Татьяна Власенко

Татьяна Власенко

журналист

Гюнтер Руланд: И Путин, и Меркель хотят каждый день есть и пить

Основатель компании Ruland Engineering & Consulting GmbH (Германия) рассказал о том, как ему работается в России

Поделиться

Немецкий промышленник объяснил, почему, несмотря на усложняющийся инвестиционный климат в стране, рассчитывает на дальнейшее сотрудничество и взаимопонимание. Руланд признаёт, что в последнее время появились осложнения, связанные с оформлением различных документов. Но он надеется, что исторически сложившиеся связи между Россией и Германией будут укрепляться.

— Господин Руланд, как интересы вашего бизнеса дошли до Прикамья?

— Несколько лет назад в Германии проходила ярмарка, посвящённая пищевой промышленности, в которой принимала участие команда пермского холдинга «Тенториум». Она представляла проспекты производства, связанного с переработкой мёда. Пермяки спросили нас, можно ли заказать производственную линию, позволяющую выпускать из мёда кремы, мази, таблетки и другую фармацевтическую и косметическую продукцию. Потенциальный заказчик хотел получить новое уникальное производство «под ключ». Нам это предложение показалось интересным.

Предприятие «Руланд Инжиниринг» было образовано в 2000 году и насчитывало семь сотрудников. В 2008 году, когда мы построили установку для «Тенториума», наша компания насчитывала уже 350 сотрудников. К этому моменту в Германии действовали два наших предприятия, одно было построено в Польше, и одно — в России (Москва). Мы полностью сконструировали и создали установки на нашем предприятии и запустили их в эксплуатацию в Перми.

— То есть деятельность вашей компании в России началась с создания оборудования для переработки мёда?

— Это так. Кроме того, мы построили большое предприятие в Москве с установкой для приёма, смешивания и разлива концентратов соков. Это предприятие потом было куплено компанией Coca Cola, у которой в России есть несколько подобных производств.

Мы создаём различное оборудование, но это, как правило, уникальные образцы, которые мы не тиражируем по нескольку раз. Напротив, к нам приходят заказчики, которым нужно нечто специфическое, нестандартное. Этим мы как раз и занимаемся.

— Какую часть деятельности вашей компании занимает российский бизнес?

— Около 10% оборота у нас приходится на Россию, а 90% распределяется более чем на 60 стран мира. На всех континентах, в том числе в Африке и Южной Америке.

— То есть вы можете сравнивать условия ведения бизнеса в мировом масштабе. Насколько вам комфортно работать в России?

— Мы делаем акцент на высшее качество. Поэтому для нас совершенно неважно, где в мире мы найдём того заказчика, которому требуется именно высокое качество производимой продукции. Для нас самое важное — заказчик, продукт и всё, что требуется для решения поставленной перед нами специфической задачи.

— Сказались ли на вашем бизнесе сегодняшние политические осложнения с Евросоюзом? В частности, российские антисанкции, касающиеся как раз той отрасли, в которой вы работаете?

— Наш бизнес в России был основан до санкций. Единственное осложнение, которое чувствуется, связано с оформлением виз, различных документов, поскольку возникают дополнительные вопросы.

Но я полагаю, что исторически сложившиеся давние связи между Россией и Германией будут укрепляться. А на политическую составляющую будут положительно влиять деловые отношения, которые существуют между людьми.

— Промышленность Германии в целом от санкций пострадала?

— Конечно! Экспорт продуктов в Россию стал заметно меньше, на внутреннем рынке снизились цены, поскольку произошло перенасыщение продукцией.

— Бизнесу плохо, но ведь потребитель выиграл…

— Абсолютно верно. С той и другой стороны конфликта ущерб наносится прежде всего тем, кто работает. В той и другой стране. При этом господин Путин и госпожа Меркель хотят каждый день есть и пить.

— Как вы оцениваете старания и возможности россиян заняться импортозамещением?

— Когда совместно с российским парт-нёром мы построили в Москве производство, которое через два года после открытия приобрела Coca Cola, эта компания на своём сайте сообщила, что «купила самое лучшее». Что я хочу этим сказать? Германия очень многими проектами представлена во всём мире. Именно это позволяет ей быстрее развиваться.

Нам потребовалось несколько лет работы в России, чтобы выйти на ту скорость, на такую ступень, которая позволяет достигнуть мирового уровня. Россия уже продемонстрировала всему миру, что может сделать всё сама. Но требуется значительно больше времени, когда ты должен изобрести и реализовать всё сам, от начала до конца. Сегодня американские астронавты и российские космонавты летят в космос на одну и ту же Международную космическую станцию. И было бы хорошо, если бы не только в этой области было такое тесное сотрудничество.

— Вы работаете с оборудованием для пищевой промышленности. Можно ли, на ваш взгляд, производить высококачественные сыры на российской производственной базе? То, что сегодня продаётся в российских магазинах, скромно называется «сырный продукт»…

— Когда 30 лет назад потребители сравнивали японские и немецкие автомобили, можно было сказать только то, что то и другое — автомобили, поскольку на них можно ехать. С течением времени японские автомобили стали такими же хорошими, как и те, что производятся в Германии. Правда, в настоящее время они стали снова несколько хуже качеством в сравнении с немецкими. Таким образом, если хороша исходная позиция, то есть возможность быстро развиваться.

А сейчас от автомобилей — к сыру. Сыр начинается не с машины, не с установки. Исходная позиция — качество скота, корма, условия транспортировки молока от фермы до производства. Весь этот цикл представляет собой круг в 360 градусов. Из плохого сырья невозможно сделать хороший сыр. Из хорошего сырья на плохом оборудовании получается плохой продукт. Этот процесс всегда нужно рассматривать в комплексе. Хороший корм для скота, здоровые животные, качественное сырьё, а потом уже машина, которая может из хорошего сырья сделать хороший сыр.

Если вернуться к автомобилям, то хороший автомобиль и плохой водитель — это очень плохо.

— Что вы думаете о последней новации российского правительства — сжигании продукции, подпавшей под санкции, на границе? Нам пытаются объяснить, что это своего рода борьба с контрафактом…

— В своё время Черчилль сказал: «На войне в первую очередь погибает правда». В наших газетах было сказано, что товары, которые были сожжены, поставлялись вопреки эмбарго. А теперь возникает вопрос: какую правду я должен проанализировать? Либо продукты были сожжены по причине санкций, как говорится в немецкой прессе, либо это были фальсифицированные продукты, как говорится в вашей прессе.

Есть разное понимание, что такое контрафактный продукт. Это может быть нарушение наклейки, лейбла. Это может быть несоответствие содержания компонентов в продукте информации, которая значится на этикетке. Продукт должен содержать то, что указано на этикетке. Если закон нарушается, то тогда происходит уничтожение этого продукта.

Но я считаю, что уничтожать продукты, когда в мире есть столько людей, которые в них нуждаются, это нехорошо.

— Видите ли вы «утечку мозгов» из России или этот процесс не затрагивает Германию?

— В Европе, и особенно в Германии, очень много беженцев из Африки, арабских стран. Сейчас 500 тыс. человек приехали в Германию и хотят там остаться. Но самое страшное, что миллионы людей, которые в России или в странах Ближнего Востока положили свою молодость на образование, не могут получить соответствующее их профессиональной подготовке место ни в Германии, ни во Франции или других странах, поскольку есть специфика в образовании, в языке.

Недавно была информация о сирийском адвокате, который пешком пришёл из Греции в Германию. Он не говорит по-немецки, он не знает наших законов. У него хорошее образование, но он потерян для своей страны и ничего не получит в Германии. Людей из своих стран гонят война и политика. Если говорить о Германии, то в настоящее время мы теряем много врачей, которые предпочитают работать в Швейцарии, где получают практически двойную зарплату. Но в Швейцарии говорят по-немецки. Какую пользу принесёт польский врач в Германии, которому я как пациент должен рассказать о своих проблемах? Его нельзя подсоединить к больному, как компьютер.

Это большая проблема для всех стран. Так происходит везде. Мы тоже теряем хорошо образованных молодых людей, они уходят туда, где нет войны, где нет стресса и где больше денег, конечно. Есть известное выражение: стакан либо наполовину пуст, либо наполовину полон. Сейчас мы говорим: «Стакан наполовину пустой», — потому что мы теряем молодых людей. Но если представить, что он наполовину полон, то мы увидим, что таким образом мы больше узнаём друг друга.

Когда я в 1950-е годы был молодым (я вырос в Гейдельберге), большинство пивных там были немецкими. В Гейдельберге располагалась штаб-квартира американских войск в Европе, там размещалось 25 тыс. американских солдат. Кроме того, в этом университетском городе учились 25 тыс. студентов. Там находились солдаты со всей Америки и студенты со всей Европы.

Я хочу сказать, что сегодня 90% бывших немецких пивных — международные. Там мы слышим разные языки — русский, английский, греческий, турецкий. И чем больше всё будет открытым, чем больше мы будем друг с другом говорить, тем меньше будет между нами недопонимания.

— Какое внимание уделяется в Германии инновациям? Существуют ли специальные программы по внедрению инноваций? Или же ноу-хау — просто состояние любого бизнеса?

— Конечно, существуют государственные программы поддержки инноваций, новых технологий, когда речь идёт не о том, чтобы улучшить то, что уже существует, а предложить действительно уникальный продукт. Но этот процесс очень перегружен в смысле документации, доказательств, различных бумаг, что скорее мешает, чем двигает вперёд.

Для нашей компании основная инновация в том, что мы слушаем клиента и объясняем, что ему нужно для производства продукции. Мы выясняем, что для него будет предпочтительнее. Развиваем идею и проектируем совместно с заказчиком то, что требуется. К примеру, производство, которое мы построили для фирмы «Тенториум», специфическое — это совсем не то, что было построено для других. Если мы где-нибудь в мире будем строить второе производство для этой отрасли, оно не будет повторять то, что мы уже сделали. Построив одно производство, мы всегда оцениваем, что было хорошо в теории и как это показало себя на практике.

Самая главная инновация для нас всегда заключалась в том, чтобы расти вместе с бизнесом заказчика и вместе с продуктом, который он производит. Это касается, в частности, производства соков, ведь продукты постоянно совершенствуются. Меняются вкусы потребителей, и в соответствии с новыми потребностями меняется оборудование для производства. Каждую установку приходится конструировать заново.

И ещё один аспект, который постоянно требует новых подходов к решению задачи. Это «зелёная» сторона дела, когда требуется использовать меньше энергии, производя продукт такого же качества. Инновационный подход тут как раз и требуется. Я занимался этим 45 лет и могу сказать, что самые лучшие и крупные инновации всегда возникали тогда, когда появлялись новые потребности. И вот как раз соответствовать новым требованиям — это то, что нужно.

— И это то, что вы называете инновацией?

— Для меня — да. Кто-то скажет, что новый Apple — это инновация. Для меня — нет. Одного человека спросили однажды, что более ценно в пустыне — килограмм золота или литр воды? Возможность ответить я предоставляю вам. Техника — это живой организм, то, что постоянно совершенствуется. Скорость этого процесса зависит от того, как мы друг с другом сотрудничаем.

— У вас есть планы продолжать работу в России?

— Да. России много что требуется. Здесь великолепные люди. Мы хотим только тесного сотрудничества и взаимопонимания.

Подпишитесь на наш Telegram-канал и будьте в курсе главных новостей.

Поделиться