Наталья Калюжная

Наталья Калюжная

заместитель главного редактора газеты «Новый компаньон»

Владимир Аликин: Возможности зарабатывать честно есть

Советник генерального директора ФКП «Пермский пороховой завод» — об очередной смене топ-менеджмента и дальнейшей судьбе оборонного гиганта

Поделиться

— 30 января завод посетили директор департамента промышленности обычных вооружений, боеприпасов и спецхимии Министерства промышленности и торговли РФ Константин Тарабрин и Николай Тарасов. Какова была цель визита?

— Коллективу представили нового генерального директора — Николая Тарасова. Привезли соответствующее распоряжение министра — типовую бумагу, в которой сказано, что он назначается генеральным директором, а следующим пунктом упомянуто, что в дальнейшем будет проведён конкурс на эту должность согласно уставу Министерства промышленности и торговли РФ.

— Каковы были требования к кандидатам?

— Есть требования по режиму секретности, нужно иметь какую-то связь с отраслью и, видимо, поработать на руководящих должностях. На предыдущем конкурсе в декабре 2011 года (который выиграл Борис Шакуля) требовали вторую форму секретности. Учас­твуют в конкурсе, как правило, пять—семь человек.

— Был ли список кандидатов на должность генерального директора?

— В декабре в списке было семь фамилий. В частности, там был и Сергей Мохначёв. Был один олигарх, один товарищ, который работает в аппарате ВПК в Москве в «белом доме», другие кандидаты.

— Почему на этой должнос­ти не остался Сергей Мохначёв? Он чем-то не устраивал?

— Я думаю, нет. Просто кто-то проявил интерес к нашему предприятию. На завод идут огромные деньги для модернизации. При этом на нём за 6,5 лет сменилось шесть директоров, причём большинство из них уходят по типовой схеме: «уголовка», после чего человек лишается формы допуска к секретной информации.

— Сегодня вы являетесь советником генерального директора ППЗ. Как это случилось?

— Я пришёл на НПО им. Кирова 7 марта 1973 года. Через два года, когда уже был в должности инженера, с полигона «Плесецк» мы пустили ракету по боевому полю Кура на Камчатке. Это была первая твёрдотопливная ракета Сергея Королёва, где третья ступень была полностью пермской.

Моя научная специальность — боеприпасы. 19 лет я проработал в институте, дослужился до начальника ведущей, ключевой лаборатории. Сдавал серию «Буран», стартовую и разгонную ступени крылатых ракет. Защитил докторскую диссертацию, а когда стал начальником лаборатории, «убрали» генерального директора — в 1991 году разваливается Советский Союз. И что происходит? Все военные темы закрываются тотально. Началось это при Горбачёве, при Ельцине продолжилось.

Я вёл новую тему под названием «Метеорит» — она закрылась в самом начале разработки. Шёл 1990 год, закрывалось всё. Тогда, чтобы не потерять себя, я перешёл в рамках НПО им. Кирова на завод, создал там научно-инженерный центр. И мы стали делать новые гражданские производства. После этого с НПО им. Кирова я уходил только в депутаты Пермской городской думы. В 2003 году я ушёл с предприятия. Потом Борис Шакуля позвал меня обратно в сентябре позапрошлого года.

— Завод сильно изменился за время вашего отсутствия?

— В 2012 году наконец-то «повалился» госзаказ, в 2013 году он стал ещё больше. Сейчас объём продаж продукции оценивается в 4,5 млрд руб. в год. Это при том, что при Ельцине госзаказ упал до нуля. Тогда ведь Гайдар с Чубайсом сказали: купим оружие за рубежом, плевать на эти девять министерств. Вообще-то — стержневых для российской экономики. Сделали из девяти этих огромных монстров ма-а-а-ленький комитет по оборонным отраслям. Вмес­то ракет объявили какую-то ублюдочную конверсию, предлагали делать утюги вместо ракет.

В те времена, чтобы оборонка «гражданку» не «объедала», была принята доктрина: чтобы на рубль зарплаты на оборонном предприятии выпускалось ровно на рубль гражданской продукции. Пороховой же завод производил вместе с институтом (теперь НИИПМ— ред.) этой гражданской продукции на 3 рубля 84 копейки. У нас существовали производства полиуретана, лакокрас­ки, линолеума, клеёнки, клеев. Рынка тогда не было, выпускать было нетрудно. В оборонном комплексе было занято много людей. В 1992 году было 10 тыс. человек на заводе и 3 тыс. в институте.

— Сегодня соотношение гражданской и военной продукции сохранилось?

— Сейчас соотношение стало гораздо хуже. Когда не было оборонзаказа, во времена Ельцина, мы развернули «гражданку». Соотношение «военки» и «гражданки» в 1992—2000 годах было 50/50. Потом посыпались зарубежные контракты — Марокко, Индия и пр. «Гражданку» растеряли, и сейчас «военка» уже составляет 80%, а «гражданка» — 20%. Это очень плохо. И Путин предупреждает: произойдёт российская модернизация, будут отрабатываться какие-то новые образцы, но уже не в тех объёмах, что раньше. Дадут не такие триллионы.

Вот в 2013 году Министерство обороны РФ «съело» больше, чем американцы в холодную войну, так как сложилась критическая ситуация. Но перевооружение будет продолжаться до 2020 года. Все получат «Искандеры» (высокоточный оперативно-тактический ракетный комплекс сухопутных войск — ред.) и новое оружие, цикл которого составляет где-то 12 лет. И в это время упадёт оборонный заказ.

Контракты заводов, заключаемые по линии Рособоронэкспорта, тоже могут «просесть». Поэтому Путин с Рогозиным откровенно предупреждают: вы, как военное производство, не забывайте про наукоёмкую гражданскую продукцию.

Чтобы понимать, какими должны быть перспективы пермской промышленности, надо знать историю. В первый год Великой Отечественной войны в Пермь было эвакуировано 124 предприятия, 90% из них здесь и остались.

В 1958 году сюда приезжают товарищи Леонид Брежнев, Дмитрий Устинов, Сергей Королёв. Три дня сидят они в Перми и в результате принимают решение: Пермь — единственный в мире город ракетного двигателя, потому что в нём есть и твёрдотопливное двигателестроение (ППЗ), и жидкостное («Протон-ПМ»), и авиационные двига­тели Павла Соловьёва. И тогда наш город закрыли.

Почему не вкладывали в инфраструктуру? Да потому что иностранцев тут никогда и не было — их не пускали. И садить в этом городе «красных человечков» и запускать проекты «Пермская картошка» могли только люди, которые не знают его историю. Всё это было надуманно, искусственно привнесено в этот город.

В момент распада СССР в Перми было 19 крупных оборонных предприятий, включающих 200 тыс. рабочих мест. Сейчас их нет. На заводе им Свердлова (сейчас — Пермский моторный завод — ред.), работали 54 тыс. человек, а «Звезда», игравшая в первой лиге российского футбола, была просто цеховой командой. Сейчас там, извините, 11 тыс. человек. Нас на ППЗ было 10 тыс, осталось 4,4 тыс.

Закамск был химическим клас­тером. «Сорбент», «Галоген», завод синтетических моющих средств... Все они «ужались», кто-то совсем «упал», и теперь весь Кировский район едет на работу в центр, чего никогда не было — туда даже не ходил транспорт.

— Как вы оцениваете руководство военно-промышленным комплексом сегодня?

— Рогозин — это то что надо. Вспомните Сердюкова — пародию на мини­с­тра обороны. Рогозин с Шойгу — вот этой связке нет цены. Это порядок и отсутствие коррупции. Это достижение высоких целей в РФ. Эта связка вселяет в нас, заводчан, большой оптимизм.

— Как выглядит площадка предприятия сегодня?

— Забор у нас до сих пор один, он огромный. За ним — стендоиспы­тательная база «Искры», сборочная база «Машиностроителя».

Здесь же располагается компания, которая называется сейчас «Ашленд МСП» (Москва-Штокхаузен-Пермь). В данный момент она принадлежит американцам, сейчас её продают. Мы её создали в 1995 году. Она делает электрически заряженные флокулянты, которые используются для очистки воды и нефтедобычи — это «высший пилотаж».

Вот что собой представляет площадка Пермского порохового завода, которую охраняет, как положено, полк с автоматами.

— Расскажите об уголовных делах, с которыми связан завод.

— У нас было два проекта модернизации, на каждый из которых дали по 40 млн руб. Один из них делал московский институт «ПромНИИпроект», второй — институт «Пермгипромаш». Вот эта вторая «сороковка» — не отработала. Во-первых, произошёл капитальный срыв по срокам этого проекта, во-вторых — по качеству.

— Насколько виновен в этом Борис Шакуля?

— Шакуля ни в чём не виноват. Вся «уголовка» сосредоточена в «Пермгипромаше». Уверен, для Шакули кончится всё нормально. Обвинения с него снимут.

— Расследование уголовных дел продолжается?

— Я далёк от «уголовки». Знаю, что люди ездят на допросы. Меня не вызывали — я не подписывал никаких финансовых документов. Знаю, что весь процесс идёт вокруг проекта «Пермгипромаш».

— Давно ли были обыски на заводе?

— Последняя выемка документов была 13 июня 2013 года. Вынимали проектную и финансовую документацию по «Пермгипромашу».

— Уход Сергея Мохначёва тоже связан с уголовными делами?

— Он абсолютно чист, да он никуда и не уходил... Просто доверенность от Шакули у него была до 31 декабря. Мохначёв — наш. Прошёл школу завода им. Ленина, а когда всё «посыпалось» — ушёл в бизнес, набрался опыта в разных ситуациях. За этот год он, безусловно, навёл порядок в выполнении гособоронзаказа и поставок по линии Рособоронэкспорта. На нём производство держалось как на стержне. Благодаря ему завод выполнил гособорон­заказ на 2013 год на 100% и все поставки по линии Рособоронэкспорта.

В 2013 году сумма гособоронзаказа составила почти 3 млрд руб. Возможно, в 2014 году она возрастёт в полтора раза по некоторым позициям.

— Что тормозит сегодня развитие завода?

— Технологии морально устарели. Одна из них — 1943 года. Во время войны, когда в Пермь было эвакуировано четыре пороховых завода, головас­тые мужики из КБ НКВД СССР сделали технологию, по которой ковали в потоке снаряды для «катюш». Эта технология модернизировалась, но не кардинально.

Вторая технология, за которую НПО им. Кирова дали орден Ленина, — это литьё под давлением, чего нет у американцев. Это уже разработка нового поколения — топливо от «катюш», но в два раза эффективней.

Когда проекты по модернизации производства будут реализованы, мы сможем увеличить объёмы производства в два раза.

— Что представляют собой проекты модернизации?

— Новые аппараты, механизация, автоматизация, компьютеризация, сис­тема контроля качества. Всего нужно порядка 9 млрд руб. Железо меняется, здания обновляются либо строятся новые. Вот тогда мы станем заводом-лидером по производству порохов в России… Впрочем, пока мы им и являемся.

— Были планы по созданию порохового кластера. Почему в прошлом году их не удалось реализовать?

— Кластер мы создавать собираемся, рисуем его на бумаге и в конце концов протолкнём. На создание кластера нас сподвигло вот что: нужно было наращивать интеллектуальный потенциал района.

В НИИПМ остались 1 тыс. человек, но вот в чём трагедия — их средний возраст 55 лет… Нужна молодёжь. А почему она не идёт? В 2006 году с завода списали все долги. Я как депутат помогал списать эти долги за счёт передачи городу Дворца культуры им. Кирова. Но руководители, которые были после этого — шесть человек, — снова сгенерировали на предприятии гигантские задолженности. И сейчас мы не можем поднять зарплату. Клас­тер же предполагает систему непрерывной подготовки кадров — в одной связке будут лицеи, гимназии, базовый технологический техникум, кафедра твёрдых топлив.

Важно наращивать научный потенциал. Нужны школы, нужен новый подход. Поймите, Россия сейчас откровенно проигрывает!

— Почему в прошлом году не удалась попытка утвердить пороховой кластер на уровне края?

— Кластер задумывался без меня. Идея, появившаяся в 2012 году, была отличная. Но была сделана стратегическая ошибка. Ребята, которые этим занимались, задумали поднять разрушенный «в доску» бывший кластер министерства химической промышленности. Сделать это было нереально. Никакой «Новой химии» в том проекте я не нашёл. Наоборот, там была старая-старая химия. Я усомнился: может, это я дурак? Показал ещё одному профессору, но он со мной согласился, что тот проект не годится.

Краевые власти в прошлом году «разбили» эту идею в пух и прах.

Идея кластера «Новая химия» уже предлагалась в СССР Борисом Коноплёвым. Сейчас в России есть казанская химия, сильнейшее новосибирское химическое производство, есть московское, где работают три академика. Нам же надо иметь свое ноу-хау, пермское.

А это — «Сорбент», это — фтор-сое­ди­нения «Галополимера».

Развивая пермский «конёк» — военные полимеры, твёрдое ракетное топливо, — мы становимся монополис­тами. У нас не будет конкурентов, когда мы придём к Улюкаеву в Минэкономразвития: вот, извините, за это-то и надо держаться. А авторы предыдущего варианта «Новой химии» не удосужились даже переговорить с предприятиями Кировского района. В данный момент мы «чистим» этот проект, потом он будет направлен на утверждение в НИИПМ.

— В чём его суть? Вы считаете, кластер можно построить полностью на базе пермских предприятий?

— Только так. В предыдущем кластере было одно якорное предприятие — Пермский пороховой завод. Это неправильно. Мы работаем в связке с НИИПМ, через него проходят все новые темы. Всего по проекту предполагается развивать девять базовых направлений.

Продукт №1 — военные полимеры и в дополнение к ним несколько наименований, которые невыгодно покупать, и с которыми мы хорошо знакомы.

Представлена в проекте и наукоёмкая «гражданка» — это акрилатные полимеры, пенополиуретаны поливинилхлоридные, вплоть до биотехнологий. Ещё в 1998 году ППЗ сдал первую крупнотоннажную технологию производства акриламида биотехнологическим способом. Мы взяли штамм микробов. В реактор объёмом 5 «кубов» лили яд, который называется нитрил-акриловая кислота. Туда же бросали замерзших бактерий, в водичке они просыпались, быстро размножались, сжирали яд и давали экологичес­ки чистый продукт, который служил основой для электрически заряженных полимеров различного назначения. Президенту РАН я докладывал об этой технологии непосредственно в цехе.

— Что получит Кировский район с появлением кластера?

— Предполагается 2 млрд руб. направить на развитие инфраструктуры района — планируется городок для молодых учёных и т. д.

— Что даст сегодня предприятию назначение генеральным директором Николая Тарасова? Можно ли назвать это решение политическим?

— Решение, говорят, принято министром, поэтому необсуждаемо. Мы, военные, — люди дисциплинированные.

Раньше Тарасов был директором ОАО «Силан» в Липецкой области. Этот завод поставляет ППЗ катализатор скорости горения твёрдого топлива, очень важный компонент. Он знаком с нашей отраслью. В то же время он — офицер, окончил, если не ошибаюсь, Гайвинское училище МВД.

Почему его ставят? Видимо, потому, что надоела эта чехарда с уголовными делами. Ставят человека, который наведёт порядок. Его задача, как первой представительской фигуры, — взаимодействовать с вышестоящими — краевыми и городскими — властями. Выбивать деньги, обеспечивать выполнение директив, поступающих свыше. Техническую сторону возьмут на себя специалисты, которых у нас много.

— Почему после назначения будет объявлен конкурс? Это формальность?

— Таковы требования устава Минис­терства промышленности и торговли РФ.

— Не развалится ли завод в результате столь частой смены директоров?

— Развалиться не дадут. Потому что в таком случае российская армия останется без боеприпасов. Есть лишь маленький дубль того, что мы производим — химкомбинат в Каменской области. Каменск владеет частью номенклатур. Их у них максимум пять, а у нас — 150.

— Какую оценку вы можете дать «чехарде» уголовных дел на предприятии?

— Да как вам сказать... У людей, видимо, меняется психика, когда они попадают в это кресло. Есть такая английская пословица: чем выше обезьяна лезет по дереву, тем лучше виден её зад. У людей что-то происходит с головой, стоит им попасть в это кресло. Видимо, они для себя постулируют: я могу всё. Но вот это как раз постулат ошибочный. Потому что всегда есть «доброжела­тели». Тем более что мы живём в «деревне», где все друг друга знают — кто с кем спит, кто сколько пьёт. За ними же смотрят «в микроскоп».

Как «спёкся» Мелентьев? Взял два векселя по 17 млн руб., положил в карман и улетел. Сел на самолёт в Москву. Один чек отоварил, где-то там рассчитался. Второй остался в кармане. Прилетает сюда, а его уже ждут: «Где второй вексель?» — «Нет» — «Ну, одевай наручники, пое­хали в СИЗО». Всё элементарно.

Я был депутатом, посторонним человеком, и то, когда началась «помывка» денег через ЦНКБ, откуда пришёл Мелентьев, даже тогда мне звонили, докладывали: «Идёт платёжка в ЦНКБ». Я отвечал: «Не нужна мне ваша информация». Но видите — всё «под микроскопом». Нельзя так делать. Кто начнёт подписывать платёжки «не туда» — плохо кончит.

— Были честные директора на ППЗ за эти шесть лет?

— Мне сложно сказать — я в 2003 году ушёл с предприятия. Ушёл, в частности, из-за всего этого. Тут либо воруют все, либо это уже не ВПК. Раньше дух был совершенно другой. Нам всем в карман клали партбилеты — хочешь или не хочешь. Мы были совестью страны. И вдруг — начались такие «финты». И эти ребята ничего не скрывали...

А ведь в реальном секторе экономики есть прекрасные возможности зарабатывать очень честно и открыто, и это дело нужно поощрять.

Подпишитесь на наш Telegram-канал и будьте в курсе главных новостей.

Поделиться