За чтение — в тюрьму

Вечером 11 сентября 1970 года начинающий пермский скульптор Рудольф Веденеев спешил домой. Там его ждал именинник — шестилетний сын Артём. На улице Ленина к Веденееву подъехала чёрная «Волга», несколько людей в штатском приказали ему сесть в машину. На ней все доехали до Управления КГБ по Пермской области на улице 25-го Октября. Домой Веденеев уже не вернулся.

Примерно таким был первый арест обвиняемого по «Пермскому делу» о литературе самиздата. По нему Рудольфа Веденеева осудили и дали три года исправительно-трудового лагеря строгого режима по статье «190-1» за чтение и хранение самиздатовской литературы. А главный обвиняемый — диссидент Олег Воробьёв — получил шесть лет: три года тюрьмы и три года в лагерях строгого режима — по статье «70 часть 1 УК РСФСР, антисоветская агитация и пропаганда».

«Пермское дело» началось в Москве, когда в 1966 году Олега Воробьёва отчислили из Московского педагогического института и на филологическом факультете МГУ за участие в декабрьской демонстрации 1965 года на Пушкинской площади в защиту арестованных писателей Андрея Синявского и Юлия Даниэля. Тогда 27-летний Олег Воробьёв решил вернуться в Пермь, взяв с собой рюкзак с запрещённой в СССР литературой. В родном городе он устроился работать в фотолабораторию на Слудской горке, где, предположительно, делал фотокопии книг и документов, за которыми периодически ездил в Москву.

В столице самиздата было много. По воспоминаниям Олега Воробьёва (в 1996 году о «Пермском деле» был снят документальный фильм), в 1960-е он распространялся на уровне «дай почитать». Таким образом среди интересующихся (в основном, студентов гуманитарных факультетов университетов) была возможность прочитать ненапечатанные главы «Мастера и Маргариты» Булгакова, запрещённые стихи Ахматовой и Мандельштама, завещание Ленина, в котором он пишет о том, что нельзя доверять власть Сталину, «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына, «Крутой маршрут» Евгении Гинзбург…

Самиздат существовал в СССР вплоть начала 1990-х. Культуролог Вячеслав Раков учился в аспирантуре МГУ во второй половине 1980-х. По его словам, самиздатовские издания производили сильное впечатление. «Это был другой мир. Я знакомился не только с изданиями историко-политической направленности, но также с жизнью подцензурной русской культуры XX века. В частности, я был увлечен русской философией первой половины столетия, в особенности работами Николая Бердяева», — рассказал Вячеслав Михайлович.

С такой литературой Олег Воробьёв хотел познакомить провинциальную Пермь. «Я хотел, чтобы Пермь начала думать», — рассказал в интервью 1996 года Воробьёв. Думать и читать самиздат в СССР было опасно, все знали, что за это давали реальные сроки. Впрочем, как вспоминает Вячеслав Раков, в конце 1980-х никто уже не испытывал особого страха. «Только — умеренные опасения. По прочтении «1984» Оруэлла я обратил внимание на странный предмет, закрепленный под потолком моей комнаты в главном здании МГУ. Мне подумалось, что это может быть камера слежения, и я даже решил читать запрещенную литературу в туалете. Но затем все же раздумал: слишком неудобно. И потом, назревала Перестройка, и идеологическая атмосфера все более теряла привкус строгости».

О том, каким был этот привкус в провинции конца 1960-х расскажет выставка в мемориальном музее-заповеднике «Пермь-36», посвящённая 50-летию «Пермского дела» (12+). По словам заведующего отделом информационно-просветительской деятельности «Перми-36» Вячеслава Дегтярникова, экспозиция объединит документы из Пермского государственного архива социально-политической истории, материалы «Пермского дела», личные вещи Олега Воробьёва и Рудольфа Веденеева, самиздат из архивов пермских семей. Открытие выставки запланировано на октябрь.