«Любое общество ждёт от элиты благородства»

—Комедия Клима Шипенко «Холоп» о богатом избалованном москвиче, которого за плохое поведение сделали крепостным и отправили в 1860 год, собрала уже более 2 млрд руб. в прокате. Фильм окунает нас в болезненную тему колоссального разрыва между бедными и богатыми. Если попытаться определить социальное устройство в «Холопе», то какое там, на ваш взгляд, общество?

— Наше, современное, российское, немного приглаженное, киношное. На мой взгляд, этот фильм не содержит в себе никакой социальной критики, а продолжает благородную традицию европейского воспитательного дидактического романа в духе Руссо, Дидро, Ломоносова. Тут всё банально. Гораздо интереснее, с точки зрения социологии, попытаться проанализировать реакцию публики на «Холопа».

Меня поразила полярность реакции зрителей на эту комедию. С одной стороны, гигантские кассовые сборы и полные залы. А с другой стороны, в интернете полно критических отзывов. Определённо, у некоторой части зрителей «Холоп» вызвал большое раздражение, особенно у мужчин. К чему цепляются? Во-первых, к отсутствию исторической достоверности. Хотя сюжет фильма явно не претендует на неё. Даже наоборот, характер и неосведомлённость персонажей дают много поводов для того, чтобы в комическом ключе перемешать исторические эпохи. Например, сцена казни через повешение крестьян за год до отмены крепостного права. Во-вторых, к юмору. Дескать, пошловатый. Но и он в пределах допустимых ныне норм. И главное, в-третьих, много претензий к нереальности происходящего. Никто не верит в то, что мажор и папенькин сынок, привыкший жить на широкую ногу, не заботясь о людях вокруг, вдруг станет чутким и добрым. Критика по поводу третьего пункта сопровож­дается фамилиями реальных представителей золотой молодёжи, мелькавшими в криминальной хронике в последние годы. Особенно раздражает зрителей то, кому раскаявшийся главный герой отдал свой «Феррари». По сюжету — полицейскому. «Менту? Вор — вору?» — вот классический мужской комментарий по поводу фильма.

—И о чём эти реакции, на ваш взгляд, говорят?

— Они показывают, что у нас в обществе достаточно напряжённое отношение к классу богатых людей. Несмотря на то что они показаны в фильме вполне комплиментарно. Олигарх, который заказывает для своего отбившегося от рук сына необычный способ перевоспитания, ведёт себя вполне по-человечески. Да, он нарушает закон: даёт взятки полиции, чтобы «отмазать» любимого сынка, но делает это не грубо, «за кадром», а потом ещё, как любой нормальный (по российским меркам) отец, взрослому оболтусу тумака даёт. Да, у него любовница, но и тут всё более-менее пристойно: жены нет, всё свадьбой заканчивается, по любви. В целом персонаж Александра Самойленко вовсе не похож на тех звероподобных олигархов, которых так много в постсоветском кино. Он достаточно скромно и модно одет. Единственный маркер «нового русского» — номер 777 на его «Мерседесе». Тоже, в общем, вполне невинно. Так откуда тогда раздражение? Да всё просто: оно не от фильма, оно от реальной жизни, в которой традиции взаимодействия между богатыми и всеми остальными напрочь отсутствуют. Потому что богатство всё ещё не легитимизовано в обществе. Потому что у нас до сих пор не сформировалась традиция взаимодействия разных социальных групп. И это очень российская проблема.

— В других временных периодах или странах традиции взаимодействия разных слоёв уже устоялись?

— В западном мире традиции взаимодействия «верхов» и «низов» естественным путём выросли из сословного общества XVII—XVIII веков. Известный британский историк-марксист Эдвард Томпсон назвал принципы такого взаимодействия моральной экономикой. Под ней он подразумевал народные представления о том, что законно и что незаконно, какие у аристократов должны быть привилегии и обязанности, вплоть до того, как при встрече обе стороны должны приветствовать друг друга. Важно, что нормам моральной экономики должны были следовать обе стороны. Обязанностей у лорда в этой системе представлений было не меньше, чем у простолюдина, хотя они были, разумеется, другого рода: разбирать споры и поддерживать порядок, представительствовать от лица жителей округи, быть справедливым... Выходя к людям, лорд «надевал соответствующую маску», понимая, чего от него ждут. В ответ простолюдины готовы были подчиняться, признавать над собой превосходство, выказывать уважение. Как пишет Томпсон, «нарушение этих норм со стороны аристократии становилось причиной бунтов не реже, чем реальная нужда».

Элементы моральной экономики на Западе постепенно эволюционировали, но дожили до наших дней, поддерживая некий консенсус между обществом и элитой. Помнится, когда я был несколько лет назад в небольшом американском городе, местный житель показывал мне район, где проживала местная элита. Он назвал их old money — и в его голосе звучала смесь почтения и некоторой бравады. Подобная пространственная сегрегация — важный элемент моральной экономики: это и показатель статуса, и определённый эталон поведения. Дома в этом районе, кстати, отнюдь не выглядели помпезными, несмотря на то что в одном из них проживал кто-то из семейства Рокфеллеров. Теперь, конечно, не принято так явно кичиться богатством. Признаки большого достатка, как правило, выдают детали, незаметные для большинства, но хорошо распознаваемые посвящёнными. Часы, качество ткани костюма, манеры, способность разбираться в винах... Обитатели таких районов регулярно занимаются благотворительностью, участвуют в политической жизни города, основывают фонды…

Сегодня во всём мире социальные дистанции, казалось бы, визуально сокращаются. Новые поколения миллиардеров, таких как Гейтс, Джобс, Цукерберг, Маск, одеты не в дорогие костюмы и смокинги, а в джинсы и свитера. Означает ли это, что они вышли из договора «моральной экономики» и консенсус разрушен? Отнюдь. Пусть «старые семьи» по-прежнему обособлены, привержены этикету и вкусу, а новые выходцы из IT играют в простоту и доступность, и те и другие чрезвычайно внимательны к своей репутации, регулярно участвуют в благотворительности, вносят вклад в общественные блага и не позволяют себе выходить из роли «отцов» нации. Благодаря этому некоторое доверие между элитой и всем остальным обществом более-менее сохраняется.

— Кого в России можно назвать элитой? Неужели избалованного мажора Григория и его отца?

— Давайте по порядку. В любом обществе, которое чуть сложнее племени собирателей и охотников, образуется верхний этаж, который может быть назван элитой, аристократией или как-то ещё (в нюансы различения этих терминов вдаваться сейчас не будем). Даже в СССР, несмотря на декларации о диктатуре пролетариата, элита сформировалась достаточно быстро, примерно за 10—15 лет. Разумеется, это была специфическая элита, и моральный консенсус, возникший между обществом и советской элитой, был тоже особым. Туда входили такие правила игры, как демонстрация личной скромности (декларируемой и полупридуманной: конечно, помните про знаменитые «штопаные трусы» Сталина?), заклинания о благо­состоянии народа, консерватизм вкусов и многое другое.

Характерно, что проблемы с детьми-мажорами, аналогичные показанным в «Холопе», существовали и у советской элиты. Даже само это слово в том значении, которое мы тут используем, — родом из СССР, из сленга рок-тусовок. Первыми мажорами, кстати, были стиляги первой волны конца 1940-х годов. Их, конечно, тогда не называли ни стилягами, ни мажорами, а себя они называли «штатники» — то есть любящие всё «штатовское», одевающиеся во всё американское. А кто в те годы мог одеваться в одежду из США? Это наглядно продемонстрировано в фильме «Стиляги» Валерия Тодоровского. Кто там главный стиляга? Чей он сынок? У его семьи квартира в сталинской высотке и машина Hudson Eight. Это всё маркеры советской элиты, сопоставимые с теперешними частными самолётом и яхтой. Так, может, со времён 1950-х всё не так сильно изменилось?

— Из атрибутов принадлежности к элите у Гришки из «Холопа» есть «Феррари», не­ограниченные финансовые ресурсы и связанный с этим тип поведения.

— Всё, кроме типа поведения. В этом и состоит проблема для его папы. Вообще-то от элиты любое общество обычно ждёт некоего благородства и высоких стандартов поведения — и только на этих условиях оно готово принять этих людей в качестве элиты. Если английская королева начнёт ругаться матом и гонять в пьяном виде на авто, республика быстро сменит монархию. Но вот тут и проявляется российская специфика. Режиссёр этого фильма работает на социальную гармонию, он показывает нам, что богатые — это тоже люди, готовые вписаться в моральный консенсус. А у среднестатистического россиянина нет привычки верить в такое.

Вообще, в современной российской культуре присутствуют (грубо) два типа описания элиты. Первый — это дамский роман (или кинороман) с условной темой «Богатые тоже плачут». Это грёзы и условная вселенная. Второй способ — обличение. Дескать, все они ужасные воры, бесчестные люди, мракобесы, изверги. Все понимают, что в России у богатых людей сложился определённый опознаваемый всеми «кодекс поведения», который разительно отличается от того, что типично для богачей в Европе. «Холоп» полностью не относится ни к одной из этих категорий. Да, элементы дамского романа тут есть, но они не явны. Вероятно, именно этот разрыв шаблона вызывает такое большое раздражение у некоторой (в основном мужской) части публики.

— Что нужно сделать, чтобы в России появилось доверие и взаимодействие между элитой и всем остальным обществом?

— Естественный ход событий должен помочь. При сохранении стабильности смена поколений способствует притиранию социальных страт друг к другу. По опыту других стран мы знаем, что элита становится элитой примерно через три-четыре поколения. У нас только второе поколение подросло. Григорий из «Холопа» — это сын представителя новой русской элиты. Его правнуки, возможно, будут уже полноценной признанной элитой. Но для этого у нас должны появиться понятные и прозрачные социальные лифты. А пока какой у нас сейчас главный социальный лифт? Государственная служба, чиновничество. В обществе это понимают. Пару лет назад, согласно соцопросам, стать чиновником было мечтой большинства молодёжи. Кто такой олигарх? Это очень богатый человек, который купил власть. Он может и не входить сам во власть, но он контролирует власть. Отсюда недоверие и к олигархии, и к власти.