«Муссирование эмоций только раскручивает тревогу, надо успокоиться»
Врач-психотерапевт Лариса Дылдина — о том, какие вопросы надо задавать детям и себе, о повышенном уровне агрессии в обществе и способах снизить градус напряжения
Константин Долгановский
— Лариса Ивановна, сейчас многие ищут причины трагедии, произошедшей в ПГНИУ. Обвиняют родителей, службу безопасности, систему образования. Ищут ответ на вопрос, почему Тимур Бекмансуров так поступил. Как бы вы на него ответили?
— В кри
Другое дело, что наверняка окружающие сталкивались с какими-то особенностями его поведения, но почему-то не придавали этому значения. Я имею в виду не столько подростков, его одногруппников, сколько взрослых. Всё-таки в учебном заведении есть и педагоги, и психологи. Я думаю, что они могли бы обратить на это внимание.
— А на что конкретно нужно обращать внимание?
— Родители настолько привыкают к своим детям, что не замечают их особенностей, но эти особенности видны окружающим. Видны могут быть негативистский подход к жизни, повышенная агрессивность, напряжённость, замкнутость, в какой-то степени даже аутичность. Это всё мои предположения, как на самом деле — мне трудно сказать.
В современном обществе уровень агрессивных и протестных реагирований достаточно высок. Здесь дело даже не в том, что люди какие-то плохие: всё-таки агрессивную реакцию даёт тот, кто боится, — это про страхи и тревоги, которыми заражено наше общество; страхами и тревогами, пресловутой неуверенностью в завтрашнем дне. Эти тревоги и делают людей агрессивными, они ведь не рождаются такими, они такими становятся, такими воспитываются.
На тревожность, на неуверенность, я считаю, большое влияние оказывают средства массовой информации. Это и тиражирование сцен насилия, и блоги с бесконечным «зависанием» в какой-то тематике, и компьютерные игры, где убей и, что называется, «будешь победителем». Для подростков, для детей это готовый сценарий, как надо себя вести в этой жизни.
Я считаю, что на тревоги влияет и избыточное внимание к адренало-максималам: когда показывают, как кто-то куда-то забрался или спрыгнул в экстремальных условиях, и утверждают, что такое поведение — это круто, это забавно, это хорошо, на них обращают внимание. Это ведь тоже способ компенсации своих страхов — такой вот адренало-экстремизм.
Плюс в социальных сетях сильно раскачивают протестное поведение подростков. Человеку кажется, что всё вокруг него плохо, что он живёт в плохом государстве, что он с этим ничего не может сделать. Пожалуйста! Раз — и «организовали» уровень тревожности подростку.
— В качестве ещё одной причины трагедии называют глобальные проблемы в системе образования. Говорят, что на детей оказывается слишком сильное давление из-за ЕГЭ, они находятся в постоянном стрессе. Вы с этим согласны?
— Я согласна с тем, что наша система образования устроена так, что вызывает тревожность у детей. Происходит погоня за суммой знаний, стремление получить определённое число баллов, чтобы соответствовать какой-то социальной норме. Всё это создаёт так называемый когнитивный диссонанс, когда перекос в сторону количества знаний приводит к обесцениванию практических навыков и умений.
Что дети умеют делать своими руками? Да ничего. Чаще всего они освобождены даже от уборки дома, не говоря уже про работу в огороде или на улице. Они, по сути дела, выключены из практической жизни, оторваны от её реалий. Система образования формирует у детей выученную беспомощность, когда они ничего не умеют делать своими руками, могут только учиться и ничего более.
Ну и надо помнить, что в этом виновата не только школа. Смотрите, сначала ребёнка не отдают в детский сад: там плохой коллектив, тут не нравятся воспитатели... Потом стараются его учить дома. Родители сами выбирают друзей и подружек, говорят, в какие игры надо играть и в какие не надо. Ребёнок абсолютно лишён самостоятельности, возможности как-то проявить себя, реализовать себя как личность. Вот и получается, что вырастили социофоба, который всего боится: проявить себя боится, быть успешным боится — хочет, мечтает, но боится. Это «хочу, но не могу» и рождает, с одной стороны, тревогу, а с другой — высоченный уровень агрессии.
Понятно, что дело не только в системе образования. Тут совокупность факторов. Самолёт ведь тоже из-за одной причины никогда не падает. Вполне возможно, что речь идёт не просто о расстройстве личности и повышенном уровне агрессивности: я не исключаю, что это может быть болезнь. Вполне возможно, что изначально есть генетическая поломка, но это всё-таки определит экспертиза.
— Очень много сейчас обвинений в адрес родителей. Насколько семья может влиять на поведение детей и нести за это ответственность?
— Я в таких ситуациях вспоминаю слова: «Не судите, да не судимы будете». Если бы семья могла полностью влиять на детей, то, наверное, таких ситуаций бы не было. Наверное, ни одни родители не хотят, чтобы их дети пошли таким путём. Но, к сожалению, как бы родители ни любили своих детей, они всё равно не всегда в силах повлиять на них, тем более если есть какие-то болезненные отклонения. Кроме семьи (особенно если речь идёт о подростке) превалирующее влияние оказывает социум. Всё-таки родитель влияет на ребёнка до 10 лет, а после 10 лет влияние социума на первом месте, об этом нельзя забывать. В подростковом возрасте на детей намного больше влияет то, в каких группах в соцсетях они состоят, с кем общаются.
— Что всё-таки делать родителям, на что обращать внимание?
— Задача родителя — интересоваться тем, что делает его ребёнок, чем он занимается. Это не про контроль, это про внимание. Важно знать, что ребёнку нравится, почему он слушает, к примеру, тяжёлый рок или другие течения в музыке, которые, так скажем, на грани нормы. Что именно притягивает в этом ребёнка? Почему ребёнок избегает общения? Если в школе, например, буллинг, то почему ребёнок не умеет выстраивать свою защиту? Не надо кого-то обвинять, надо посмотреть, что в семье происходит, как ребёнка учат самостоятельности, как его учат защищать себя — вот на что надо обращать внимание.
— А если замечаешь, что у ребёнка есть какие-то признаки социофобии или агрессии, то что делать?
— Я думаю, надо сначала поговорить с ребёнком, а затем самому пойти к психологу, не тащить туда ребёнка, а самому сначала выяснить, что происходит в семье. Понять, почему ребёнок увлекается такими вещами. Задача родителя — работать с собой, работать со своими отношениями в семье. Ребёнок — это всего лишь проекция, всего лишь отражение. Так что начните с себя.
— К сожалению, многие родители заняты выживанием, чтобы прокормить свою семью, а на внимание и разговоры сил и времени уже не остаётся.
— Наши условия жизни такие, какие есть. Вопрос «Кому на Руси жить хорошо?» до сих пор, наверное, остаётся риторическим. Речь идёт о том, как человек организует свою жизнь. У него нет, говоря психологически, разрешения на то, чтобы быть успешным, и поэтому он всё время где-то выживает, «булькается». Мы примерно все в одинаковых условиях, но при этом кто-то может быть успешным, кто-то нет, кто-то находит работу, кто-то нет. Это никогда не про социум, это всегда про конкретного человека. Я считаю, что обвинять социум — это последнее дело. Спросите себя: «А что я делаю? А чему я научил ребёнка? Насколько я успешен в этой жизни? А как я справляюсь со стрессом?» Если человек, не сумев ответить на эти вопросы, пойдёт к психологу или психотерапевту, он уже этим поможет своему ребёнку. Никогда стратегия избегания и перекладывания ответственности проблему не решала, это точно.
— Многие психологи после трагедии говорили, что одна из причин в том, что у нас разрушена система психологической помощи детям, что не хватает психологов в школах и что они не всегда обладают нужной квалификацией. Вы с этим согласны?
— Я не берусь утверждать, что у нас какие-то неквалифицированные психологи в образовательных учреждениях. Просто те условия, в которых они находятся, и те задачи, которые им приходится решать, не дают возможности подходить к работе с должным отношением. Слишком много ненужных анкет, исследований. Им некогда работать, заниматься изучением личности детей, которые пришли учиться. Им некогда обращать внимание на особенности этих детей. У них очень мало времени для практической работы по формированию стратегии самозащиты у детей. Они работают на администрацию, на министерства, но не на детей. Поэтому да, можно сказать, что нарушена система оказания психологической помощи.
— С психиатрией такая же история? Сейчас же поместить человека в психиатрическую больницу можно только с его согласия, согласия родителей или по решению суда?
— Да, и я считаю, что психиатрия здесь — пострадавшая сторона. По закону мы, по сути дела, потеряли право на лечение. Психиатрический больной должен согласиться на лечение, но где и когда это было? Мы не имеем права на госпитализацию по необходимости, она осуществляется только по решению суда. Сколько на это уйдёт времени? А если родитель скажет: «Отстаньте от моего ребёнка, я считаю, что с ним всё хорошо»? Хор голосов педагогов, психологов и психиатров будет бессилен перед тем, что родители не видят проблемы или не хотят её решать, потому что опекуном является родитель, и, если он говорит нет, никто не в силах ничего сделать.
Здесь, я считаю, нарушено равновесие: когда есть необходимость, мы не можем принимать меры. Родители не всегда бывают адекватными в этой ситуации, а нас никто не слышит и с нами никто не собирается считаться.
Медицина и педагогика очень пострадали в перестроечные годы, когда ими стала руководить коммерческая составляющая: сколько это стоит, во сколько это будет обходиться? Психиатрические койки — самые дорогие в лечении, поэтому чем их меньше, тем выгоднее бюджету.
— Как правило, сразу после трагических событий власти начинают говорить о том, что надо усилить меры безопасности, всё ужесточить. Но нет ли здесь перегиба? Может ли это нас реально защитить или, наоборот, сделает только хуже, потому что мы через несколько лет обнаружим, что живём в полицейском государстве?
— Порядок должен быть организован, но одними запретами и ограничениями безопасности не достигнуть, ни в коем случае. Я хочу, чтобы было разделение: организация безопасности — это да, запретительно-ограничительные меры — нет, к результату они никогда не приведут.
Ещё важен забытый принцип «спасение утопающих в руках самих утопающих». Важно, чтобы человек был уверен в себе и готов слышать себя, самостоятельно принимать какие-то решения. Что меня в этой ситуации реально потрясло — никто сразу не позвонил в полицию, это страшно. Люди не ищут спасения, не ищут решения, не ищут помощи. Они готовы подвергать себя риску и опасности вместо того, чтобы использовать какие-то реальные, щадящие способы спасения.
Психологическая зрелость людей, их ощущение внутренней свободы и независимости от кого-то и от чего-то, навыки успешности — это стратегия освобождения общества. Конечно, это не один год, но если не идти в этом направлении, то такие ситуации будут повторяться.
— Как нужно было вести себя студентам, кроме того, что сразу звонить в полицию?
— Я не могу сказать точно, что надо было делать в этой ситуации, поскольку не владею всей информацией, но я считаю большим упущением, что многие СМИ показывают панику, выпрыгивание из окон и при этом не говорят, что было бы реальным спасением. Проблема в том, что сейчас нет обучения другим формам реагирования. Дети видели, как выпрыгивали из окон в Казани, и сделали так же. Где и кто нас учит, как по-другому реагировать в этой ситуации? Нет ведь этих инструкций.
На моей памяти пресловутая гражданская оборона учила, куда бежать и как спасаться в случае опасности, куда ложиться: спиной или ногами к окну, к какой стене прижиматься, как надевать противогаз, как баррикадировать двери. Как ни удивительно, но эти простые решения и инструкции чаще всего и спасают жизни людям. Этого нет в современном образовании, нет этих простых решений. В таких ситуациях некогда думать, и человек будет делать то, что когда-то видел.
Нас все вокруг пугают: не подходите, не берите, не прыгайте, не делайте. Хорошо, это запреты, а где то, что надо делать, как надо делать? При пожаре делаем так-то, при взрыве делаем так-то. Этих инструкций нет.
Бедные дети, мне их искренне жаль. Они делали так же, как в Казани, как в Керчи, — бегали, прыгали и кричали. Часть детей пострадали не от действий стрелка, а из-за своих панических действий, и мне их очень жаль.
Стрессовые ситуации будут всегда — это жизнь. В конце концов, и ДТП всегда бывают. Тогда почему же сейчас, по статистике, лишь один из десяти обращается в службы спасения? Кто-то убегает, боится, ещё что-то — это и есть выученная беспомощность: люди не знают, куда обращаться за помощью, как вести себя в сложных ситуациях.
— Как тем, кто был во время стрельбы в ПГНИУ, справиться со стрессом, избежать посттравматического расстройства или просто страха идти снова в университет?
— Стрессовые реакции имеют в медицинских кругах свою классификацию. Постстрессовая реакция — это острая реакция человека на стресс. Если это состояние психологически грамотно не отработать, не помочь человеку, то через два месяца это перейдёт в стрессовое реагирование. Затем — в стрессовое расстройство, а затем в болезнь. Это очень серьёзная вещь. Я сочувствую пострадавшим, потому что знаю, что им предстоит очень долгий путь реабилитации от этой травмы. Чем раньше пройдёт работа со специалистом, тем лучше: это будет профилактика дальнейших расстройств и даже заболеваний. Сейчас очень важно тем, кто пережил стресс (неважно, как он при этом пострадал), организовать качественную психологическую помощь, чтобы эту ситуацию решить на корню и обойтись без дальнейших осложнений. К этому надо подходить со всей ответственностью и серьёзностью.
— Некоторые родители сейчас боятся отпускать своих детей на учёбу, в другие массовые места. Как им бороться с этим страхом?
— Я не иронизирую и не ёрничаю, когда говорю, что в такой ситуации надо принимать пустырник или капли Зеленина. Я не шучу на эту тему, потому что, пока родители не снимут свою тревожность, они не смогут помочь своим детям. Под влиянием паники они сами начнут детям накручивать тревогу. Есть ведь такое понятие — инфицирование тревогой, то есть родитель может заразить своей тревогой ребёнка, и поэтому ему важно успокоиться самому. Это основа основ, как в самолёте: наденьте кислородную маску сначала на себя, а потом на ребёнка. Поэтому приведите себя в норму, и тогда вы поймёте, как помочь в этой ситуации вашему ребёнку.
— В Перми было много трагедий. «Боинг», «Хромая лошадь», резня в школе, теперь стрельба в университете. Как такие трагедии отражаются на обществе в целом?
— Такие ситуации говорят об одном — психологический климат в городе не очень благоприятный. Надо реально разбираться, почему столько подобных событий происходит именно здесь. Они, безусловно, оказывают воздействие на всех нас. Кто-то это осознаёт, а кто-то нет.
Обратите внимание на уровень дохода усреднённого человека, уровень занятости среднестатистического пермяка. Как вы говорите, он вынужден зарабатывать, бегать от работы до работы, думать, как бы его не уволили, если он скажет, что не согласен перерабатывать. Всё это сказывается. Это вопросы социальной защищённости населения — насколько люди обеспечены работой, сколько они зарабатывают.
Наверное, я бы сделала это предметом пристального исследования. Сначала школа, теперь университет — это не конкретный эпизод, это частный случай в общей тенденции. Я бы исследовала эту тенденцию — почему не где-то в другом городе, а в Перми такие вещи случились. Я бы не стала исключать, что дело в высоком уровне агрессивности в городе, высокой тревожности. Я не зря сказала про то, что надо учиться навыкам успешных людей, потому что сейчас у нас преобладают стратегии выживания, а там нет качества жизни. Если нет качества жизни, то, пожалуйста, — тревога, агрессия со всеми вытекающими.
— Но нельзя сказать, что Пермь — самый бедный город. Есть места намного хуже с этой точки зрения.
— Не могу сравнивать с другими городами, богатыми и бедными, у меня такой информации нет, но я поделюсь своими наблюдениями. Меня очень удивляет, что пермяки не любят свой город. Они себя считают униженными и дефектными, поскольку живут в этом городе. Я сталкивалась с людьми из других городов, более нищих и бедных по сравнению с Пермью, но они — патриоты своего города, они любят свой город.
Если молодой человек учится в Перми, работает тут, то это почти комплекс неполноценности от того, что он никуда не уехал и где-то там не пристроился, а остался в этом городе. Это словно клеймо на нём. Я сама не из Перми, но давно живу здесь, и меня это всегда удивляло.
— Почему так происходит?
— Люди недовольны тем, что есть. Они не умеют ценить то, что есть, — им всё мало. Я бы сказала, что это какой-то коллективный фактор — обесценивание того, что есть. Сверхважность того, чего нет, мешает людям получать удовольствие от реальных вещей, развиваться личностно. Как говорится, это журавль в небе, а синица-то вот — в руках. Почему-то сплошь и рядом люди — пермяки — склонны обесценивать то, что они имеют. Откуда корни и истоки? Я не берусь проводить такое радикальное психологическое исследование. Это просто моё наблюдение.
— Что вы можете порекомендовать всем нам сейчас?
— Я бы предложила обществу и каждому конкретному человеку успокоиться. Муссирование эмоций будет способствовать раскручиванию тревоги, а в этом нет ничего хорошего. Надо успокоиться, проанализировать причинно-следственные связи: что произошло и что с этим делать. Пусть каждый задаст себе вопрос: чему я учу своих детей? Как я их готовлю к самостоятельной жизни? Что они реально умеют делать своими руками? Если ответы на эти вопросы не устроят, всегда можно скорректировать действительность, сделать нужные шаги; а раскручивание эмоций, ажитация никогда никого к добру не приводили.
Подпишитесь на наш Telegram-канал и будьте в курсе главных новостей.