ПЕВЕЦ ВСЕХ ВРЕМЕН И НАРОДОВ
newsko.ru
Удивительное чувство владело зрителями, собравшимися на премьеру оперы Клаудио Монтеверди «Орфей» в постановке Георгия Исаакяна. Часть зрителей — те, которые помнят балет «Орфей и Эвридика» в постановке Николая Боярчикова — испытали легкое чувство дежа вю. Возможно, виной тому — присутствие самого Николая Николаевича, который прибыл из Санкт-Петербурга на постановку балета «Ромео и Джульетта». Это чувство узнавания чего-то полузабытого было очень приятным: все-таки боярчиковский «Орфей» многое значил для зрителей. Казалось, что тогда, в 1970-е годы, этот балет открыл что-то полузапретное. Другой «Орфей» другого века показал, что это открытие касалось «вечных» материй.
Скорее всего, Георгий Исаакян тот легендарный балет не видел. Поэтому несколько почти буквальных совпадений кажутся вдвойне многозначительными. Например, центральный символ — золотая лира, знак обреченности творца на служение Музыке — один и тот же в обоих спектаклях. Есть и еще ряд текстовых совпадений, которые вряд ли могут объясняться единством мифологического первоисточника. Скорее речь может идти об обращении к архетипам, коллективному бессознательному, которое, понятно, у всех общее.
Message был воспринят: исаакяновский «Орфей» трогает и пленяет своей загадочностью, вольным обращением с вечными истинами и отвагой, с которой постановщик смотрит вглубь времен, вглубь себя, в зловещие глубины подсознания, в лицо потустороннему миру.
Время — самая сложная конструкция в хронотопе спектакля. Исаакяну удалось совместить античность, когда родился миф об Орфее, эпоху Ренессанса, когда была написана опера, и современность.
Авторы спектакля — режиссер, художник-постановщик Эрнст Гейдебрехт, дирижер Валерий Платонов — воссоздали на сцене нечто вроде концертного салона герцога Мантуанского, при дворе которого состоялась премьера этой первой в мире оперы ровно 400 лет назад. Как и в Мантуе начала XVII века, зрители и исполнители оказались в одном пространстве: зрительский амфитеатр расположился прямо на сцене, с двух сторон, а в середине разыгрывается действие оперы. Музыканты тоже находятся на сцене — для них Эрнст Гейдебрехт создал нишу со специальным освещением: оркестр помещен под некое подобие звездного неба.
Действие оперы свободно и вольготно перемещается по временам и странам. Снимая пышные античные одеяния, герои остаются в напудренных париках и камзолах, а чем ближе становится потусторонний мир, тем больше появляется элементов сегодняшней непарадной жизни: больничная палата, где лежит в коме Эвридика, небритый Харон в «спецухе», которая отлично сочетается с простоватой внешностью певца Александра Погудина…
В оформлении спектакля царствует эклектичность постмодернизма: Эрнст Гейдебрехт верен своей любви к хай-теку с его никелированными поверхностями и неоновым светом, при этом много и «живого» света — торжественно и символично выглядит возжигание свечей, а преисподняя полна маленьких огоньков — человеческих душ.
В постановке «Орфея» столько трогательных моментов, что хочется простить режиссеру некоторые самоповторы: подобное путешествие по времени уже было в «Клеопатре» Массне, а «больничная» сцена напоминает и «…По имени Русалочка» Дворжака и опять же «Клеопатру». Но, повторимся, об этом не хочется думать. Тем более что постановка старинной оперы — это сложнейшая задача для режиссера.
Дело в том, что в тексте старинных опер нет того драматизма, который заложен в операх классических, привычных. Классическая опера состоит из диалогов, монологов и массовых сцен, как любая театральная пьеса. Герои общаются, обмениваются репликами. Так создается театральное действие. В старинной опере персонажи практически не обращаются друг к другу — все больше к зрителю. В ней много описательных арий: какой-нибудь Жрец (здесь они называются Пастыри) рассказывает о том, как страдает Орфей, лишившийся Эвридики. Понятно, что текст, организованный без всякого почтения к законам драматургии, не так легко перенести на сцену. Вот почему во всем мире старинные оперы идут в концертном исполнении. Исаакяну же удалось создать полноценный спектакль.
В том, что спектакль получился человечным, трогательным и очень понятным (несмотря на итальянский язык), огромная заслуга музыкантов и певцов. «Орфей» — произведение, посвященное Музыке. Она — его главная героиня. Музыка в опере персонифицирована: эту партию с божественной невозмутимостью исполняет Татьяна Полуэктова. Так что Музыка является главным действующим лицом спектакля в прямом и в переносном смысле.
«Орфей» создавался как высшее проявление искусства, его самый совершенный жанр, объединяющий музыку и поэзию. По замыслу Исаакяна, это опера опер, отправная точка жанра, тот волшебный момент, когда два искусства объединились. Не случайно это произошло в возрожденческой Италии.
Георгий Исаакян и дирижер Валерий Платонов рассказали, что работа над этой оперой отличалась от всего, что они делали раньше. Прежде всего, впервые не нужно было думать о том, расслышит ли зал певцов со сцены. Не нужно было петь громко, поэтому можно было сосредоточиться на индивидуальной работе с певцами, с голосами. Для каждого голоса придумывались индивидуальные интонации — благо, старинная партитура позволяет такие вольности. В результате пермские певцы запели, как итальянцы.
Великолепно проявил себя солист Дмитрий Бобров — исполнитель партии Орфея. Молодой певец работает в театре уже два года, но до сих пор не было спектаклей, изначально рассчитанных на него. Здесь же ему пришлось не просто играть главную роль. Он Орфей — лучший певец всех времен и народов! Дмитрию Боброву удалось выдержать равновесие между пением и актерством. Если его пение и было не всегда по-орфеевски совершенным, это компенсировалось тонкой и сдержанной, без пережимов, актерской игрой.
Орфей — центральный персонаж оперы. Недаром она называется именно «Орфей», а не «Орфей и Эвридика». История Эвридики — повод для того, чтобы отправить героя в путешествие в потусторонний мир. Именно там, на мосту между мирами, где Эвридика — лишь бледная тень, певице Екатерине Орловой удается показать себя. В земной жизни Эвридика — легкомысленное декоративное существо, плохо сочетающееся с высоким смыслом жизни певца.
Гораздо больше места, чем Эвридика, занимают в действии оперы символические персонажи, такие как Музыка, Вестница, Надежда. Певицы с низкими голосами здесь играют особую роль — это торжественный голос судьбы. Холодком веет от таинственной Вестницы — Надежды Бабинцевой. А Надежду — Татьяну Каминскую — режиссер сделал слепой. Не видя преград, она движется по сцене на ощупь, почти наугад, но вперед.
Наконец, оркестр тоже стал действующим лицом — а как иначе в спектакле, посвященном Музыке? Здесь оркестр существует в камерном варианте — всего 25 музыкантов, включая двух приглашенных, которые заслуживают особого упоминания.
Солисты Московской филармонии Александр Суетин и Анна Тончева — специалисты по старинным щипковым инструментам. Проще говоря, они играют на лютнях. Однако лютня — это не один инструмент, а целое семейство, и звук, например, орфеона (названного так в честь Орфея и Ариона) и виуэлы — разный. Александр Суетин и Анна Тончева привезли с собой целый арсенал диковинных инструментов и на протяжении спектакля несколько раз их меняли. По словам Георгия Исаакяна, было безумно увлекательно репетировать с этими музыкантами, когда они пробовали, как будет каждый инструмент звучать в том или ином эпизоде, тем более что Монтеверди, будто специально, написал несколько фрагментов, где щипковые солируют.
«Орфей» — потрясающий по музыкальности спектакль. Это опера, в которой между зрителем и музыкой возникают особые отношения — старинная, непривычная гармония задевает в душе что-то очень глубокое.
Подпишитесь на наш Telegram-канал и будьте в курсе главных новостей.