Юля Баталина

Юлия Баталина

редактор отдела культуры ИД «Компаньон»

Солёные ли уши у пермяков?

Культуролог, краевед, социолог и лингвист — о том, насколько правдивы стереотипы о пермяках

Поделиться

Пока Пермь постепенно раскачивается для празднования 300-летия, три преподавателя ПГНИУ — культуролог Владимир Абашев, лингвист Елена Ерофеева и социолог Олег Лысенко, — а также краевед и экскурсовод Милана Фёдорова рассказали «Новому компаньону», кто, собственно, является субъектом этого праздника. Что известно о пермяках «на внешнем контуре» — за пределами региона? Соответствуют ли жители города и региона сложившимся о них представлениям?

уши-долган

  Константин Долгановский

Первый стереотип, который «прирос» к образу пермяка, — «солёные уши». Кроме того, считается, что пермяки недоверчивы и везде склонны видеть тайный расчёт; пермяки принимают всё новое в штыки, особенно если новшества предлагают приезжие; они склонны ругать всё пермское, но очень обижаются, когда это делают люди извне; редко улыбаются и глядят исподлобья, а говорят, не разжимая губ, «съедают» гласные звуки и окончания слов.

Действительно ли жители Перми именно таковы?

«Идёт медведизация Перми»

Владимир Абашев, доктор наук, профессор:

— «Пермяки — солёные уши» — это не стереотип, а фразеологизм, прозвище, связавшее жителей с местом. Что же касается других стереотипов, то я не думаю, что приведённый список можно отнести исключительно к пермякам, подобные установки верны по отношению к любому небольшому провинциальному городу; наверное, мы их встретим и в Кирове, и в Пензе, и в Саратове.

Это особенности провинциального города и — не люблю это слово, но употреблю: провинциального менталитета, который с недоверием относится ко всему, что приходит извне; но между тем эти города очень часто питаются как раз тем, что приходит извне.

Всё, что замечательного создано в Перми в ХХ веке, приходило извне. Приезжает десант из Петербурга в 1916 году и становится профессорско-преподавательским корпусом Пермского университета — это была мощная инъекция большой петербургской культуры. Потом — эвакуация в годы Великой Отечественной войны, из Ленинграда приезжает балет театра им. Кирова — и создаётся тот пермский балет, который мы считаем уникальным. Как мне кажется, «уникальный» по отношению к пермскому балету — это большое преувеличение, и связано оно с особенностями употребления эпитета «пермский». Для нас «пермский» — синоним «уникального»: «пермский балет», «пермские боги», «пермский звериный стиль».

Это свойство города, находящегося на определённой стадии развития. Смотрите: в начале ХХ века, в 1913 году, в Перми жило тысяч 30 человек, а уже в 1970-м — миллион. За какие-то 60 лет город вырос в 33 раза! За счёт чего? Он просто распух: в него хлынули потоки сельских жителей. Эти люди — ещё не совсем горожане, многие пермяки и сейчас — горожане в первом поколении. Этот город очень большой по размерам, но антропологически это не совсем ещё город.

Сейчас, разумеется, процессы урбанизации убыстрились, но на протяжении всего ХХ века стереотипы, свойственные вот такому внезапно раздувшемуся городу, у которого творческий и культурный потенциал не отвечает его размеру, были к Перми вполне применимы и укреп­лялись, так что достаточно сильны до сих пор.

Такой город — слишком быстро выросший — нуждается в подпитке извне, но местная творческая прослойка, как правило, встречает эту подпитку как-то с недоверием, скажем мягко. Конечно, всегда есть запрос от определённой части населения: на университет, на развитие театра, на пермскую «культурную революцию». Сегодня, судя по тому, что осталось после «культурной революции», видно, что это был благотворный для развития города процесс. Многое сохранилось, вросло в жизнь города.

В Екатеринбурге подобные стереотипы выражены гораздо слабее. Соревнование Перми и Екатеринбурга было постоянным, но где-то в 1990-е годы мы чего-то не успели, что-то упустили, а Екатеринбург рванул вперёд, и сейчас уже не только Москва и Питер, но и Екатеринбург становится привлекательным для молодых пермяков местом — и утечка кадров из города продолжается, а это симптом: в других городах в большей степени можно реализовать свои амбиции, там и культурно-интеллектуальная среда более насыщенна.

Мне кажется, что наша замкнутость сознательно поддерживается на уровне некоторых культурных установок. Вот посмотрите, как ведётся презентация города в связи с его 300-летием: упор делается на архаику. Идёт мощная медведизация Перми, просто вспышка медвежьей болезни, которая охватила всё городское пространство. Архаика — это очень сильный ресурс, но это ведь акцент на прошлом: какое богатое прошлое, сколько возможностей у пермского звериного стиля… Это хороший ресурс, он совпадает с поп-культурой, которая любит всевозможные поиски тайн древних цивилизаций; это лакомый кусок для использования, но у нас наблюдается некий перегиб, мы вступаем в порочный круг презентации самих себя и понимания самих себя, зацикливаемся на этом прошлом. А если вы посмотрите, как Екатеринбург готовился к своему 300-летию, то там — акценты на будущем. Здесь пермякам надо как-то разумно соразмерять, у нас мало акцентов на будущем — не только в идеологии юбилея, но и вообще в развитии города.

Перечисленные стереотипы — это местное выражение распространённых установок для определённого уровня развития города, но это не диагноз. Город развивается, и сдвиг, который произошёл в 2008—2012 годах, был сильным модернизационным порывом. Возник Музей современного искусства, который играет огромную роль в жизни города, на той же конструктивной волне появился такой замечательный очаг (точнее, очажок), как Центр городской культуры. Можно по-разному ответить на вызов: можно замкнуться в себе, а можно воспринять этот вызов как стимул для развития на собственном ресурсе с новыми модернизационными установками.

«По ушам пермяков узнавали на камских и волжских пристанях»

Милана Фёдорова, краевед, экскурсовод по Пермскому краю:

— Прозвище «Пермяк — солёны уши» известно в России очень широко, по меньшей мере полторы сотни лет. Туристы, приезжающие в Пермский край из других регионов, знают про него заранее — практически всегда.

Самая распространённая и исторически достоверная версия происхождения этой поговорки связана с солеварением, существовавшим на нашей земле с незапамятных времён, как минимум с начала XV века. В этом промысле большую роль играли соленосы, которые перетаскивали кули — рогожные мешки с солью — сначала из варниц в амбар, а весной — из амбара на барки, которые потом сплавлялись вниз по Каме на Волгу и в центральные районы России. Рогожа и мешковина, из которых делали кули, — материал рыхлый, крупинки соли сквозь ткань попадали на плечи и шею соленосов, застревали в складках кожи, а кожа была мокрая от пота, потому что двигались соленосы быстро, буквально бегом: чем больше мешков перенесёшь, тем больше денег получишь. Если человек пытался смахивать соль, он её ещё больше размазывал по мокрой коже. Появлялось покраснение, язвы. Уши оказались самой уязвимой и самой заметной частью тела, и по опухшим, покрасневшим ушам пермских соленосов узнавали на камских и волжских пристанях. Тогда-то и родилось приветствие: «Эй, пермяк — солёны уши!»

Подтверждение этой версии можно найти в первой части автобиографической трилогии Горького — «Детство», где дед Каширин своего внука Алексея называет «Пермяк — солёны уши». Сам Алёша Пешков родился в Нижнем, но в метрике у него было записано: «Отец Максим Савватьевич Пешков — пермский мещанин». Максим Савватьевич в молодые годы жил в Соликамске, затем переехал в Пермь, в Перми он получил паспорт. Дед Каширин не любил своего зятя и вот так дразнил внука.

Есть и другая версия происхождения прозвища — гастрономическая. Традиционное местное блюдо — пельмени. В коми-пермяцком языке «пель» — ухо, «нянь» — хлеб: до сих пор в Кудымкаре на вывесках хлебных магазинов можно увидеть это слово. «Пель-нянь» — хлебное ухо. Пельмешек своей формой напоминает ухо, и, когда мы пельмени варим и воду подсаливаем, у нас получаются солёные пермские хлебные уши. До сих пор популярное блюдо в Чердыни — пельмени с грибами в бульоне — называется «ушки».

Обычно экскурсоводы рассказывают туристам версии происхождения прозвища у памятника «Пермяк — солёны уши». Он весёлый, позитивный, даже открылся он 1 апреля, и, поскольку историческая версия достаточно драматична, мы обычно добавляем в рассказ и гастрономическую версию, чтобы повеселить экскурсантов.

Есть ещё одна версия, самая мрачная, связанная с Сибирским трактом — главным каторжным путём России. Солдатам конвойной команды надо было вечером сдать сменщикам столько же каторжан, сколько они утром приняли на этап. Если каторжник умирал на этапе, чтобы не тащить его тело, у него отрезали ухо и предъявляли, а если была жара, ухо бросали в рассол и отчитывались солёными ушами. Эта версия сомнительна, прежде всего потому, что Сибирский тракт тянется на тысячи километров от центральных регионов до Иркутска, поэтому как минимум странно, что прозвище с таким происхождением «приросло» именно к пермякам. Почему не «сибиряк — солёные уши»?

Тем не менее и такая версия существует.

«Стереотипы — социальный миф и основа для дискриминации»

Олег Лысенко, кандидат наук, доцент:

— Стереотипы потому и называются стереотипами, что представляют собой предубеждения, не подкреп­лённые никакими реальными фактами. Поэтому сама постановка вопроса о том, соответствует ли стереотип о том или ином сообществе реальному положению дел или нет, кажется странной. Более того, в современном мире всё больше утверждается тезис о том, что любые стереотипы несут в себе предпосылки для подавления и дискриминации отдельного человека на основании его принадлежности к какой-то формальной группе — например, расовые, национальные, гендерные и т. п.

Другое дело, что повторяемые и воспроизводимые в СМИ, художественных произведениях, фольклоре, социальных сетях стереотипы со временем начинают влиять на самих людей, присваиваются ими как обязательные к исполнению: мужчины — сильные, поэтому не должны показывать слабость, женщины — кроткие, поэтому не должны спорить и т. д. Это называется социальным конструированием.

Разумеется, мы можем изучать эти стерео­типы, их содержание, происхождение, распространённость. Повторю: изучать как некие социальные мифы, а не заниматься проверкой соответствия их объективным фактам, что, вероятно, невозможно в принципе, или, по крайней мере, крайне трудоёмко. Это имеет смысл для объяснения источников тех или иных культурных и социальных конфликтов, а также для предотвращения подобных конфликтов.

Мы изучали стереотипы о пермяках в рамках проекта «Пермь как стиль» в 2012 году. Поскольку речь идёт о культурных явлениях, а культура очень консервативна, эта информация сохраняет свою актуальность и поныне.

В ходе массового опроса — 1000 человек, весь город, 18+ — мы попросили жителей города, часть из которых считают себя пермяками, а часть не считают, поскольку поселились в городе относительно недавно, ответить на вопрос: «Какие качества, на ваш взгляд, свойственны пермякам?» — без списка вариантов ответа. Благодаря этому у нас есть возможность сравнить внешние стереотипы в отношении «типичного пермяка» с внутренними, с самовосприятием пермяков.

Естественно, сами «пермяки», то есть те жители города, которые себя называют пермяками, приписывают себе чаще положительные качества (61% ответов), чем отрицательные (26% ответов). Так, они чаще всего считают себя доброжелательными (21% ответов), трудолюбивыми (20%), гостеприимными и отзывчивыми (8%); либо некультурными, грубыми (10%), скрытными, мрачными, хмурыми (6%), равнодушными (5%). Были названы и нейтральные качества, такие как, например, «доверчивые, наивные» (10%). Напротив, «непермяки» в своих оценках более сдержаны: они реже называют положительные качества и чаще отрицательные, и это, в общем, повод задуматься о том, как мы, жители Перми, выглядим в глазах наших гостей.

А по поводу конкретных стереотипов, вроде «пермяки недоверчивы и везде склонны видеть тайный расчёт» или «пермяки принимают всё новое в штыки, особенно если новшества предлагают приезжие», — так это же говорят и в отношении жителей других городов. Было бы интересно исследовать, кто наиболее часто высказывает такое мнение про пермяков. Подозреваю, что это разные эксперты «от власти», часто пытающиеся убедить остальных в чём-то, но регулярно сталкивающиеся с недоверием. Но может, дело тут не в мифическом «характере пермяков», а в том, кого видят пермяки в таких вот экспертах?

«В Перми темп речи несколько выше среднего»

Елена Ерофеева, доктор наук, профессор:

— Мнение о том, что пермяки говорят, не разжимая губ, потому что боятся замёрзнуть, — это стереотип из разряда совершенно ненаучных.

Существует такое понятие — артикуляторная база: это привычное положение органов речи. Для городской пермской речи характерно говорение со сжатыми челюстями, а пермские диалектные записи (то есть сделанные не в городе. — Ред.) и все сведения, которые накоплены в пермской диалектологии, этой черты речи не фиксируют. Откуда же она появилась?

Пермская речь складывалась в XIV—XVII веках на основе преимущественно северных великорусских говоров, для которых характерно полное и чёткое произнесение гласных звуков в безударной позиции; а вот эта городская неразборчивая скороговорка — довольно позднее явление, оно возникло, судя по всему, где-то во второй половине XIX века, может, даже в начале ХХ.

Я склонна связывать его с влиянием татарского языка. Пермская диалектная речь испытывала сильное влияние национального окружения. На севере региона — коми-пермяцкого языка, для которого характерен открытый раствор рта и полное произнесение гласных, а эта черта — говорение со сжатыми челюстями — начинает появляться, когда мы описываем речь городов, прежде всего Кунгура и Перми.

Если мы посмотрим на состав населения Перми и Кунгура того времени, то увидим, что доля татарского населения достаточно велика. Разные национальности на территории региона жили в разных деревнях — «русская деревня», «татарская деревня», — и не слишком активно контактировали, а в городах они перемешивались. Татарское городское население имело довольно высокий социальный статус: это были купцы, довольно известные в городах и входящие в деловую элиту того времени.

Для татарского языка характерен закрытый раствор рта при произнесении гласных. Если мы посмотрим на акцентную татарскую речь, то есть на русскую речь людей, у которых родной язык — татарский, то увидим, что эта черта выражена ещё сильнее. Именно в Перми и Кунгуре она появляется в русской речи впервые и постепенно распространяется в городах. Для сельской местности она по-прежнему не характерна, это черта не диалектов, а городского просторечия.

Ну, а то, что пермяки «проглатывают» окончания слов, — это последствия быстрого темпа речи. В Перми темп речи несколько выше среднего. Почему — не могу сказать: так сложилось. Это вообще характерно для современного русского языка: мы редуцируем окончания, и всё сильнее и сильнее — темп жизни нарастает, надо больше успевать; в Москве темп речи с 1960-х годов увеличился в полтора раза.

Подпишитесь на наш Telegram-канал и будьте в курсе главных новостей.

Поделиться