Рай и ад Кизеловского бассейна
Мифы и реальность «процветающих» шахтёрских городов и посёлков Прикамья
В январе 2016 года в полемике с ностальгирующими по СССР гражданами на сайте newsko.ru и на страницах «Нового компаньона» я написал: «На фоне «прелестей» прошлого сегодняшняя жизнь, несмотря на её многочисленные трудности и недостатки, должна казаться раем». Через пару дней получил SMS-сообщение, в котором ссылка на статью о разрушении Кизеловского угольного бассейна (КУБа) сопровождалась всего лишь одной фразой: «Как вам нравится этот рыночный рай?»
Статья Иосифа Вихнина «Бунтари и герои (письма из Кизеловского угольного бассейна)» была опубликована ещё в октябре 2014 года, но актуальности не потеряла. Я в ней увидел три взаимосвязанные темы: в СССР была прекрасная экономика; в этой экономике жил и давал стране угля (цитирую) «процветающий горняцкий край» — Кизеловский бассейн; внешние и внутренние враги России, указанные автором поимённо, развалили её экономику и разорили КУБ.
О плачевном состоянии шахтёрского края Иосиф Вихнин написал правду. Что касается остального, то по неизвестной мне причине он пренебрёг объективностью: приукрасил «советский» период КУБа и навесил многие чужие грехи на реформаторов 1990-х годов.
А теперь подробнее.
Игорь Катаев
Даже в лучшие годы КУБ не был процветающим
Комплимента «процветающий» принято удостаивать регион, город, на территории которого функционируют предприятия и учреждения, обеспечивающие высокую занятость его населения; достойную оплату труда работающих; сбор налогов, позволяющих удовлетворять экологические, социальные, коммунальные, транспортные его потребности. В таком регионе собственные и привлечённые извне финансовые ресурсы эффективно материализуются, создавая комфортную среду обитания для подавляющего большинства жителей.
Сухая статистика и собственные многолетние наблюдения дают право утверждать, что за двухвековую историю КУБа не только большинству, но и передовому меньшинству его жителей ощутить все эти радости жизни в полном объёме никогда не удавалось.
Первый рекордный пик добычи угля (12 млн т в год) пришёлся на суровое военное время и не отразился на достатке и условиях жизни кизеловцев. Второй, и последний (в 1959 году), взлёт объёмов производства был сопровождён ростом заработной платы, улучшением снабжения населения продуктами питания и промышленными товарами, интенсивным строительством жилья, учреждений социальной сферы и коммунального хозяйства. Но хватало далеко не на всех.
Шахты КУБа рождались, росли и умирали — закрывались. Вместе с ними рождались и умирали шахтёрские посёлки. Взамен строились новые. Но не помню, чтобы строительство социальной сферы опережало промышленное. Отсюда хронический дефицит благоустроенного жилья даже на благополучных шахтах. Рядом с новыми шахтёрскими посёлками ютились остатки бараков первых пятилеток и военной поры, более чем скромный частный сектор с «удобствами во дворе».
«Райскую» жизнь определяет не только заработок, хлеб насущный, крыша над головой, школа, клуб, больница. На него влияют и мелочи. В конце 1950-х годов впервые в СССР гражданам в личное пользование стали продавать легковые автомобили «Москвич» и «Победа». Шахтёры, в том числе кизеловские, были удостоены этой чести в числе первых. Но ездить на них было некуда. Масштабное строительство даже щебёночной автомобильной дороги, соединившей города КУБа и областной центр (через Чусовой и Кунгур), началось лишь в 1960 году. Асфальт лёг на неё через 20 с лишним лет.
Ещё одно, более суровое обстоятельство препятствует востороженному восприятию лика шахтёрского края. Многие из его созидателей оказались в КУБе вопреки своему желанию. Раскулаченные крестьяне, «ненадёжные элементы» из Западной Украины и Прибалтики, сидельцы ГУЛАГа. В 1953 году в КУБе трудились 23 тыс. «зэков», в послесталинском 1959 году меньше: 13,8 тыс. из 60,7 тыс. жителей.
Не лучшая память о шахтёрском крае осталась ещё у одного отряда строителей КУБа — спецпереселенцев, молодых «русских» немцев (в основном из Поволжья), призванных в 1941 году военкоматами в «трудовую армию». Только на строительстве гремячинских шахт их трудилось около 3000 человек. Рабочий день в лесу 9—10 часов. Жильё — бараки и палатки (даже в мороз). Паёк до 1943 года: хлеб — 500 граммов, при выполнении нормы — 800. Баланда и 17 г крупы (давали не всегда). Жиров не было. С 1943 года питание улучшилось за счёт поставок американских продуктов. Не удивительно, что смертность трудармейцев была более 50%. Типичные её причины — дистрофия, воспаление почек…
Вот такое «процветание».
Рынок: закрытие шахт КУБа было неизбежно
С начала работы первой шахты в 1797 году и вывода из эксплуатации последней в 2000 году шахтёрами КУБа добыто более 500 млн т каменного угля на 95 шахтах. Наибольшее число одновременно работающих шахт (43) было в 1950—1960-е годы. Максимальный уровень годовой добычи был достигнут в 1959 году и составил 12,002 млн т угля.
В могильщики «уральской кочегарки» Иосиф Вихнин определил внешнего врага — Международный валютный фонд (МВФ) и внутреннего — пермского экс-губернатора Геннадия Игумнова. «В 1980-х годах появились планы крупномасштабного экспорта российского угля в страны Западной Европы... Европе надо было выбирать: либо снижать добычу,.. либо «подмазать» денежным кушем закрытие шахт в России. Поэтому МВФ предложил президенту Ельцину $4,3 млрд под реструктуризацию угольной отрасли. Геннадий Игумнов... стал рассказывать на брифингах о плохом качестве угля Кизеловского бассейна, о его высокой себестоимости, о нерентабельности добычи, заставляющей думать о ликвидации шахт».
В первый раз рад, что у меня сложились непростые личные отношения с бывшим губернатором. Благодаря этому вряд ли кто скажет, что я его незаслуженно выгораживаю. Настаиваю: Геннадий Игумнов на брифингах говорил правду.
Закрытие шахты, угольного разреза при любой власти и экономической системе — мера вынужденная. Причины, вызывающие принятие такого решения: низкое качество, высокая себестоимость угля и транспортных расходов по доставке его потребителям; сложные горно-геологические условия добычи; опасные условия труда. По всем этим показателям (кроме транспортных расходов) шахты КУБа относились к числу неблагополучных: большая глубина залегания (на «Ключевской» — 1025 м), высокая обводнённость, опасность, связанная с метаном. Кизеловский уголь действительно очень низкого качества (выход летучих веществ — до 40%, высокое содержание серы — до 7%). И самое гавное — его себестоимость в 2,5—3 раза превышала среднероссийские показатели.
По совокупности этих причин закрывали шахты КУБа и при советской власти. Неслучайно к 1991 году, когда был поставлен вопрос о реструктуризации (закрытии) шахт, из 43 их оставалось всего 14. Летом 1993 года цена на уголь стала свободной — рыночной, напрямую зависящей от его качества. Одновременно резко выросли тарифы на транспортировку угля. Число убыточных шахт и карьеров немедленно возросло. В их числе оказались шахты КУБа. К сожалению, все без исключения.
На поддержку убыточных предприятий угледобычи ещё с советских времён выделялись средства государственного бюджета. В 1993 году их объём составил 1,4% от ВВП (5% всех расходов бюджета). Более 80% субсидий направлялось предприятиям, которые добывали всего 10% угля. Убыточные предприятия отрасли стали для неё раковой опухолью, которая могла не только погубить «пациента», но и разорить всю его «семью», работающую на медикаменты и химиотерапию. Спасти могла лишь срочная операция.
Именно эти обстоятельства предопределили в 1993—1996 годах судьбу кизеловских шахт. Всего же в результате реструктуризации отрасли в России за 10-летие было закрыто 118 шахт и 15 угольных разрезов.
Хирургическое вмешательство дало результат уже через пять лет. В 2014 году полностью приватизированные угольные предприятия по сравнению с 1999 годом (завершением первого этапа реформы) увеличили прибыль в 5,4 раза (в долларах США), производительность труда — в 4,4 раза, травматизм со смертельным исходом снизился в 13 раз. Полностью прекратилось дотирование производства, что позволило значительно увеличить бюджетное финансирование мероприятий по устранению отрицательных социальных и экологических последствий реструктуризации.
Хотя сегодня не модно хвалить зарубежные организации, но я всё же вынужден опровергнуть обвинения Иосифа Вихнина и в адрес МВФ. Во-первых, МВФ к реформе угольной отрасли никакого отношения не имел. Кредитором реформы и соавтором её идеологии был Международный банк реконструкции и развития (МБРР). Во-вторых, сегодня былые и сторонники, и критики реформы единодушны в позитивной оценке действий МБРР. Что подтверждает название принятого в августе 1994 года совместного доклада МБРР и российского правительства о перестройке угольной промышленности — «Люди превыше всего». Условиями предоставления кредита было ужесточение контроля над использованием средств на социальную защиту высвобождаемых работников, обязательная выплата им выходных пособий, проведение предувольнительных консультаций, обеспечение занятости населения в шахтёрских городах...
И ещё один аргумент в защиту Игумнова и МБРР. Закрытие убыточных угольных предприятий — не только российская болезнь. В начале второго 10-летия Еврокомиссия единогласно приняла постановление о прекращении работы всех нерентабельных угольных шахт в странах Евросоюза к октябрю 2014 года. А 15 декабря 2015 года прекратила работу последняя английская шахта (Kellingley).
Спорный вопрос: следовало ли проводить реформу по болезненному принципу «резать по живому и сразу» или смягчить боль — растянуть вывод шахт из эксплуатации на 10-летия, как это произошло в тех же Великобритании и Германии? Второе было гуманнее, но требовало одновременно поддерживать за счёт бюджета и убыточное производство, и устранять социальные и экологические последствия реструктуризации. Таких денег в стране не было.
Поэзия планов
Начиная с 1993 года федеральное правительство вплотную взялось за разработку стратегии и тактики «угольной» реформы. В горячих спорах рассматривались различные подходы. В конце концов до области были доведены два почти автономных направления реформы.
Первое — экономическое оздоровление угольной отрасли (прежде всего за счёт закрытия убыточных предприятий). Второе — устранение отрицательных социальных, коммунальных, экологических последствий реформы. По аналогии с официальным термином конца 1950-х годов мы его называли между собой «восстановление разрушенного войной народного хозяйства».
Распорядителями финансовых средств, предназначенных для реформирования, стали федеральные министерства и их подведомственные учреждения. Получатели — шахты (разрезы) и органы местного самоуправления шахтёрских городов и посёлков. Областные власти формально остались на обочине этого процесса.
Осенью 1994 года правительство и МБРР довели до городов КУБа главные (и обязательные!) детализированные задачи реформы: социальная защита, очистные сооружения, рекультивация, ликвидация провалов земной поверхности, контроль выделения шахтных газов... Все они выглядели капиталоёмкими и трудными, но ожидаемыми и решаемыми. Оптимизма добавляли солидные цифры обещанной финансовой помощи федерального центра, прежде всего за счёт $3 млрд кредитов МБРР и Эксимбанка Японии.
Мэры шахтёрских городов, особенно Геннадий Мишустин (Губаха) и Тариэль Вержбицкий (Гремячинск), серьёзно готовились к началу реформы. Они понимали, что основные «боеприпасы», необходимые для предстоящей битвы за выживание и обновление их городов, находятся в Москве, но по каким целям стрелять и с какой точностью, зависит от них. Не только успешно протаптывали тропки в высокие московские кабинеты, но и продумывали до мелочей, как с наибольшей отдачей использовать имеющиеся ресурсы.
Уже тогда в наших обсуждениях звучали не только термины «быстрая отдача инвестиций», «приоритет инфраструктуры», «инвестиционный климат», «рефинансирование и софинансирование». Продумывали, как не допустить, чтобы деньги, выделенные шахтам на реформу, были разворованы, ушли не по назначению. Найденные решения ложились на бумагу, отстаивались перед «верхами», доводились до подчинённых.
Вселяло оптимизм ещё одно обстоятельство. Тогда же мне довелось побывать в Кардиффе и Уэльсе и лично убедиться, что бывший крупнейший в мире мрачный угольный порт можно превратить в уютную зону офисов и отдыха, а старые угольные копи Биг Пит в Бланавоне — в привлекательный туристический центр. Запомнился лихой перевод слов вице-мэра Кардиффа: «Если всё делать терпеливо и по уму, успех гарантирован».
Проза жизни
Первые четыре года реформы были очень трудными, но первые её результаты обнадёживали. К 1999 году в Гремячинске было ликвидировано около 3000 рабочих мест горняков, но сразу же создано 1500 новых. За счёт «реформенных» средств построили два многоквартирных дома, расширялась городская больница, привели в порядок парк, дворец культуры, построили 11 газовых котельных, ввели более 30 км газопровода.
В Кизеле в 1996 и 1997 годах на создание 130 рабочих мест было выделено 24 млрд руб. На протяжении всей реформы из федерального бюджета КУБ получил средства на переселение 1590 семей, из областного — на 274 семьи...
Позже оптимизм стал «подтаивать». Начиная реформу, мы надеялись, что часть шахт продолжит работу, что их экономически «подремонтируют» и они, став рентабельными, будут помогать своим городам и посёлкам налогами, материально. До последнего бились за выживание «Шумихинской» и «Скальной», но и они были закрыты. Область, муниципалитеты полностью попали в категорию «просителей». Дефолт 1998 года показал, что в этом качестве былые обещания выполняются долго и не полностью.
Недофинансирование КУБа федеральными ведомствами сильно подорвало репутацию проводимых преобразований. Но и местные власти, руководство закрываемых шахт стали полноправными «соавторами развала». В те годы ещё не было казначейства — федерального ведомства, имеющего полномочия повседневно контролировать использование по назначению бюджетных средств. Пользуясь этим, распорядители средств не только гасили «социальными» деньгами текущие долги, но и просто воровали, оплачивая фиктивные работы.
Не упустили своего и предприятия, получавшие средства на трудоустройство шахтёров. Компания «Ремстройдормаш» приняла на работу 400 человек, уволив в то же самое время 500 человек. По словам экс-прокурора Кизела Вадима Плоских, в 1996 году «в городе не осталось практически ни одного руководителя, который бы не встречался с нами, скажем так, не по своей воле, было возбуждено несколько уголовных дел».
С тех пор прошло 20 лет, но социальная и экологическая ситуация в бывших шахтёрских посёлках не улучшилась, а усугубилась. Приходится констатировать, что слова «Кизеловский угольный бассейн» становятся брендом. Но символом не успеха, а упадка.
На днях в одной из диссертаций я обнаружил характеристику «депрессивной территории»: безработица; пустующие жилые помещения, целые посёлки или микрорайоны; изношенная коммунальная инфраструктура; негативная экология. Добросовестный аспирант привёл ссылку на первосточник —статью «В Кизеле «строят коммунизм»?»
Материал из украинской прессы: «Будущее Донбасса на примере Кизеловского угольного бассейна». Будущее, прямо скажем, не светлое: «Не ходите, дети, в Африку (в Кизел) гулять».
На туристических сайтах в двух вариантах выложены блоги с фотографиями развалин: «Города-призраки в Пермском крае». Комментарии излишни.
«Будем рыдать или упираться?»
Этот вопрос в аварийной ситуции задавал нам, молодым «командирам производства» Чусовского металлургического завода, мой первый начальник цеха Митрофан Чернышёв. Этот вопрос сегодня актуален не только для КУБа. Проблемных населённых пунктов в крае хватает и за пределами шахтёрского региона.
Очевидно, что в условиях кризиса и санкций не только на «золотой», но и на «медный» дождь из федерального бюджета рассчитывать трудно. Это не значит, что в лоббистской деятельности первых руководителей края, сенаторов, депутатов должны быть объявлены каникулы. Тем более что и в «тучные годы» их голосов на эту тему я что-то не очень слышал.
Имеются ли внутренние резервы выведения КУБа из депрессивного состояния? Волшебной палочки-выручалочки назвать не могу, но в кулуарах депутатских слушаний или в неофициальных беседах можно услышать немало конструктивных предложений.
Например, о создании межмуниципальных центров (медицинских, образовательных, спортивных) или о строительстве жилых домов в «центрах роста» вместо сертификатов. Чтобы осуществить их, необходимы немалые инвестиции. Зато оптимизация муниципального деления (с целью снижения управленческих расходов), планомерное переселение жителей из полупустующего жилья, оптимизация коммунальной инфраструктуры не требуют больших затрат и быстро осуществимы.
Имеются в этом неофициальном «портфеле» и быстроокупаемые мероприятия: промышленная переработка строительного мусора, инвентаризация «развалин» с целью их коммерческого, туристического, ландшафтного использования.
Подобные меры не решают глобальных проблем типа очистки шахтных вод, но позволяют осуществить программу-минимум — навести в регионе порядок, создать уют, осуществить принцип, который белоруссы называют «скромно, но чисто и аккуратно». Избавляют от позорного клейма — «депрессивный».
Закономерный вопрос: рассматриваются ли подобные разработки в планах и отчётах краевых министерств территориального развития, строительства и ЖКХ? Не исключаю, что да. Тем более год назад сообщалось, что исследовательскую работу по проблемам КУБа выполнит «президентская академия» (РАНХиГС). Но если такие документы и существуют, то лишь для галочки.
Аргументирую это серьёзное обвинение. Сегодня официальным лицом любой структуры, тем более государственной, является её сайт. Неофициальным — информация о теме в «Википедии». Судя по сайту краевого министерства территориального развития, вся его работа с КУБом ограничивается переселением семей в пустующие жилые помещения и капитальным ремонтом этих помещений. А в «Википедии» в статье о КУБе даже отсутствует слово «реструктуризация».
Рискну выдвинуть две версии такой «скромности». Первая — руководство края не считает проблему оздоровления КУБа приоритетной, не держит её выполнение на жёстком контроле. Вторая — в крае нет лидера, желающего (или умеющего) «вытащить» этот труднейший проект.
В Перми мне всегда нравилась традиция неофициальной персонификации добрых дел. Настоящий пермяк 20-го столетия знает, что набережной Камы город обязан Анатолию Солдатову, «быстрой» дорогой от Коммунального моста до Закамска — Сергею Мелешкову, добросовестной приватизацией — Виктору Горбунову, комплексом политеха — Михаилу Дедюкину...
Может, кто-нибудь возьмёт на себя труд вернуть доброе имя Кизеловскому угольному бассейну?
Подпишитесь на наш Telegram-канал и будьте в курсе главных новостей.