> руководством, жизнерадостно глядящим в светлое будущее, в чусовском пригороде, тоже не самом светлом уголке, в Копально, куда не только сов. граждан, но и корреспондентов <Чусовского рабочего>, где я имел честь трудиться, не подпускали и на выстрел, возникнет и создастся <Мемориал>, о котором при недавнем прошлом и думать-то жутко было. И кем создается?! Самими уральцами, и возглавит эту работу <наш человек>, выходец из Чусового, друг моего сына.

Вот это и есть главная перемена нынешнего времени - дети наши не хотят повторения нашего во всем, в особенности нашего рабского терпения, которое обернулось трагедией для России и ее народа...

Словом, Евгений Саулович! Я, как член Совета копалинского мемориала, прошу Вас этому, единственному в своем роде в России, заведению оказывать всяческую помощь и содействие, и поддержку. Переизберут ли Вас (а я всем сердцем желаю этого), не забывайте, пожалуйста, о моей просьбе и, если на смену Вам придет разумный преемник, передайте мою просьбу и ему.

Когда будете на могилах папы и мамы, поклонитесь им от меня и Марьи Семеновны и положите цветочек на могилу - мы все-таки долгое время знали друг друга и почитали, и память сохранила о них самые добрые воспоминания.

Желаю Вам, семье Вашей и Уралу седому спокойствия, труда и процветания.

Преданно Вам кланяюсь

Виктор Астафьев.

Возможно, даст Бог, летом нам и повидаться.

20.10.1996 г.>

* * *

<Дорогой Виктор Петрович!

Как минимум, по двум обстоятельствам рад Вашему письму. Во-вторых, это наша с Вами <пролетарская солидарность> в отношении к копалинскому мемориалу. Было бы преувеличением называть его моим детищем, но кое в чем в его создание я руку приложил и к дальнейшей судьбе его далеко не равнодушен. А самое главное (во-первых) - Ваше письмо изничтожило червячка, который не так чтобы часто, но все же грыз мою душу пару последних десятков лет.

Речь идет о Вашем отношении к моему отцу. С одной стороны, у нас в семье бережно хранятся Ваши первые книги с дружественными надписями отцу. С другой, внимательно читая Ваши воспоминания, интервью о Вашем <пермско-чусовском> периоде, я ни разу не нашел упоминания об отце. И всегда при этом сам себе задавал вопрос: это следствие недостаточно тесных (регулярных) взаимоотношений, пребывания все же в разных по ремеслу цехах, что вполне объяснимо и... необидно? Или хуже: обида на пермское руководство (по моему читательскому мнению, до сих пор занозой сидящая в Вас), непроизвольно распространенная и на С. Сапиро? По чусовским меркам он все же был одним из <бугров>.

После очередного чтения-раздумия на эту тему я неоднократно намеревался написать Вам об этом. Но так и не решился, боясь оказаться бестактным, напрашивающимся.

Несколько раз через Роберта Белова, Виктора Шмырова передавал Вам приветы. Не знаю, дошли ли они до Вас, но отсутствие обратного импульса как-то приближало ко второй версии... Теперь Вы можете понять чувства, которые я испытал, читая Ваши теплые слова о моих родителях.

Папа умер в 1973, мама пережила его на 11 лет, не дождавшись правнука, который родился через 4 месяца. А в 1991 в возрасте 28 лет у нас погиб сын... Внук живет с матерью, т. е. <приходящий>. Так что остались мы с моей верной боевой подругой почти вдвоем.

<Во власти> я относительно недавно - с 1990 года. До этого было пять лет прокатного цеха, вуз, Академия наук... В годы перестройки пошла мода на докторов наук (я в этом качестве с 1977). Так что по следам Абалкина пригласили и Вашего покорного. Сам удивляюсь, но удержался. Работа трудная, положительных эмоций не густо, но... интересная, живая.

Вместе с Лидой (моя жена - как-то мы были у Вас в гостях в Перми в доме на улице Ленина) желаем Вам, Марии Семеновне, всей Вашей семье здоровья, всех, всех благ!

Надеюсь на встречу

Ваш Евгений Сапиро,

ноябрь, 1996 г., Пермь>.

И еще в конверте была открытка.

С того дня, как были написаны эти строки, земной срок Виктору Петровичу Астафьеву оказался отмеренным всего-то в 5 лет...