«Малер терпел и нам велел»
Теодор Курентзис
newsko.ru
«Малер терпел и нам велел», — шутили в кулуарах меломаны. Шутка очень верная: действительно, для восприятия столь масштабного и продолжительного симфонического произведения, как Вторая симфония Малера, нужно терпение и даже некоторая подготовка, а Малер и в самом деле испытал много горя и неудач за свою жизнь.
В буклете, выпущенном специально к этому концерту, цитируются слова Теодора Курентзиса: «Малер не родился христианином, он обратился в христианство уже в сознательном возрасте, и это позволило ему особенно глубоко чувствовать и понимать эту духовную традицию». Это и так, и не так: на самом деле, композитор не столько принял католичество, сколько «вступил» в него из карьерных соображений, как в СССР вступали в партию: иначе бы не видать ему место руководителя Венской оперы. Это помогло, но ненадолго — истеблишмент не простил Малеру иудейского происхождения, начались гонения, и музыкант вынужден был покинуть Европу ради более космополитичной Америки, пережив эту эмиграцию очень тяжело.
Тем не менее христианские произведения Малера действительно глубоки и мудры. Его понимание христианского Космоса, философии жертвенности основаны, с одной стороны, на глубоко трагичном личном опыте (жизнь Малера была полна жестоких утрат), а с другой стороны, это исторически обусловленное обобщение опыта романтиков. Как известно, именно романтизм сформулировал главную трагически-ироничную коллизию человеческой жизни: противоречие между бесконечностью человеческой мысли, мечты, глобальностью замыслов и конечностью земного бытия. У Малера это сформулировано как «Умру, чтобы жить»: смысл в том, что если бы не было смерти, то не могло быть и жизни во всей её полноте и ценности.
Именно полнота жизни, её насыщенность — главное содержание Второй симфонии «Воскресение». Музыка Малера — это музыка мира: мелодическое богатство и разнообразие, максимальное полнозвучие, по Малеру, и есть симфонизм. Поэтому не стоит ждать от симфонии мелодического единства, которое вело бы слушателя. Скорее здесь речь идёт о стихии, которой нужно отдаться, чтобы, плывя по течению, время от времени обнаруживать драматичные мини-сюжеты, когда отношения между инструментами выстраиваются особенно остро.
Из-за своей сложности и громоздкости симфонии Малера исполняются крайне редко, каждый раз это становится событием.
Курентзис собирал музыкантов со всего мира, не обошлось и без «коренных»: фаготист Дмитрий Плотников и трубач Рустам Зиганшин из «платоновского» оркестра Пермского театра оперы и балета достойно выступили в своих группах инструментов, которые для Второй симфонии Малера весьма важны. Хор тоже был «двойной»: MusicAeterna плюс театральный хор Дмитрия Батина. Наконец, нужны достойные голоса для соло: Курентзис пригласил контральто Марию Форсстрём из Швеции и сопрано Анну Нечаеву из Санкт-Петербурга.
Всех этих людей — общим числом 180 человек — нужно было не просто собрать: сборный оркестр должен стать единством. Отрепетировать мало, надо так настроить музыкантов, чтобы они не исполнили, а прожили эту симфонию, потому что она — о жизни и смерти, она равна всему человеческому существованию. И вот тут у Курентзиса мало найдётся конкурентов: он как никто умеет воодушевить музыкантов, задать кураж, поэтому даже очень «сложносочинённые» произведения звучат у него захватывающе эмоционально.
«Воскресение» не стало исключением: несмотря на его сложность и продолжительность, концерт прошёл на одном дыхании — ни лишних аплодисментов, ни телефонных звонков, ни вспышек фотоаппаратов, ни пересудов... Можно было подумать, что в зале собралась исключительно квалифицированная публика. А публика, между прочим, была очень разная: поскольку концерт был статусным, пришли «отметиться» многие чиновники, политики, руководители... Возникало опасение, что повторится позорная история с концертом Моцарта в начале пермской карьеры Курентзиса, когда ретивые государственные служащие, желая показать свою лояльность к назначению харизматичного грека руководителем Пермского театра оперы и балета, аплодировали и подпрыгивали исключительно не к месту. Но нет: на пасхальном концерте музыка полностью захватила внимание слушателей, Курентзис добился волшебного эффекта искреннего единства оркестра и зала — публика переживала симфонию, как драматический спектакль.
Конечно, это напряжённое внимание не могло продолжаться вечно, и во время исполнения очень длинной пятой части усталость чувствовалась уже и в зале, и в оркестре: в начале симфонии среди музыкантов наблюдался гораздо больший подъём.
Возможно, из-за физической тесноты не очень удачно всё получилось с солистками: Мария Форсстрём спела свою партию великолепно — эффектно и достойно, а вот Анну Нечаеву почти не было слышно — сказалось и неудачное расположение (солистка находилась сбоку и довольно далеко от авансцены), и, видимо, любовь Курентзиса к барочной манере исполнения.
Настоящую силу и звонкость Второй симфонии в пермском исполнении придавали духовые инструменты. Они откровенно переиграли струнные, взвалив на себя сюжет произведения. Перекличка труб и флейт была трогательна до слёз. Дирижёр это тоже услышал: на поклоны он поднимал исключительно «духовиков».
Главным героем, как всегда, был «маэстро Теодор»: наблюдать за его диалогом с оркестром было фантастически увлекательно, и зал должен был остро завидовать боковым ложам, из которых отлично были видны все беззвучные крики дирижёра и его драматичные жесты, а энергетические нити, протянувшиеся от Курентзиса к каждому музыканту, казалось, были не только видны, но и осязаемы.
«Воскресение» Малера — вещь, которая чувствительна к интерпретациям. Можно подчеркнуть в ней трагизм, можно — пафосность и торжественность, а можно — радость жизни. Курентзису близок третий вариант, для него сам факт исполнения этого произведения — счастье и благодать, поэтому, хотя Малер считал свою Вторую симфонию произведением печальным, в Перми она прозвучала абсолютно жизнеутверждающе, словно объявление: «Праздник начался».
Подпишитесь на наш Telegram-канал и будьте в курсе главных новостей.