Надежда Борисова: Это история не про оптимизацию, а про развитие
Декан историко-политологического факультета ПГНИУ — о том, для чего нужно объединение кафедр и почему важна конкуренция со всеми и вся
— В своём посте в Facebook, где вы анонсировали преобразования, вы отметили, что они направлены на то, чтобы «выгодно отличаться от ближайших соседей». Ближайшие соседи — это кто? И почему важно выгодно от них отличаться?
— Едва ли я имела в виду вуз такой-то и факультет такой-то.
Сказать, что мы не рассматриваем, например, педагогический университет в качестве конкурента, я не могу. Мы конкурируем за абитуриентов, которые сдают одинаковый набор экзаменов. Будем честными, далеко не каждый абитуриент выбирает направление подготовки (иными словами, специальность. — Ред.) исходя из глубоко осознанных, продуманных и выстраданных представлений о своём будущем. Абитуриенты, претендующие на бюджетные места, нередко делают окончательный выбор исходя из количества баллов, достаточного для поступления.
Педуниверситет готовит преимущественно учителей: у них акцент на педагогику, возрастную психологию, методику преподавания и другие очень специальные вещи. Мы же задачу подготовки педагогических кадров для средней школы не ставим. У нас разные учебные планы, разное соотношение дисциплин. В этом смысле мы на разных полях, хотя, повторюсь, изначально конкурируем за одних абитуриентов.
Можно говорить и о том, что мы конкурируем за студентов и в рамках нашего университета. Политологи и юристы, к примеру, сдают одинаковый набор ЕГЭ.
Если мы имеем в виду тех абитуриентов, которые осознанно выбирают историю, тогда вступаем в конкуренцию с теми университетами, где есть подготовка по этому направлению и где есть бюджетные места. Например, НИУ ВШЭ. Но опять же есть нюанс: набор экзаменов различается. У них иностранный язык обязателен в качестве четвёртого предмета. Очень немногие решаются на выбор ЕГЭ по иностранному языку. С «Вышкой» мы конкурируем в тот момент, когда ребёнок в начале 11-го класса говорит: я хочу туда-то и поэтому я выбираю эти экзамены. Какой процент школьников делает такой осознанный выбор?
— Очень незначительный.
— Таким образом, мы конкурируем с историческими факультетами таких вузов, как НИУ ВШЭ, СПбГУ, МГУ, за сильных абитуриентов, готовых вкладываться в своё образование больше и сильнее. Это мы очень хорошо понимаем.
У нас много конкурентов вблизи Перми. Но нельзя сказать, что это именно Нижний Новгород, Екатеринбург, Казань или Челябинск.
Вообще, я не ставлю вопрос о том, где конкретно. Бакалавров-историков готовят много где, при этом бюджетных мест, в общем-то, у всех незначительное количество (на фоне технических и естественно-научных факультетов). В этой ситуации мы конкурируем на поле интересных и современных образовательных программ.
И здесь нам есть что предложить. Мы были первыми в нашем регионе, кто сделал в условиях реформы высшего образования в конце 2000-х — начале 2010-х годов шаг в сторону открытия магистерских программ, нацеленных на подготовку историков-профессионалов. И наши программы «Историческая политика» (научный руководитель — д. и. н. Константин Шнейдер), «Теория и практика прикладных исторических исследований» (научный руководитель — д. и. н. Галина Янковская) интересны и современны. Запускаются две совершенно новые программы по политологии и международным отношениям.
Сотрудники университетского Центра сравнительных исторических и политических исследований (ЦСИПИ) работают в магистратуре с нашими историками и политологами. Именно на уровне таких программ у нас организовано междисциплинарное взаимодействие и налажена связь науки и образования, так необходимая для высокого качества последнего.
В рамках факультета продолжает работать Камская археологическая экспедиция, созданная в 1947 году. Её сотрудники, прежде всего профессиональные археологи к. и. н. Григорий Головчанский, к. и. н. Михаил Перескоков, не только ведут исследовательскую и поисковую работу в области археологии, но и активно включены в образовательный процесс. У нас серьёзные планы по запуску в среднесрочной перспективе магистратуры по археологии, по созданию лаборатории археологических исследований.
— Родители и дети, выбирая то или иное направление подготовки, ориентируются не на учебные планы. Им важна успешность выпускников после окончания факультета.
— Вы ставили перед собой такой вопрос? Думаю, да (на самом деле нет, потому что в 2000 году, когда я поступала на «политологию», никто, по сути, не знал, что это такое. — Ред.). И вам, наверное, что-то советовали. Но в какой-то момент вы для себя поняли: я здесь учусь, потому что научаюсь многим разным вещам: что-то делать, как-то мыслить и так далее (это правда. — Ред.). Так ведь? У нас большие споры о том, что мы даём — профессию или образование.
— Образование. Кстати, сейчас в рассуждениях об образовании будущего регулярно звучит, что оно должно быть максимально широким.
— Вот поэтому мы задумались о том, что нам нужно каким-то образом модернизировать историческое образование в Пермском госуниверситете. Конечно, важно методично подходить к изучению истории, знать даты и события. Без этого никак. Но в условиях, когда у тебя есть всего четыре года, чтобы научить студента качественно работать с разной информацией, это проблематично. Раньше, чтобы что-то узнать, нужно было дойти до библиотеки, найти книжку и прочитать её. Сейчас достаточно «загуглить». Но дальше ты должен уметь работать с той информацией, которую тебе выдал поисковик. Проверять факты, уметь видеть нормативные представления и даже искажённые представления и так далее. Важно критически мыслить, критически работать с разной информацией, подаваемой, кстати, в разных форматах и системах.
Я глубоко убеждена: можно сколько угодно много учить замечательной и богатой истории Англии или Германии, но мы ничего не поймём, если не будем знать особенности исторического развития Ближнего Востока. Почему рванули на рубеже XX—XXI веков «азиатские тигры». Почему сохраняется Британское Содружество. Почему Индия конфликтует вот прямо сейчас с Пакистаном. Это серьёзно. Но при этом очень важна теоретическая и аналитическая деятельность по интерпретации исторических источников. Высокий теоретический уровень — методология истории — был заложен ещё д. и. н., профессором Львом Ефимовичем Кертманом. Собственно, это является нашим конкурентным преимуществом, и нам надо наращивать теоретико-методологический арсенал, наряду с расширением тематических и проблемных полей.
Иными словами, я себе представляю, что, получив историческое образование, можно работать и развиваться в совершенно разных сферах. Главное — смотреть на историю не через призму дат и ограниченных территорией одной страны или региона причинно-следственных связей, а шире. Для этого должны появиться компаративно ориентированные курсы и дисциплины. Следует учить историков не только сравнивать две или три страны, но и работать с количественными методами сравнения, как это принято в современной политической науке, институциональной экономике например. И для всего этого необходимо, конечно, более тесное взаимодействие русистов и зарубежников, появление преподавателей, готовых учить этому студентов. Именно на нашем истфаке первоначально в Перми появились молодые преподаватели, профессионально работающие на поле цифровой гуманитаристики (Digital Humanities). Создан и работает Центр цифровой гуманитаристики ПГНИУ, их проекты впечатляют, но при этом и они, и их коллеги с факультета понимают, что возможные исследовательские поля, образовательные перспективы широки и многообразны.
Перед нами стоит задача серьёзно работать. И это задача не на год или два. Нам нужны и такие преподаватели-исследователи, которые не сосредотачиваются исключительно на каком-то отдельном историческом периоде или страте/регионе. Это означает, что мы должны стать более гибкими и адаптивными, предлагать новые дисциплины. Например, бывший декан историко-политологического факультета д. и. н. Игорь Константинович Кирьянов запускает междисциплинарный курс по истории политического костюма, сотрудник Центра цифровой гуманитаристики к. и. н. Надежда Георгиевна Поврозник в процессе работы над новым курсом по цифровым методам сохранения исторического наследия. Это новые для факультета дисциплины.
У нас в планах, наряду с сохранением традиционных для истфака подходов к содержанию учебного плана, предлагать такого рода новые курсы. Например, условный курс по истории войн. Интересно?
— Конечно.
— Представляете, какая должна быть подготовка у преподавателя, который выйдет на такой курс? Мы же понимаем, что война в Античности — это одна история, война в Средние века — другая, мировые войны — целый феномен. А война сейчас? Выходит это за рамки традиционного исторического образования? Конечно. Есть возможности для пересечения интересов русистов, зарубежников, политологов.
Может ли такого рода курс быть интересным для политологов, международников, культурологов? Да. Поэтому конкурентоспособность я вижу и здесь.
Уверена, что в скором времени у Пермского университета появится возможность реализовать тот вариант, когда у студентов есть реальный набор дисциплин, которые они могут выбирать. И в одной группе физики могут оказаться рядом с историками, историки — рядом с юристами, филологи — рядом с политологами и так далее. Маловероятно, что филологи выберут теорию политики или историю Древнего мира. Но, например, студенту журналисту или пиарщику может быть интересно послушать курс по истории войн.
Мы должны быть готовы к тому, что выбор студентов — это фактор, обуславливающий нашу, преподавателей, занятость. Мы можем предложить старую дисциплину. Её не выбрал никто, или она оказалась неинтересной. Например, политология. Если её преподавать традиционно, она едва ли будет интересна. Но вы же понимаете, что о политике можно говорить очень увлекательно, минимизируя для аудитории физиков или биологов рассказ о «высоком» теоретическом знании о политике, например тех же системах Алмонда. Зачем это?
— Никогда бы не подумала, что услышу от вас такое.
— Я не рассказываю студентам непрофильных факультетов о подходах Алмонда, Истона и ещё кого-нибудь к пониманию политических систем. Например, на тему, связанную с избирательными системами, я заходила обычно с вопросами: «Скажите мне, пожалуйста, кто из вас был на последних выборах?», «Какие бюллетени вы получили?», «Почему в одних бюллетенях вы голосуете за человека, а в других — за партию?» Можно ещё показать на экране карту, наложить на неё нарезку избирательных округов и порассуждать о том, как это влияет на результаты выборов.
Условный физик, возможно, потому и выбрал свой факультет, потому что в школе ему не нравились история и обществознание. Зачем ему опять навязывать такую же скучную историю? Я глубоко убеждена, что дисциплины, направленные вовне факультета, должны быть по-настоящему интересными.
Кстати, перед нами сейчас стоит большая задача — разработать курс по истории России в контексте мировой истории. Курс, который читается для студентов других факультетов. Но всего же не расскажешь за 28 часов лекций. Тогда встаёт вопрос: а о чём рассказывать? Можно ли говорить об истории революции?
— Обязательно. Раз в 100 лет в России случаются революции.
— Но это же не исключительно российская история. И революции бывают разными. Но условный набор возможных причин где-то повторяется. Можно рассказать, почему мировые войны произошли исключительно в ХХ веке и в чём принципиальное отличие Первой мировой войны от Второй. То же самое: почему распалась империя и что Советский Союз — тоже империя.
Конкурентоспособность — я её широко понимаю. Поэтому на вопрос, где наши конкуренты, я отвечу, что везде.
— А как вы будете измерять успешность намеченных преобразований? Что станет для вас сигналом — да, всё получилось, или нет, надо возвращаться назад?
— Можем мы представить, что преподаватели истфака предложат такие дисциплины и так классно будут их читать, что, единожды выбрав, нас будут выбирать постоянно? Это критерий успеха? Да. Можем предположить, что какая-нибудь кафедра (или даже все) будет классно работать и выпускать крутых специалистов? Да.
Тут ещё важно понимать, что подготовкой выпускников занимается не только кафедра или факультет, но и весь университет. Если мы, историки, свою работу будем делать так, как я себе это представляю, у условных юристов не появится негатива по отношению к преподавателям других кафедр. Им будет просто интересно в университете в целом. И этот интерес будет работать на их мотивацию и в конечном итоге успеваемость.
— Идея преобразований — она ваша или это совместное творчество?
— Конечно, не было так, что я директивно указала: вот план реформы, будет так. Идея родилась в деканате. Но формулировалось её видение в обсуждениях и дискуссиях с заместителями, с бывшим деканом Игорем Константиновичем Кирьяновым, с моими коллегами по факультету. Это долгие переговоры. Мы смотрели статистику за последние 10 лет: кадровый потенциал, положение кафедр в рейтинге университета, реализуемые научно-исследовательские проекты, заявки на гранты, финансовые отчёты и так далее. Это решение не с потолка.
Добавлю ещё, что, прежде чем стать деканом, я озвучивала план развития факультета на пять лет, где чётко прописана интенсификация научных исследований, коллабораций, может быть, появление новых магистерских программ и ряд других моментов.
— Какими навыками должен обладать идеальный выпускник истфака?
— Думать. Правильно задавать вопросы, потому что как задашь вопрос, такой ответ и получишь. Не бояться нового. Уметь отстаивать свою позицию.
— Истфак первым в университете решился на такие преобразования?
— Нет, конечно. Например, на январском учёном совете ПГНИУ было принято решение об объединении двух кафедр на мехмате.
Поймите, это вопросы не про оптимизацию, не про закрыть и всех уволить. Я на это смотрю в другой системе координат. И поверьте мне, у деканов, которые на это решаются, аналогичное видение. Переименование кафедр происходит постоянно. Но в СМИ работают выпускники истфака, а не биофака, химфака или мехмата. На разных факультетах закрываются кафедры, создаются учебные лаборатории, объединяются структурные подразделения, меняются названия. И это, кстати, признак того, что университет живёт. Но, к сожалению, об этом не пишут в СМИ.
Подпишитесь на наш Telegram-канал и будьте в курсе главных новостей.